Евгения Кострова - Калейдоскоп вечности (СИ)

Над его головой пролетела стрела, разрезающая черноту и, озаряя ярким белым светом красное небо, и наточенный белоснежный наконечник попал в правое плечо Авеля. Похоже, что он с самого начала не хотел уклоняться от разящего выстрела. Скука настолько одолела мужчину за долгие годы, что он не смог сразу распознать святого яда, полно сочившегося на острие стрелы. Он резко выдернул из плеча стрелу, с собачьим остервенением выбрасывая проклятый для него предмет, и принялся с возбуждением сдирать с себя драпированную ткань, не до конца понимая, что такое липкое стекает по его руке. Авель был неподвижен и безмолвствовал, находясь в раздумье, и только потом сообразил, что это кровь. Плоть на его плече почернела, и полученная рана не восстанавливала свой первоначальный вид, но он успокоился, и на смертельно-бледном лице заиграла улыбка, по которой лицо скучало многие десятилетия.

— Святая вода озера Байкала, — шептал он неподвижно, задыхаясь от восхищения, — чистейшая и благословенная. Страшнейший яд для прибывших из темноты.

Существо из пурпурного небытия вскричало, ревя от угасающего потока жизни, и отверстие бескрайней глубины становилось все тоньше. Сильные когти дракона, облитые золотом, пошлись крошкой, окоченев с концов. И дыра, расколовшая небо, стала затягиваться, и опускающаяся к земле рука обратилась в песок, ярко-алым следом, шелестя по ветру.

— Клавдия, ты и здесь пытаешься обратить исход неизбежного, — сказал он со странным выражением лица, глаза, налитые злобой, потеплели, и оттаяло напряжение в чертах красивого лица. Он произнес женское имя. Человек отвлекся, приворожено следя за каплями чистой воды, сползающей по руке вместе с кровью.

Скай не замечал холода от сбросившихся спиралью вьюг с возвышения небес, на которых теперь вновь безгранично правила безгрешная лазурно-белая луна. Все тело покрылось гусиной кожей от загрубевших ветров, всплесками бьющихся друг о друга, как бывает при взмахах мощных крыльев. Ветер обережет его, унося в просторы снов душу, а лед, что он держит в руках, будет напоминать о границе с реальностью, и, ступая по лезвию смерти, Скай пересек пространство, разделявшее двоих мужчин одним шагом. Спокойствие и хладнокровие ознаменовало его быстрое и прямое нападение сверху, когда клинком он отсек левую руку неживого, удерживая рукоять меча без гарды и вкладывая во взмах всю свою волю. Конечность сгорела без остатков, едва коснулась черных камней под их ногами, столь сильным был жар от пламени, прошедшему по городу.

Авель в смиренном затмении воззрился на лоскуты алой крови, брызнувшей на его одеяние и лицо, и с усилием он заставил себя повернуться к юноше, направившегося к его горлу льдинистый меч. Ошеломление кровавого взгляда не продлилось и дольше секунды, человек с легкостью увернулся от второй рушащейся атаки, накатившей как внезапная молния, не позволяя ударной волне, взвившейся вверх, пронзить свое сердце. Авель прикоснулся пальцами к груди юноши, и черные мечи, вырвавшиеся с кончиков ногтей, выжгли на его коже зловонные просветы ран. Из Ская вырвался сдавленный хрип, руки затряслись, отпуская хладной металл, рассеявшийся снежной пеленой. Авель ногой отбросил, охватившее судорогой тело, скидывая со своего ложа, и невидящим взором широко раскрытых глаз, светловолосый мальчик падал вниз, но он не разбился о камни. Его подхватили вихри, образовавшиеся от взрыва, разнесшегося на площади, и плотный черный дым сомкнулся над светлой фигурой. Сквозь плавные откаты пепельных облаков, Авель различал блеск серебреного механизма в образе волка, вырывающегося из темной бездны и несущего на загривке и спине тела двоих юношей. Правой рукой он придерживал кровоточащую рану, продолжая всматриваться в удаляющийся мираж, обдуваемый красными искрами огня. Шпиль под его ногами накренился, несясь вниз и разбиваясь о твердыню земли, но человека уже не было и на развалинах города, что еще прошлым днем кипел и бил ключом жизни. Голыми стопами он мягко приземлился на водную гладь пруда, зеркалом отражающим его благородный профиль. В саду, окружающим особняк в самую пору цвел жасмин, распускаясь жемчужными диадемами на тонких темно-карих ветвях, и лепестки опускались на поверхность воды, сплачивали белесую тропу. Изорванное кимоно сменилось на шелковые темные штанины и распахнутый плащ, оголяющий его сильный торс и грудь. Вода показывала иное отражение, другие пейзажи, и ступал он не по воде, а по мраморному залу далекого и богатого двора, с роскошно обставленными столами, ломящихся от яств и фужеров с вином. Авель шествовал к перламутровому трону, увенчанному алмазными статуями павлинов с сапфировыми глазами и серебряными украшениями на длинных хвостах с руническими письменами. И если за гранью зазеркалья, он был владыкой, то за пределами величественной страны, он был лавочником, собирающим саквояжи доверху забитые книгами и папирусами, прекрасные музыкальные инструменты и дорогие ткани. Чистый свет луны разгонял прерывающиеся всполохи огня на горизонте, небеса растекались неоново-лиловым океаном, блистая звездными дорогами. Авель говорил на многих языках, потерянных в этом мире, и неизвестных этому миру. Он поднял вверх левую руку, сжимая в кулак и чувствуя соединение мышц, натянувшуюся кожу, жар, проникающий к кончикам пальцев из ладони. Юноша выступил против него с незавершенным клинком из белого металла, пробившего его защиту и, развеяв ауру. Если бы в руках его оказалась не пустая и бесформенная оболочка, а наполненной силой меч, он лишился бы правой руки вместе с плечом, умирая в горячей агонии, как обычный человек. Прошло много лет с тех пор, как он в последний раз получал ранения, или удивлялся во время сражения, радовался, вздымающимся вихрям в небесах. Плечи его расслабленно опустились, когда он воздел руки в стороны, ладонями вверх, позволяя чуме отступить и отпуская души, павших под действием яда. Пусть он и стал повинен в смерти множества людей, Авель был всего лишь орудием того, кто сорвал чудовище с цепи. Этим он старался себя успокоить, но правда все еще терзала рваную рану в плече от воды, которая теперь будет заживать долго и болезненно. Несмотря на все свои покаяния в прегрешениях, он все еще не мог избавиться от своей сущности, которая отвергалась чистотой. Он получал удовольствие от пролитой крови. Он мог бы сопротивляться полученным приказам.

— Похоже, что судьбу не удастся обмануть даже мне, — ровном голосом произнес человек, выходя из воды на подстриженную траву, вдыхая аромат хризантем и ликориса. Руки его опустились и черпнули лодочкой ладоней воду. И тихо прошептав заветные слова воде и ветру, выплеснул с рук сокола, чьи крылья окрашивались в белый свет, сливаясь с оттенками луны. Птица взлетала из-под прозрачной толщи воды, устремляясь к высокому небу, на краю которого забрезжила полоса рассвета.