Джезебел Морган - За третьей гранью

Поужинали мы кусочками свежего хлеба, приятно пахнущего травами(как и всё в этом доме), больше ни в кого не влезло. Спать отправились все взвинченные – странное волнение незаметно охватило всех, и мы ждали чего-то недоброго от завтрашнего дня. Волхида снова исчезла в светлице, а Любава ещё некоторое время оставалась сидеть на лавке, сверля тяжёлым взглядом стену. Я забралась на печь и завернулась в одеяло, закрыв глаза, но заснуть не могла: то ли выспалась днём, то ли мне мешало присутствие травницы.

Поворочавшись немного и отлежав себе руку, я перевернулась на спину и замерла, скользя взглядом по потолку и считая баранов. Иногда, ради прикола, я к звериному телу подставляла голову кого-нибудь из моих особо приставучих бывших, что, конечно, не способствовало засыпанию.

«Все мужики – сволочи, – тоскливо вспомнила я прописную истину, понимая, что я вряд ли засну после такого увлекательного зрелища, как голова козла Влада с рогами барана и на бараньем туловище. – Даже и Морфей туда же… Продинамил, сволочь…»

– Тебе лучше вернуться, волхв, – вдруг с непонятной угрозой произнесла знахарка, подходя к окну и распахивая его. Звук исчез почти моментально, словно слова девушки улетели к адресату. Постояв ещё у открытого окна и выстудив кухню, травница захлопнула ставни и ушла в свою комнату, прихватив горящую лучину.

Я тяжело вздохнула, повторяя про себя простенькую песенку-считалочку с постоянно повторяющимися куплетами. Внизу изредка поблескивали глаза Разбойника. Кот весь день проспал под столом, уткнувшись носом в хвост и лишь изредка приподнимал мордочку, недовольно оглядываясь. Я ему немножко позавидовала: кошкам ведь надо только спать и жрать, а то, что где-то их ждут и за них волнуются, им не важно.

… Мне снились яркие, красочные, но тревожные сны. Видения мелькали на доли мгновения, навек запечатлеваясь в памяти. Суровое, изможденное лицо отца с тёмными кругами под глазами; заплаканное, с покрасневшими и припухшими веками – лицо матери. Неужели она смогла позабыть о своём стремлении во что бы то ни стало выглядеть прекрасной? Близняшка, с глазами полными обиды и странной, тихой грусти. Изумрудный взор сестры медленно превратился в жёлтые бесстыжие глаза надрывно мяукающего Разбойника. Надрывно плачущая Анрис, мёртвая жрица с окровавленной шеей, пытающаяся принести египтянку в жертву мне… И горящая роща, с высокими кряжистыми дубами. Медленно съёживаются листья, в тёмном небе вьётся сероватый перст дыма. И металлический обруч на земле с прилипшими оплавленными прядями седых волос.

Я стояла в центре огромного пустого зала. Гладкий камень был ледяным, он неприятно морозил босые ноги. Вокруг меня клубилась непроглядная мгла, но я была уверена, что где-то есть стены: здесь не чувствовалось движение воздуха. Картины снов возникали передо мной из густого мрака, медленно меняющего цвет, и в нём же исчезали, чтобы тут же вернуться изменёнными. Я неподвижно стояла, не в силах отвести от них взгляд. В ушах звучал чужой слащавый и противный голос, соблазняя чем-то, обещая что-то важное для меня. Только-то всего и надо, отречься от себя, от своих убеждений, потерять индивидуальность, стать как все люди…

Почему-то именно последнее разъярило меня сильнее всего. Я никогда не была ни на кого похожа и не собираюсь копировать кого-то впредь. Что меня сможет заставить?

Я не отвечала ему, просто молча смотрела на страшные и странные картины. Чужой голос звучал всё громче и требовательней, призывы-приказы повторялись, менялось только содержание в них мёда, от которого ощутимо несло дегтем.

Тишина ознаменовалась странным озарением: я поняла, что нахожусь в неожиданно знакомом подвале. На полу серебрилась сдвоенная пентаграмма, слишком ярко светилось белоснежное марево, в котором ворочалась разбуженная душа. Я в одиночестве всматривалась до рези в глазах, словно от того, смогу ли я рассмотреть эту девочку, зависела моя жизнь. Её взгляд я поймала случайно, и уже не смогла отвести глаза. В душе поднялась жалость к неизвестной ведьме, желание помочь… Которое мне и аукнулось. Я оказалась внутри удерживающей призмы вместо пленённой души и теперь смотрела на своё тело. Дышать внутри было невозможно, лёгкие сразу начинали разрываться от боли, носоглотку обожгло ледяным пламенем, а в глазах противно щипало. Я ударила по грани призмы, ощетинившейся тонкими прозрачными иглами, раздирая пальцы в кровь.

Позади моего тела стоял Брунгальд, чуть приобняв меня за плечи. Он что-то тихо спросил, я не ответив развернулась и начала подниматься наверх. Я протестующе завопила, снова бросаясь на грани призмы. Но ничего этим не добилась, кроме очередной вспышки боли. По щекам катились прозрачные стеклянные слёзы.

Я снова стояла посреди тёмного зала, смахивая с ресниц слезинки. В кончиках пальцев пульсировала острая боль, что-то неприятно ныло в груди, с трудом удавалось дышать. Мгла в зале рассеивалась, открывая светлые стены и сводчатые, расписанные мягким узором, потоки. Сквозь стрельчатые окна падали косые лучи чистого света. Я сглотнула: слишком уж быстро кошмар превратился в ангельское местечко. Хотя, если это так, то для меня ужасы только начинаются: никогда не переносила занудных моралистов. Если ангелы за мной действительно явятся (интересно, с какого перепугу? Я во сне от разрыва сердца померла?), то я за себя не отвечаю.

Картинка мигнула и померкла. Я удивлённо огляделась, ущипнула себя за локоть и, обнаружив, что ничего не чувствую, успокоилась – значит, сон продолжается. И тут в меня ударила молния…

Открыв глаза, я резко села на печи. Кожа была покрыта липким потом, сердце колотилось так, словно я себе внеплановый кросс по пересечённой местности устроила, а глаза беспричинно слезились. Шмыгнув носом, я вытерла лицо и проморгалась, усиленно вглядываясь в чернильную тьму комнаты. В сыром воздухе запах древесины, смолы и душистых трав усилился, пропитав собой всё вокруг. В горле першило от навязчивого запаха, глаза неприятно жгло, словно я пыталась сдержать незваные слёзы. Из-за духоты меня начало подташнивать, я скатилась с печи и поспешила в сени, помня, что там, во-первых, прохладней, а во-вторых, стоит бочка со свежей колодезной водой. На цыпочках пересекая кухню, я заметила, что на пол падает узкая и почти невидимая полоска света из-за неплотно прикрытой двери в горницу Любавы, показывая, что травница тоже мучается бессонницей.

Проходя мимо двери, я услышала тихие голоса, причём один из них принадлежал мужчине. Не удержавшись, я осторожно, одним глазком, заглянула в щёлочку, внимательно прислушиваясь:

– … небо… да что ж такое? – бесилась Любава.