Тьма на кончиках пальцев - Дмитрий Швец
Жаль, что от моего желания мало что зависит. Отец уже принял решение. Мне он может лишь позволить выбрать насколько глубоко и сильно руки мои погрузятся в мазут. Или каким погонам придется украсить мои плечи. И с этим не поспоришь. Воля отца, есть воля отца, и противиться ей можно сколько угодно, но принять придётся.
О чём я? Я день назад в юнги на север собирался, а уж там распорядок так распорядок. По сравнению с моряками пехота или артиллерия не самый плохой вариант.
Я спустился. Под пристальным, напряжённым взглядом Анастасии Павловны миновал гостиную, остановился на самом краю плохо освещённого коридора, ведущего в кабинет отца. Идти туда не хотелось. Но зажатый в кулаке ключ, жёг пальцы. Я понимал, что этот разговор многое изменит, понимал, что не хочу его, что хочу ещё немного побыть ребёнком. Не отроком пятнадцати лет, вынужденном думать о своём будущем, а ребёнком, вроде Оли, или хотя бы Наташи.
Но мне уже никогда не быть таким. Время безжалостно, оно не спрашивает нас, оно бежит вперёд и мне уже пятнадцать. И мне надо думать о будущем. Не хочется, но придётся. И от этого разговора с отцом не убежишь. Его можно лишь оттянуть ценой серьёзного наказания, но избежать не выйдет. Остаётся его лишь принять.
Но кто сказал, что я не могу пошалить? Я знал, что Анастасия Павловна смотрит на меня, волнуется, нервничает, подозревает, что я замыслил что-то недоброе. Очередную шалость, которая вполне может стоить ей работы. Вот и славно. Вот и пусть переживает.
Я усмехнулся, разжал кулак, посмотрел на ключ, а затем высоко подкинул его. Металл отразил огонь горящих свечей и скрылся в моей ладони. Анастасия Павловна вскрикнула. Я слышал, как упала на пол книга.
— Глеб! — взвизгнула она. — Немедленно отойдите оттуда! И отдайте мне ключ! Иначе я буду вынуждена рассказать об этом вашему отцу, — спокойно, но требовательно сказала она. — Где вы взяли его? — она поднялась, в глазах её горел злой огонь.
— Расскажите, — я, пожал плечами, отвернулся, но решил не доводить гувернантку до удара. — Расскажите, Анастасия Павловна. Расскажите. Только отец сам дал мне ключ. Или вы думаете, я его украл?
Я повернулся, встретился с ней взглядом, и, видимо, она что-то увидела в моих глазах. Что-то, что убедило её. Она опустилась в кресло, подняла книгу и кивнула мне. Её губы исказила странная, несчастливая, неумелая, неуместная и оттого пугающая улыбка. Я улыбнулся в ответ и шагнул к дверям кабинета.
Глава 5
Их двенадцать. Крохотные глиняные скоморохи рядком расположились на полке над рабочим местом отца, прямо за его головой. Они поблёскивали выцветшей краской и манили их пугающие, крашеные улыбки завораживали, а взгляды глаз-бусинок звали. Ещё будучи в возрасте Оли, я первый раз оказался в кабинете отца и увидел их. Я простоял тогда возле двери, наверное, час, как заворожённый, глядя на двенадцать фигурок на полке. Страшных, пугающих, но странным образом очаровавших меня.
Они привлекли меня настолько, что я пытался пробраться в кабинет тайком. За что вполне резонно и заслуженно получил наказание. Я даже пытался выкрасть у отца ключ, только для того, чтобы взглянуть на них. И мне тогда повезло, что поймала меня за этим Анастасия Павловна, а не хозяин ключа. И вот теперь отец разрешил мне не просто посмотреть на фигурки, он разрешил к ним прикоснуться, взять их. Он сам дал мне ключ! От предвкушения этого события у меня сосало под ложечкой и начала странно кружится голова.
Я вложил ключ в скважину, закрыл глаза, упёрся рукой в дверь, пытаясь унять приступ и восстановить сбившееся дыхание. Чего это я как барышня волнуюсь? Ждут меня на балу двенадцать кавалеров, на которых я из окошечка на чердачке уже несколько лет поглядываю. Тьфу! Аж противно от самого себя стало. Переволновался от встречи с глиняными фигурками.
И это граф Сонин, наследник титула и фамилии. Ежели кто узнает, об этом греха не оберёшься.
Я взялся за ключ, и голова вновь закружилась. Нет, тут что-то другое, дело не в скоморохах. Хотя, наверное, и в них тоже. Осознание того, что отец считает меня взрослым, что он доверяет мне секреты, было приятным, но лишь до того момента, как потребовало от меня каких-либо действий. От понимания, что он считает меня взрослым настолько, что готов доверить вещи, к которым даже горничной прикасаться запрещено, становилось страшно и сосало под ложечкой.
В этом всё дело. Я взрослый. И я не очень-то хочу быть взрослым. Нет, я совсем не хочу! Можно, я ещё побуду ребёнком. Мы так мило играли в куклы с Оленькой.
Передо мной дверь. В руках у меня ключ. Повернуть ключ, толкнуть дверь, и жизнь изменится, она не будет больше прежней. Я стану взрослым, полностью самостоятельным человеком. При этом всё ещё останусь ребёнком и полностью зависимым от родителей. Это забавно. Это странно. Это...
— Глеб! — обеспокоенный голос Анастасии Павловны заставил меня перестать придумывать поводы потянуть время. — Глеб, с тобой всё в порядке? Ты стоишь так уже минут десять.
Десять минут? Ого! Вот это нерешительность.
Не отрывая головы от двери, я повернулся в сторону гувернантки, кивнул ей, подмигнул.
— Всё отлично, Анастасия Павловна. Всё великолепно, спасибо за беспокойство. Задумался, как завтра взять у вас нашу недоигранную партию.
— Никак, Глеб Сергеевич, завтра сочельник.
— Ах да! Карты под запретом. Спасибо! Вы разрешили все мои сомнения, — я сжал ключ, оторвался от двери, выпрямился. Повернувшись, широко улыбнулся гувернантке, кивнул ей. Поймал ответный кивок, ответную улыбку и, вздохнув, отпер дверь.
Их двенадцать. Они расположились над рабочим местом отца, они привыкли к его и только к его обществу и теперь смотрели на меня с неприязнью.
Меня это не остановило. И не могло. Теперь ничто не могло меня остановить. Я перешёл границу, и мне больше нечего терять.
Я прикрыл дверь, вставил в скважину ключ,
