Третий Лад - Родион Создателев
Яков Данилович тщетно силился уснуть под россыпью мерцающих звёзд. Рядом храпел бык Лёшка Вратынский. Воложанский дворянин всё глядел на тлеющие угли затухающего кострища, нутром чуял: недобрая земля, неласковая она, что попечение мачехи. Коптилин тоже не мог заснуть — всё ворочался да постоянно вздыхал полной грудью…
“Забавные тут ноченьки: светлые, как моя печаль… Сенька-егоза, да когда ж ты заснёшь, негодник? Незадача… А когда я засну? Белесая темень – парадосос…”
Многие опричники мучались ныне бессонницей, ибо новгородская земля уже раскрыла студёные объятия, встречая незваных гостей…
По зелёному лугу зайцем летел парнишка, одетый в крестьянскую рубаху и по́рты; босой, распоясанный, без шапки на голове. Северный ветер задирал гребнем его светлую копну волос. Рядом с лугом стелился тракт тёмным гадом. Лихой пострел забежал на высокий холмец, потом перешёл на шаг, восстанавливая дыхание… затем спустился к ложбине, где затаился отряд новгородского ополчения.
Парень подошёл к товарищам и зачастил окающим говором:
— Сюды развед скачут, вороньё противное.
Пострел поднял руки и показал ополченцам шесть пальцев.
— Рысью идут или шагом? — строго спросил дюжий мятежник.
— Шагом почти, — заокал парень. — Не торопятся они, вынюхиват, о́вогда круги пе́тлят.
— В ските Васюта торчит с варя́жином, — встрял в разговор другой мятежник. — Надо бы упредить резвонько.
Дюжий новгородец покумекал малость времени, а потом махнул рукой в сторону тракта:
— Возле умёта встретим противных. Дозорных по пути подгребём. Живее, соколы́.
Отряд ополченцев снялся с места. Мятежники сбежали с крутого холма и растворились в белесом северном сумраке за широким изгибом дороги у луга...
Наступило раннее утро. Кондратий Дроздов и пятёрка воинов так и не вернулись с разведки. Князь Юрий Милосельский по-крестьянски выругался крепким матюшком и отдал новый указ:
— Три десятка бойцов соберите. Лично разнюхаю, что тут...
Яков Данилович, тревожась за судьбу дядьки, напросился взять его личность в отряд. К нему присоединился дружок Вратынский. Сенька Коптилин отдал свою краюху хлеба в дорогу вечно голодному здоровяку Лёшке.
— Бывай, Сенечка! — крикнул Вратынский, ловко запрыгнув в седло. — Не кручинься — скоро вернёмся! Благодарствую за хлебец.
— Ты фордыбуешь или в самом деле косой не боишься нисколько? — спросил опечаленный Коптилин, топчась у коня Лёшки.
— Двум смертям не бывать, касатик! — лихо гаркнул Вратынский и дал коню шпор. — Бывай, Семён, жди нас с тала́ном!
— Прощай, друже… — пролопотал Сенька, но Лёшка его не услышал.
Яков уже оторвался вперёд на своём вороном, ловко минуя кучки товарищей, что муравьиными стаями копошились у стен монастыря, на рубеже тверской и новгородской земли...
Отряд в три десятка опричников во главе с князем Милосельским стоял на дороге. Вдалеке на излучине тракта, окружённый частоколом, виднелся безлюдный умёт с открытыми воротами... Навстречу отряду скакали на конях трое всадников, возвращаясь с разведки. Троица остановилась перед князем Милосельским. У одного из бойцов висел за плечом куль из рогожи.
— Умёт пустой, но на воротах мешок висел энтот, — доложил князю опричный старшина, размахивая нагайкой в руке.
— Что в мешке? — насупился глава Опричнины.
— А пёс его ведает, — лукаво ответил старшина и слегка стеганул плёткой весёлую собачью голову, привязанную к седлу.
— Поглядим, вдруг — послание от мятежников, — распорядился князь Милосельский.
Второй боец снял куль с плеча, развернул его и заглянул внутрь. Конопатое лицо молодого воителя вытянулось в длину, голубые глаза округлились.
— Ну чего там, Андрейка? — заворчал в нетерпении князь.
Голубоглазый опричник за копну чёрных волос вытянул из мешка на свет Божий отсечённую окровавленную голову старшины Кондратия Дроздова. Милосельский осенил себя крестным знамением. Следом за начальником перекрестились остальные бойцы.
— Эх ты, Кондратий, — горестно вздохнул князь, — какой старшина был, десятерых стоил...
Со своего вороного спрыгнул на землю Яков Лихой. Он передал поводья дружку Алёшке, резво дошёл до начальника и замер на месте, с отчаянием глядя на отсечённую голову.
— Прими сочувствие, Яшка. Сгинул твой дядька от рук новгородцев проклятых, — пробасил Юрий Милосельский.
Яков Лихой молча обернулся к начальнику и наполовину обнажил клинок сабли из ножен. Васильковые очи племянника требовали только одного: мстить же, мстить за погибель дядьки! Настрой бойца передался главе Опричнины. Князь Милосельский рыкнул зверьём и всадил коню шпоры в бока — ужаленный скакун встал на дыбы.
— Скачем, святое воинство! — проревел князь. — Спалим к дьяволу этот поганый умёт!
Кромешники сорвались с мест и стали нагонять оторвавшегося вперёд начальника. Яков лихо вскочил на вороного и также поспешил догнать по дороге товарищей. Бойцы резво свершили дельце. Поганый умёт полыхал рудожёлтыми столпами огня. К небу струился от пламени густой чёрный дым.
Яков Данилович в печали стоял на земле, прислонившись головой к гриве вороного коня; держа в руках поводья. Опричник смотрел на полыхающий умёт, вдыхал носом горьковато-едкий запах пожарища, и поминал про себя добрым словом дядьку Кондратия. Припомнились ему визиты материнского брата на Опричный двор, гостинцы, совместное путешествие из воложанского края в столицу…
Рядом гарцевал на коне князь Милосельский. Яков с уважением оглядел фигуру начальника: высокий ростом, статный, лицом мясистый, хищный крючковатый нос, ястребиный взор, дородный, но жирцом не заплывший, как иные бояре. Липневая жара доконала потомка великого Рориха, железные латы он оставил в монастыре.
“А ты ещё крепкий старик, князь Милосельский…” — промелькнула шальная мысль в голове Якова Лихого.
— Уходим, ребята, — распорядился крепкий старик.
Опричники стали покидать полыхающий умёт, вылетая на кониках через ворота обратно на тракт.
К Якову подскочил Алёшка Вратынский и громко крикнул:
— Шевели задом, Яшка, уходим! Чего застыл истуканом?
Яков вскочил на вороного коня и вместе с дружком они поспешили догнать оторвавшихся вперёд товарищей. Опричники возвращались к монастырю. Разведка свершилась. Старшина Дроздов лишился живота и головных болей. Остальное пятеро: либо полон, либо смерть.
Когда отряд оторвался от полыхающего умёта на приличное расстояние, то внезапно из-за оврагов вдоль дороги высыпала на дорогу пешая засадная дружина новгородского ополчения. Мятежники-черти, вооружённые вилами, сабельками, мечами и топорами; с криками и улюлюканьем напали на опричников. Государевы воины, неся потери, спасались позорным бегством в направлении монастыря… Новгородцы оставили преследование и резво вернулись к месту засады. На пыльной
