Елена Прудникова - Мост через огненную реку

Энтони почувствовал, как его переворачивают, ткнулся лицом в холодный камень. Прошла еще минута, пока Шимони затягивал ремни, потом капитан спросил:

– Вы останетесь?

– Останусь, посмотрю, как вы будете справляться, – ответил баритон. – Покажите, какие методы вы применяли. Похоже, на что-то из вашего арсенала он тоже реагирует так, как надо, это нам пригодится… Начинайте…

– Не сжимайте кулаки, генерал, – Шимони явно подражал своему наставнику, – вы ведь знаете, что это бесполезно. Знаете, да, господин барон? Ведь знаете?

Голос его срывался от нетерпения. Энтони ощутил, как Теодор дрожит, всем телом, словно собака.

– Терри! – прошептал он.

Можно было хоть криком кричать, от этого ничего бы не изменилось, но он шептал, торопился, стараясь успеть, пока Гален еще способен соображать, пока еще не началось…

– Терри… Держись… Мы уже выехали…

– Тони! – услышал он лихорадочный шепот. – Тони! Убей меня! Убей…

– Как?! – простонал он.

– Тогда уходи! Я не хочу, чтобы и ты тоже… Уходи! Теодор закричал коротко и страшно – раз, еще раз, мир

рассыпался сверкающими искрами, стол закачался, сильнее, сильнее… Энтони открыт глаза. Над ним склонился Артона и тряс его изо всех сил, из-за плеча капрала выглядывало встревоженное лицо Алана.

– Что?! – выдохнул Бейсингем. – Что такое?

– Вы так кричали, ваша светлость… – голос капрала звучал издалека, словно во сне. – Я решил вас разбудить.

– Хорошо, спасибо… Иди… Алан, пожалуйста, не надо меня ни о чем спрашивать. Потом, все потом…

Энтони отвернулся и уткнулся лицом в траву. Он понимал, что если Теодор и может его услышать, то лишь во сне, но все равно шептал, глядя на маленькие желтые цветочки перед глазами и страстно желая, чтобы Гален увидел их, хотя бы на мгновение увидел:

– Терри! Мы выехали! Мы идем!

Неделя – раньше он, летевший по жизни радостным галопом, и не заметил бы такого маленького отрезка времени. А теперь вдруг понял, что неделя – это семь дней, и каждый день состоит из часов, а часы – из минут, и каждая минута может быть вечностью, если ты проживаешь ее в багровом тумане, в котором плещется черный огонь.

– Терри! Ты слышишь меня? Мы идем…

…Как ни гнал Энтони полк, они так и не достигли скорости почтальонов. Рассвет тринадцатого мая застал их на степной дороге, в двенадцати милях от Аркенайна.

– Ваша светлость, – подъехал к нему полковник. – Кони уже шатаются. Мы их загубим.

– Значит, загубим, – равнодушно отозвался Бейсингем. – В Аркенайне они нам не понадобятся. А обратно как-нибудь доберемся.

Сны больше не приходили к нему, но хватило и того, первого. За семь дней, что они мчались к Аркенайну, Энтони разучился чувствовать. Он казался самому себе стеклянным – кусок стекла с острыми краями, готовый абсолютно бесстрастно резать, полосовать, кромсать на мелкие частички, как нож яблоко, то самое яблоко. Холодная голова, ледяное сердце…

Они в последний раз пересели на запасных, оставив измученных коней под присмотром нескольких коноводов. Запасные были немногим лучше, но на десять миль их хватило. За поворотом лесной дороги бросили и этих и еще два часа потратили на то, чтобы подняться по склону и выйти к началу тайного хода – как ни спешили, быстрее не получилось. Утро уже вступило в свои права, солнце позолотило противоположный склон ущелья, когда Энтони открыл ход и, взяв факел, пошел первым. Ход казался бесконечным. Наконец, вот и лестница. Он наклонился, отыскивая поворотник… Нет, так нельзя, надо отдышаться! Терри, Терри, как ты? Что с тобой делают сейчас?

– Отдыхаем! – шепнул он, и это слово пошло вниз, пока не пропало где-то в глубине тоннеля.

