Евгения Кострова - Калейдоскоп вечности (СИ)

Быть может, именно поэтому они так и не смогли до конца довериться друг другу. Когда один теряет все, а другой продолжает жить, разве может боль от потери пройти одним лишь довольствием праздного общества, где нет болезней и нет всепроникающего чувства голода, где нет страха перед завтрашним днем? Клаус всегда хорошо понимал Ская, и ему еще ни разу не удавалось обыграть Клауса в игру в шахматы. Дело было не столько в природном таланте или стратегии, скорее, Клаус научился быстро разгадывать ход его мыслей, распознавать чувства через мимику, и после делать свой собственный шаг, приведшего его к выигрышу. Они были вместе с самого детства, но никогда не были настоящими друзьями. Дружба без доверия — ничто. Клаус с самого начала шел к своей цели — победить и отомстить. И самое главное, что он никак не мог винить Клауса в подобном решении. Не исключено, что будь он на его месте, поступил бы иначе. Клаус жил все эти десять лет одним желанием расправы, и это придавало ему сил в усердии в учебе, пристрастии к тренировкам. Если бы Скай был более внимателен, он бы наверняка смог разглядеть в нем неприятеля. Но ведь все участники Турнира враги.

Перед ним предстало другое видение, как крушатся черные башни, распадаясь не камнепадом, а гудроном и нефтью, чернильной волной надвигаясь сверху, из которой выходили уродливые лица, обреченные страданием и старостью. И когда он тонул в раскатах теневых волн, мужчина в пестрых одеждах и бледно-мертвенным ликом, с глазами ограненного рубина, обернулся к нему, улыбаясь. И Скай услышал произнесенные слова, надвигающиеся на него пагубным падением грязных вод. Авель убеждал, что все люди враги. И человек продолжит бороться с подобными себе, пока не останется в одиночестве, затемненном гибелью природы и крахом культуры.

Боль от пулевого ранения расходилась по телу, сплетая нервы к монотонному чувству жара и острой горечи на кончике языка. Бирюзовые глаза Клауса окрасились в малахит, мышцы на руках окрепли, и пальцы с уверенностью нажали на спусковой крючок, когда длинная пуля, окаймленная сфероидными письменами, вылетела из дула.

И тогда Скай распахнул глаза, в неуловимом страхе поднимаясь с сырых простыней в чистой и озаренной светом просторной комнате. Его глаза судорожно бегали, и он не мог сосредоточиться, все еще ощущая острое прикосновение кошмара, прикладывая к лицу ладонь, чтобы попытаться остановить спешащий взгляд на резких линиях руки. И так же быстро, как он очнулся ото сна, он почувствовал резную боль в груди, осторожно прикасаясь к трем ранам, затянутым белой тесьмой с письменами, окрашенными пахучей и сладкой золотой краской. Лекарственное снадобье изготавливали из сочетания редких трав, и в завершении целебный отвар обретал переливающийся красно-янтарный оттенок, и поверх грубой ткани на шелке расписывали целительные заклятия. Вересковые шифоновые занавесы взлетали на сквозняке от распахнутых балконных дверей. В комнате стоял холод, но ему все равно было душно и, он никак не мог нормально отдышаться, убрать сползающую светлую челку с горящего лица. А еще его бил странный озноб, но Скай не сразу поверил чувствам, слишком резвым и неожиданным для него стало возвращение в реальность, он не мог понять, продолжает ли разум пересекать просторы ужасного сновидения. Но дыхание успокаивалось, и, подняв глаза на темноволосого мальчика, лениво раскачивающемся на белом, как лепестки лилии, стуле с высокой резной цветочной спинкой, наблюдающего за ним внимательными глазами притаившегося тигра. По-крайней мере, так ему подумалось в первый раз, когда он лицом к лицу столкнулся с Александром Левингстоном, чей отроческий возраст никак не сочетался с завлекающими темно-серыми глазами. Они были как грозовые тучи или мерно текущими водами тонкой реки, пролегающей между сосновыми деревьями глубоко в лесах, где особо четко слышна тишина, а небесный свет горячих солнечных лучей преображает каждую ветвь. Чистый взор увлекал своей неподдельной серьезностью, открытостью и прозрачностью, как стекло. Заостренный профиль и долговязость фигуры делали его старше, но мягкие линии лица придавали нежности и красоты больше свойственной женщинам, нежели молодым людям его возраста. На нем красовался темный плотный камзол с золотой вышивкой и жемчужными пуговицами, но слишком широковатый в плечах, отчего верхнее одеяние сползало на спину, открывая худощавые линии ключиц. На ушах снаружи ползли золотые драконы с изумрудными когтями и широкими глазницами, вгрызаясь пастью в мочки. Похожие же существа украшали и высокие сапоги из замши, к которым на кожаных застежках прикреплялись небольшие ножи с ручкой в форме головы ящера.

— Ты проснулся, — обыденным тоном произнес он, продолжая скрежетать на стуле, раскачиваясь взад и вперед, удерживая равновесие высокой подошвой сапог, чуть склоняя голову набок. И проследив за его взглядом, Скай повернул голову в сторону, заметив красноту, проходящую резвыми бликами на огненных волосах девушки, без сил упавшей на колени, оставаясь наполовину на холодном полу и устало откинувшей голову на теплые перины и сдернутое покрывало. Она мирно посапывала, слишком утомленная и измученная событиями прошлой ночью, делая равномерные и глубокие вдохи, совершенно не замечая бьющего в лицо яркого света и порой немного сморщивала лоб, но через мгновение лицо ее вновь разглаживалось, и она продолжала пребывать в дурманах иллюзий.

Скай осмотрелся. Он находился в небольшой комнате с мраморными стенами, украшенных золотым окаймлением по потолку и художественными рельефными украшениями из костей, сплетающихся в прекрасных дев, поддерживающих вазы с цветущими ирисами на выступах карниза. Длинные вьющиеся локоны инкрустировались небольшими алмазами, а их образы соединяли в единении своем созвездия неба. Полосы света, пробивающегося через арочные окна, отсекали белоснежно-кремовые потолки, и, казалось, что ангельские лики парили в воздухе. На полке камина из многослойного халцедона, в котором уже давно не разжигали огонь, в ряд стояли миниатюрные скульптуры богов. Каменные лица прикрывали сказочные маски в оперении и животном оскале, с вырезанных краев глазниц вылетали птицы и вытекали водопады, опадая тяжелыми реками по ладоням, из которых вырастали леса и горы. За спиной мальчика стоял стол из темно-бурого камня, на котором высились стопки книг в дорогих кожаных переплетах и разбросанные хрустальные стержни для письма, разлиты чернила на свитках и бумажных листах, усеивающих скользкие и натертые до блеска холодные плиты. Несколько чернильниц опрокинулось, и жидкая темная краска продолжала капать на открытый саквояж с бумажными документами и записями, заполненных от руки аккуратным и извилистым почерком. В дальней части апартаментов на стеклянной столешнице на серебряных блюдах и кувшинах с полированным рельефным орнаментом распустившихся цветов и грифов высились башенки из горячих лепешек и сладких пирожных, сервиз из нежно-голубого фарфора. Его глаза озабоченно искали оружие, острые столовые приборы, что-нибудь, что помогло бы защититься или при помощи чего можно было атаковать.