Священная охота - Лоис МакМастер Буджолд
Ингри обнаружил, что цепляется за древко знамени в руках Йяды, чтобы не упасть. Огромная тяжесть королевской ауры Хорсривера не то чтобы исчезла, но давление, испытываемое Ингри, теперь исходило не из одной точки, а словно со всех сторон. Затем наступил момент затишья, безмолвной неопределенности, и поток королевской магии изменил течение, хлынув наружу. Вместе с этим ощущением к Ингри пришел неопределенный страх, несравнимый ни с чем, что он испытал за все долгие часы бесконечных потрясений.
— Ты обнаружишь, — прошипел Хорсривер, — что власть священного короля изнутри выглядит иначе. И мое отмщение от этого только удвоится. Что же касается забвения… я все равно его достигну. — Голос Хорсривера превратился в тихий вздох.
Хотя Хорсривер не сошел с могильного холма, он словно отдалился, наконец замолк, сделавшись похожим на утопленника под водой. Лишившись обеих поддерживавших его сил — духа жеребца и королевской ауры, — он стал всего лишь одним из призраков среди многих; его отличало от них лишь множество лиц и какая-то странная плотность. «Да, — подумал Ингри, — он тоже воин Кровавого Поля, павший на этой священной и проклятой земле; он теперь не больше, чем остальные призраки, но и меньшим он стать не может.
Но во что превратился я?»
Ингри чувствовал, как мистическая королевская аура обволакивает его, проникает внутрь. Она не дала ему ощущения огромной гордости и силы, бьющей через край; напротив, Ингри казалось, что из него вытекла вся кровь.
И Йяда, и Фара, обнаружил Ингри, смотрели на него, открыв рты, с одинаковым выражением благоговения, слегка окрашенным физическим желанием, — теми чувствами, которые раньше вызывал Хорсривер. Подобные взгляды должны были бы заставить любого мужчину гордиться собой, но Ингри казалось, что обе женщины готовы съесть его живьем.
Но не Йяда и Фара — «нет, и они тоже» — вызывали у Ингри панику: больше всего его пугали призраки. Они сгрудились вокруг, зачарованно глядя на него и пытаясь прикоснуться; эти холодные руки высасывали из него тепло. Страстное желание заставляло их забыть о всяком порядке: призрачные воины отталкивали друг друга и даже лезли на плечи тех, кто оказался впереди. «Изголодавшиеся нищие…»
«Никакой дух не может существовать в мире материи без поддержки материального существа», — в растерянности вспомнил Ингри древний закон. Четыре тысячи все еще несущих на себе проклятие призраков толпились на земле Кровавого Поля, которая больше не питала их. Теперь все он были привязаны…
…К нему.
— Йяда… — Его голос прозвучал как стон. — Я не могу поддержать их всех. Мне не справиться.
Тело Ингри становилось все холоднее и холоднее от прикосновений призраков. Он вцепился в протянутую руку Йяды, как утопающий, и на мгновение ее живое тепло хлынуло в него, но тут же девушка охнула, ощутив ужасный ненасытный голод призрачных воинов.
«Они растерзают нас обоих, высосут досуха». И когда не останется тепла, которым они могли бы делиться, их с Йядой заледеневшие трупы останутся на земле, и от них в ночной воздух поднимется только туман… И все души, попавшие в ловушку Кровавого Поля, истают, брошенные, преданные, отчаявшиеся.
— Йяда! Отпусти! — Ингри попытался отнять у нее руку.
— Нет! — Она вцепилась в него еще крепче.
— Ты должна! Бери Фару и беги отсюда! Скорее! Призраки пожрут нас обоих, если ты этого не сделаешь.
— Нет, Ингри! Не это было нам предначертано! Ты должен очистить их, как очистил Болесо, чтобы они могли уйти к богам. Ты же можешь это сделать, таково твое предназначение, клянусь!
— Не могу… Их слишком много. Мне не выдержать, и боги здесь не присутствуют!
— Они ждут у ворот.
— Что?
— Они ждут у ворот — там, в колючем кустарнике. Аудар проклял эту землю, а Хорсривер защищал ее от богов в своей ярости и черном отчаянии. Но прежних королей нет, и провозглашен новый!
— Я всего лишь король призраков и теней, король мертвых. — «И скоро присоединюсь к своим подданным».
— Открой границы своих владений Пятерке. Пятеро смертных принесут Их сюда, но ты должен допустить Их: позвать богов. — Йяда теперь дрожала так же, как сам Ингри; оглядев толпящихся призраков, она прошептала: — Поторопись, Ингри…
Испуганный так, что почти не сознавал, что делает, Ингри огляделся взглядом волка. Да, он мог ощутить в темноте границы своего оскверненного королевства — неправильный круг, охватывающий большую часть долины, пропитанный древним горем. Граница лежала за болотом, перед самыми зарослями ежевики. Только теперь Ингри осознал тот факт, что его первое действие в качестве последнего из существующих шаманов Древнего Вилда этой ночью осталось незамеченным им самим: это случилось, когда он обнажил меч и проложил дорогу — «дорогу для нас всех» — сквозь непроходимые заросли, разрушая неприкосновенность Кровавого Поля.
У порога тех врат, которые он создал, нетерпеливо, как просители в приемной короля, ожидали Сущности. Как их впустить сюда? Ингри подумалось, что для этого подошли бы гимны и славословия, песнопения и молитвы великой красоты и сложности — совместные труды поэтов и музыкантов, ученых и священнослужителей. «Придется им обойтись мной одним». Пусть так и будет.
— Войдите, — прошептал Ингри хрипло. «Я могу сделать лучше!» —Войдите! — рявкнул он колдовским голосом.
Отзвуки, казалось, разорвали ночь надвое; толпа из четырех тысяч призрачных воинов всколыхнулась в предчувствии — это было похоже на огромную волну, обрушившуюся на берег. Ингри собрал все силы, чтобы выдержать напор: он чувствовал, как все его существо всасывается чудовищным водоворотом… однако призраки затихли, не менее голодные, но сдерживаемые теперь поразительной новой надеждой.
Казалось, прошла вечность, прежде чем в темном лесу раздался первый звук, говорящий о присутствии человека, и показался тусклый оранжевый огонек. Кусты затрещали под чьими-то ногами, донеслось приглушенное ругательство, возникший было спор резко пресек голос Халланы:
— Вон, вон там! Освин, сверни левее!
На поляне появилась самая неожиданная, на взгляд Ингри, процессия. На спотыкающейся лошади ехал просвещенный Освин; позади него, обхватив мужа за талию одной рукой, а другой указывая, куда ехать, сидела Халлана. Следом показался принц Биаст на таком же измученном коне; на его лице появилось растерянное выражение, когда он, разинув рот, оглядел толпу призрачных воинов. Замыкали шествие пешие — просвещенный Льюко и князь Джокол, державший в руках факел. Бывшие когда-то белыми одежды Льюко были пропитаны потом, покрыты дорожной пылью, а