Через несколько минут, приведя в порядок дыхание, Энтони открыт ход и оказался в знакомом коридоре. Пришлось еще ждать, пока поднимется первая сотня – те, что пойдут с ним. Остальные отправятся с Артона к воротам. А вот теперь – бегом!

Они промчались по коридору, вышли в галерею, так никого и не встретив, потом прошли через их с Теодором покои – здесь все осталось так, словно и не было этих двух недель, словно бы он вышел минуту назад. Рубашка, которую он тогда сбросил, так и висела на спинке кресла, на столике стояли бутылка и недопитый стакан Теодора, на дне высохло вино. Энтони протянул руку, едва не коснулся стакана, и отдернул – все эти вещи были мертвы… Он чувствовал что их нельзя касаться, что нельзя отсюда ничего брать, даже самой пустячной мелочи.

На повороте им попался слуга.

– Еде все? – выдохнул Энтони, хватая его за плечо.

– В жертвенном чертоге, милорд! – пробормотал смертельно перепуганный парень.

Еще несколько минут бега по темным гулким коридорам, и они ворвались в знакомый зал с клетками. Действительно, все были там, нарядные и веселые. На жертвенном столе – фрукты и кувшины с вином. Они не сопротивлялись, лишь кто-то из офицеров попытался обнажить шпагу – его обезоружили мгновенно. Энтони переводил взгляд с одного лица на другое, пробежал вдоль клеток. Теодора не было.

– Где Гален?! – хрипло спросил он.

Дьяволопоклонники молчали. Тогда Энтони сунул в огонь саблю, подождал, пока кончик налился красным светом, и подошел к Элизабет. Та попятилась к стене.

– Где Теодор?! – выдохнул Бейсингем, поднося раскаленный конец к обнаженному белому плечу.

– Там, где должен быть! – выкрикнула она. – Там, где ему место! В чертоге Встречи!

– Что пятишься! Ты же любишь огонь! Вы все его любите! – Энтони понимал, что он не станет, не сможет… но они не должны этого знать. – Где Теодор?! Я тебя на жаркое разрежу, змея!

И тут сзади послышался смех – истерический, неуместный здесь смех. Смеялся граф Альтьери.

– Вы опоздали, милорд! Как же вы так? Стрела уже летит, кто ее остановит?!

Стрела…

– Я знаю, где он! – крикнул Бейсингем. – Двадцать человек за мной, остальным стеречь этих!

Он схватил факел и снова бросился бежать по темным коридорам. Невероятно, но Энтони ни разу не сбился в лабиринтах Аркенайна. Ноги сами несли его: коридор, лестница, переход, еще коридор, еще лестница… Он вылетел в квадратный зал, рванул каменную дверь – та не поддавалась. Подбежал кто-то из солдат, они потянули вместе, медленно и плавно – и дверь, наконец, отворилась, изнутри пахнуло жаром. Они тогда не ошиблись, это действительно быта печь – но не угольная и не плавильная. Энтони первым шагнул в озаренный красным светом проем.

За дверью толстенная стена образовывала небольшую арку. Там, у самого порога, где было жарко, но еще терпимо, они и остановились. Человек пять теснились внутри, остальные заглядывали через их плечи.

Внутри печи были составлены поленницы дров, кольцом окружавшие возвышение. По краям высотой по грудь взрослому человеку, к центру они поднимались почти в человеческий рост. Чудовищный костер еще не набрал полной силы, занялась лишь наружная сторона поленниц. Огонь поднимался вверх, устремляясь к отверстию в потолке, дым вытягивало туда же, так что в зале можно было дышать. Когда костер разгорится, возвышение окружит огненный шатер, а пока что это быта пылающая изгородь, за которой на черном пьедестале стояло роскошное кресло – чугунное, с изящными завитками, и в нем сидел генерал Гален. Бейсингем сначала заметил черную, расшитую алыми пентаграммами одежду, и лишь потом разглядел лицо. Теодор быт жив. Энтони ясно видел, как он шевелит губами, шепчет что-то, глядя прямо перед собой неподвижными расширенными глазами.