Гарри Тёртлдав - Похищенный трон

— Хорошо. Я встречусь с ней немедленно. На лице Фрады проступило облегчение:

— Тогда пошли со мной.

Он показал рукой, что его приглашение распространяется и на Рошнани, но непосредственно ей не сказал ничего.

Абивард пошел к двери в жилую часть крепости, ловя на себе взгляды из окошек женской половины. О чем думают его жены или, может быть, сводные сестры?

Что там могло произойти такого, что мать и брат не смогли исправить собственными силами?

При входе на него обрушились аппетитные запахи свежего хлеба и жарящейся баранины, аромат сладкого вина. Ноздри его затрепетали, в животе заурчало.

Есть, пить и веселиться ему хотелось не меньше, чем любому другому. Но он повернулся к кухне спиной и пошел вместе с Фрадой и Рошнани по коридору, ведущему к опочивальне дихгана. Фрада остановился у дверей:

— Я заходил в эту комнату, брат, для встреч с матерью. Но, клянусь Господом, дальше, на женской половине, я не бывал с того самого дня, как ты отправился вместе с Шарбаразом отвоевывать его трон.

— Твоих слов вполне достаточно, — сказал Абивард. — Клясться и божиться по такому поводу совершенно ни к чему. Если бы я тебе не доверял, стал бы я оставлять крепость под твоим началом?

Фрада не отвечал, и ему явно не хотелось входить в опочивальню дихгана теперь, когда Абивард вернулся домой. Его колебания показались Абиварду излишними, но он только пожал плечами и вошел в комнату в сопровождении одной Рошнани. Закрыв дверь и заложив ее на засов, он услышал в коридоре поспешно удаляющиеся шаги Фрады. Абивард вновь пожал плечами.

Ключ от женской половины находился при нем во время странствий в Видессию и обратно. Теперь он открыл им дверь, ведущую туда. Увидев мать, ожидавшую его за дверью, он нисколько не удивился. Он обнял ее и поцеловал в щеку.

— Как хорошо снова оказаться дома! — сказал он ей, как прежде Фраде. Барзоя приняла его ласку и более сдержанное приветствие Рошнани как должное. Рошнани она сказала:

— Если ты думаешь, что я одобряю то, что ты нарушила наши древние обычаи, ты ошибаешься. А если думаешь, что я не рада узнать, что ты ждешь сына и наследника, ошибаешься еще больше. Приветствую твое возвращение в крепость и на подобающее тебе место, о главная жена моего сына.

— Вряд ли я буду постоянно оставаться на том месте, которое ты считаешь подобающим для меня, о мать моего мужа, — ответила Рошнани. Абиварду никогда не пришло бы в голову посчитать ее дерзкой, но это не означало, что она готова отказаться от вожделенной свободы.

— От этом мы поговорим позже, — сказала Барзоя, ни на йоту не уступая своей позиции, — сейчас неподходящий момент. — Она обернулась к Абиварду: — Пойдем в мою комнату. Кстати, можете пойти вдвоем. Но решение должно остаться только за тобой, сын мой.

— Что все это значит, мама? — спросил Абивард, когда они шли по коридору. — Фрада дал мне понять, что произошла какая-то неприятность, но больше ничего не сказал.

— Он поступил правильно, — сказала Барзоя. Она сделала шаг в сторону, пропуская Абиварда в свою комнату первым, потом вошла сама, опередив Рошнани. В дверях, словно по волшебству, появилась служанка. Барзоя окинула ее злобным взглядом:

— Приведи сюда Кишмару и Оннофору. Они сами знают, что им надо принести с собой.

— Да, госпожа. — Женщина поспешно удалилась. Лицо ее было бледным и испуганным.

«Хорошо хоть жены, а не сводные сестры», — с облегчением подумал Абивард.

Он несколько раз переспал с этими женами — ради приличия, не более того. Обе были довольно хорошенькие, но никакого чувства в нем не пробудили, впрочем, как ему показалось, и он в них тоже.

Вернулась служанка. За ней вошли Кишмара и Оннофора. Их внешность поразила Абиварда: обе потяжелели, располнели, под глазами обозначились черные круги. Он помнил их совсем другими. Но причину такой перемены понять было нетрудно: каждая держала на руках младенца, завернутого в мягкое шерстяное одеяло.

Абивард не особо разбирался в младенцах, но даже и тот, кто вообще ничего в них не понимал, мог догадаться, что они слишком малы и не могли быть зачаты во время его пребывания в Век-Руде.

Он посмотрел на мать. Та мрачно кивнула.

— О Господи! — сказал он. Она со всей свирепостью обрушилась на его младших жен:

— Дихган вернулся в надел. Что скажете, шлюхи?

Оннофора и Кишмара взвыли, да так неблагозвучно, что Абиварду резануло слух.

— Поми-илуй! — завопила Оннофора, Кишмара дурным голосом вторила ей. Они одновременно начали рассказывать, как это все вышло, так что он не всегда мог определить, которую же из них слушает. Но это не имело значения: обе истории были совершенно одинаковы. Им было скучно, им было одиноко, они боялись, что он никогда не вернется оттуда, куда отправился, — ни одна из них не имела четкого представления, куда именно. В общем, они сумели найти способ развеять скуку… и заплатили за такое развлечение обычную цену. Он посмотрел на них:

— Судя по всему, вы не слишком долго ждали, прежде чем обзавестись… э-э… дружками. — Жены вновь, дружно завыли. Не обращая внимания на этот шум, он обратился к Барзое:

— Есть еще кто-нибудь… с животом?

Она покачала головой:

— И этих-то не должно было быть. Это я виновата. Недоглядела. Плохо следила за женской половиной. Но судьба этих потаскух и их отродий в твоих руках.

— О Господи? — снова сказал Абивард. Если бы он пожелал лишить женщин и младенцев жизни, он имел на это полное право. Многие дихганы, не задумываясь, потянулись бы за мечом. Многие дихганы не стали бы выслушивать, что скажут их преступные жены, а тут же порешили бы их, лишь увидев младенцев на их руках.

— Как ты поступишь с теми, кто подбросил в твое гнездо яйца кукушки? настойчиво спросила Барзоя. Глаза ее жаждали крови.

Рошнани стояла молча. Выбор был за Абивардом, не за ней. И все же он посмотрел на нее. По ее лицу он не мог определить ничего. Он вздохнул.

— Из меня получился неплохой воин, — сказал он, — но мясника из меня не получится. Найду черные камешки, разведусь с этими двумя и отправлю их подальше. За последний год в Макуране было слишком много смертей. Еще четыре делу не помогут.

— Этого мало! — крикнула Барзоя, и Абиварду живо вспомнился гнев Динак, который она проявляла всякий раз, когда речь шла о полумерах. «Вся в мать, подумал он. — А я весь в отца».

Кишмара и Оннофора рассыпались в благодарностях и благословениях. Оннофора шагнула вперед, словно собираясь обнять его, но сдержалась — и поступила очень мудро. Абивард сказал:

— Если я не отсек голову Ардини, то как же я могу убить этих двоих? Они ведь не по злобе, а по глупости. Они умеют шить, умеют прясть. Не пропадут.