Далия Трускиновская - Нереал

— Другие инкубы и суккубы, Таир Афроластериск. Из тысячи человек, может быть, только пять или шесть нуждаются в нашей помощи. Теперь ты видишь, что мы стараемся не приносить зла тогда, когда без этого можно обойтись?

— Слышу, но не вижу, — отрубил Таир. — Вы пришли сюда, чтобы я спас вас, от Епископа, которому вы опрометчиво сообщили свои подлинные имена. Если вы хотите, чтобы я вам помог, докажите, что вам можно верить.

— Мы думали об этом... — облако поплыло обратно и разделилось надвое. — Мы пришли на встречу с Корнофором Идумеракотом, полагая, что он поможет освободить Ассарама Кадлиэля.

— Ассарам Кадлиэль не стоит того, чтобы его спасать такой ценой! — это уж был возмущенный голос Ребалиани Адинурады. — Даже если все инкубы и суккубы будут против, я скажу тебе, Таир Афроластериск, то, что думаю. Мы должны, мы обязаны спасать своих, но больше проку и для людей, и для нас будет, если Ассарам Кадлиэль останется связан твоим заклятием навеки. А если ты найдешь способ вложить в его дурную голову хоть немного ума и тогда лишь отпустишь его на свободу, то наша благодарность не будет знать предела.

— Ты говоришь от своего имени, — напомнил Семнерим Астафагор.

— Да. Иногда нужно отказаться от спасительного “мы” и честно сказать “я”. Иначе... иначе...

— Ты, Ребалиань Адинурада, хочешь, чтобы я с вашей помощью нашел Ассарама Кадлиэля, избавил его от оседлавшей его тульпы и оставил под заклятием? — уточнил Таир.

— Я не очень хочу этого, но я не вижу другой возможности договориться с тобой, Таир Афроластериск. Иначе ты не поможешь нам спастись от Корнофора Идумеракота.

— Будь ты неладна! — вдруг воскликнул Таир, бросаясь к дверям.

Он имел в виду вовсе не суккуба, а грозовую тучу, которую недовольный ветер уже подтащил совсем близко. И ответом ему было суровое ворчание грома над избушкой.

Ветер ударил в лицо юному магу, ветер и первые крупные капли мрачной осенней грозы.

— Ну вот, опозорился... — буркнул Таир.

— Перед кем ты опозорился? — живо заинтересовались инкуб с суккубом.

— Там женщина внизу, — объяснил Таир. — Я обещал ей, что сперва вызову грозу, потом отгоню ее. Она пишет о всяких загадочных явлениях, хотя сама в них не верит, просто деньги зарабатывает. Вот я и решил ей показать, как это делается.

— Я бы мог отвлечь ее, — туманно пообещал Семнерим Астафагор.

— Вряд ли ее это заинтересует, — со всей уверенностью своих девятнадцати лет заявил Таир. — Она уже старуха... то есть в годах...

Ребалиань Адинурада негромко рассмеялась.

— Повернуть грозу еще не поздно, — сказала она. — Ты действуй, а мы покружим в окрестностях. В грозу все чувства обостряются — может быть, мы нападем на след Ассарама Кадлиэля.

Таир хотел было сказать, что договоренность вроде еще не состоялась, что он ничего инкубам с суккубами не обещал. Он даже чуть было не напомнил, что владеет заклинанием и может в любую минуту пустить его в ход, да так, что мало не покажется.

Но он вдруг почувствовал себя мальчишкой, который оказался наедине со зрелой и все понимающей женщиной.

Каким-то непонятным образом Ребалиань Адинурада переиграла сейчас Таира, как зрелая женщина незаметно, на полутонах, и даже не особо актерствуя, а умея извлечь максимальную пользу из правды, переигрывает мальчика.

И Таир начал понимать, что искусство инкубов и сук-кубов — вовсе не в том, чтобы нападать на беззащитных и жаждущих плотского сношения людей...

Ему стало немножко обидно — как все юные мужчины, он полагал, что в отношениях с женщиной усвоил практически все возможное. Ведь при всех своих поразительных способностях он оставался именно таким — юным и малость самонадеянным.

Однако прежде всего он был магом — возможно, сильнейшим в этом городе, сильнее деда Эфраима Ворона, способного разве что на крупные пакости, сильнее Епископа, наловчившегося использовать тайные знания черной магии. Таир осознавал это, и свою ответственность тоже осознавал.

Если бы рядом был кто-то старший, Таир честно спросил бы — может ли маг идти на союз с инкубами? Даже ради общего блага?

Но сейчас он сам себе был старшим.

— Иногда нужно отказаться от спасительного “мы” и честно сказать “я”, — так, кажется, выразилась Ребалиань Адинурада?

Таир вздохнул.

Решение было принято.

— Хорошо, — сказал он. — Мы договорились. Серебряный смех суккуба был ему ответом.

— Если однажды тебе будет одиноко, позови меня, — сказала Ребалиань Адинурада. — И ты узнаешь, что мы умеем не только брать.

Две тени ударились в дверь избушки, распахнули ее и вылетели в грозу.

— Ну, Епископ Рафаил, погоди... — пробормотал Таир. — Это же надо — Корнофор! Сам, что ли, такую чушь выдумал?

И сел на пол в позу лотоса — сосредоточиться. Гроза все равно уже началась — а он был не в том состоянии, чтобы запросто отогнать ее.

Наталья Степашина тем временем доела второй беляш и допила “Фанту”. Глядя на дождь за окном, она думала, что воротиться домой лучше попозже, что и этот маг оказался самозванцем, что Ксения скоро прикроет еженедельную “потустороннюю” полосу, а вместе с этим уж точно накроется должность Степашиной и придется придумывать что-то новое.

А чудес все-таки хотелось! За несколько лет Степашина так много написала о ведьмах, оборотнях, вурдалаках, ясновидцах, привидениях, вампирах и летающих тарелочках, что количество перешло-таки в новое качество, и тот объем информации, которым она опрометчиво заполнила свою голову, уплотнился, преобразился и породил нечто новое — тоску.

Не то чтобы ей хотелось сию минуту оседлать помело и кинуться с седьмого этажа в полет, вовсе нет! А вот разбудить в себе силу, достаточную хотя бы для того, чтобы выставить осточертевшего постояльца, она желала. И если люди будят в себе совершенно неслыханные способности, почему у нее, написавшей кучу материалов о том, как все это делается, не получается ни шиша?!

Постоялец, будь он неладен!..

А ведь какое впечатление произвел, мерзавец! Единственный крутой на общем сером фоне! Раз ты такой крутой, раз даже не желаешь унизиться до ежедневного труда, то почему ты сел на шею совершенно постороннему человеку? Этот и еще кое-какие вопросы задала Степашина тому, кого считала Валентином, сидя на подоконнике и держа в левой руке вторую бутылку “Фанты”, а в правой руке — третий беляш.

И перед ее внутренним взором возникла кирпичная рожа постояльца — с крупными, достаточно правильными, но на редкость неподвижными чертами.

Созерцать кирпичную рожу Степашина вовсе не хотела — однако видение не уходило, более того — ей вдруг показалось, будто чьи-то незримые руки держат ее за уши, не позволяя отвернуться, и еще чьи-то пальцы оттягивают ей веки, чтобы никак нельзя было зажмуриться. А потом был голос: