Евгения Кострова - Калейдоскоп вечности (СИ)

Скай задыхался, в кости рук врезалась неимоверная тяжесть, и жар слизывал ткань, кожу словно спалило кипящее масло, а в кровавые останки впивались когти и острые зубы уродливых, толстых крыс. Горло заполнял горячий свинец, вгрызались в спину клыки пантер, и от испытываемой боли, его охватила белая горячка, он едва ощущал собственное тело, наблюдая со стороны за происходящим. Это всего лишь призраки, одурманивающие своими путами, но он чувствовал боль физически, слышал хруст и разламывание, переживание мощными челюстями своей плоти, как разрывается ткань и отлетают изумрудные бусины с кафтана, как припадают пастями чудовищные звери к его крови.

— Я ожидал большего от тебя, — молвил человек, и в глазах поселилась грусть такой силы, что она могла сотрясти весь мир, будто он только что он потерпел полный крах своих непосильных трудов, потерял любимого человека, упустил мечту, лелеющую все время бесконечно долгой жизни. И призрачные тени в успокоении обнимали его, прижимая бесформенные лики к атласным щекам, ласкали плечи, прижимаясь к сильной спине.

— Я даже не сражаюсь, а всего лишь напускаю фантомов, посылающих тебе видения, которые ты не можешь изгнать. Какое жалкое подобие спасителя, — угнетающим и срывающимся голосом шептал он, опуская глаза и устало вздыхая. — Сколько достойных и сильных видел я в былые времена, сколько прекрасных жизней кануло в памяти времен. И ты тот, кого я ждал все эти годы и столь ничтожна твоя сила.

В его руках появился цветок ириса, лоснящийся девственной белизной. Лепестки великолепного бутона напоминали крылья птицы, стремящейся в полет, и, повертев его между пальцев, он прожег зеленый стебель жаром, стекающим из-под его кремовой кожи, и огонь охвативший растение в мгновение поглотил и лепестки, сжигая их в черно-красном пепле. Небеса кричали в разящих воях черных молний, слетающихся на землю и, испепеляя гранит в вулканические реки, проливающиеся кровавой лавой. Призраки и тени взметнулись в вышину алого покрова, восходя в приветственном строю, вознося просвечивающие руки, тянущиеся туманными слоями к отверстию в небосводе.

— Мое имя Авель, — произнес мужчина, безжизненным взором, смотря на жалкие потуги юноши, разъяренно бьющегося лбом о горящие камни, пытаясь вытянуть из разума поселившегося демона, и со светлого чела по переносице, по щекам широкими струями плелась кровь. — Я первый грешник земли, и первый же ее искупитель, — и с его словами воздух пел симфонией арф далеких горячих песков, и плеск холодных изумрудно-бирюзовых волн плел нежный такт мелодии природы, а на хрустальных башнях, сверкающих на резце заходящего солнца трубили в трубы из слоновых костей.

Скай бился в болезненных конвульсиях, выхаркивая кровь и пищу из желудка, и все продолжал вбивать свое лицо в рвоту и твердые камни, еле слышно выдыхая из легких воздух, и сердце отстукивало ритм все медленнее, а картины смерти все возникали перед го глазами. Вот он поднимает свое лицо и видит, как белоснежная ткань детского платья с жемчугами утопает в крови, и окрашивает курчавые черные волосы в абсолютный красный, и нежная темная кожа белеет, холодеет, каменеет. Закрыты глаза, наливающиеся жидким медом, и с уголков печется кровь. К талии маленькой девочки приближается пасть льва, рывком выдирая алые куски, сдирая кожу, облизывая бело-мраморные кости.

— Хватит, — молил он, убивая гордость, ощущая, как в висках нещадно колотиться кровь.

— Умоляю, — шептал юноша, стараясь подавить вырывающиеся из глотки крики, поднимая дрожащую руку к образу стылого, растерзанного на части тела, — остановись.

Но, назвавший себя по имени Авеля лишь скосил взор в сторону неба, заполняющегося рубиновым отливом, и, поднимая руки вверх, открыл острые глаза, и затянувшаяся черная прямая полоса зрачков, наливалась багрянцем. Он расправил руки в сторону, принимая хлад ветров и пламя земли, усыпанной прахом и углем, одержимо улыбаясь и встречая свободу всей своей неутолимой сущностью.

— Сейчас, — внезапно прокричал человек, и с неба, раздвигая облака, как ставни дверей, потянулась черная чешуйчатая громадная лапа с когтями из золота, и браслеты с каменьями отражали в себе кровавые распри и бои гневной войны песчаных просторов, укутанных горящим ореолом солнца.

— Де Иссои, — гласил он глубоким тенором, крича навстречу рвущимся наружу вихрям и ураганам, несущимся с простора в их спокойный мир, — твой путь окончится здесь, как и для мальчишки, которого ты так рьяно пытался спасти. Если ему повезет, — задохнувшись от мрачного смеха, продолжал мужчина, проводя кольцами по щекам, наслаждаясь твердостью и гладкой поверхности драгоценных камней, — то он умрет от кровопотери, оставаясь человеком. А если станется, что сердце его колышется жизнью, — и лицо его застыло, как у ящера, приготовившегося задушить жертву, глаза налились стальной решимостью, — я сделаю так, что и горсти пепла не останется от его физической оболочки.

Скай поднимался на ноги, и ветер, образуя множество клинков, градом посыпалось на противника, но они не долетали до него, лишь обдували мягкостью белого сна, бризами, что танцуют высоко в небесах. В руках Авеля возникла прозрачная чаша, чистая как вода, сотканная из ветра и облаков, и мечтаний людских сердец. Кубок с сапфировой огранкой заполнился кровью, и Скай знал, что то было его кровь, собранная из вен, горящих в теле, и он был угощением застолья пиршества.

Отчего-то он успокоился, и даже тени блудных видений покинули его душу, оставив потаенные страхи, испугавшись храбрости в сердце. Туманные фантомы роговых змей с серебряной чешуей плелись к нему по воздуху. Но вдыхая кислород, он не почувствовал гари, а увидел перед собой широкие и чистые озера, где в глубине толщи пресной воды, бились ледяные ручьи, освещаемые колоннами теплого света в ясную погоду. Он услышал падение хлопьев кристаллов снега, тающих на щеках, на руках; он расслышал плач неба, и слезы летним дождем полились на него, падая на губы и ресницы, то была женская ласка. К щекам его притрагивалась дева, ниспосланная теплым дождем, и рябь отстукивающих по поверхности тихих озер капель, расходилась темно-серыми валами. Она была красива, но он не видел ее лица. Он слушал ее песню, изгнавшую черноту и грех мыслей, истребившую ненависть и раздор, злобу и зависть. И Скай ощущал дыхание своего ветра, запечатанного за страхом темных пологов. Он глубоко выдохнул, ощутив на кончике языке ее дыхание, и нежность рук, мягко спускающихся на плечи, прекращая плавную тропу ладоней у груди, в том месте, где так быстро билось сердце. И от прикосновений рук этой девушки, сердце сбивалось с ритма, и дышать становилось невыносимо больно. И дитя неба и воды прижалась к нему, вслушиваясь в сорванное биение, прикрывая в блаженстве светлые ресницы и затуманенные окрыленным наслаждением глаза. Левая рука спускалась ниже, прочерчивая наскальные рисунки по его предплечью, кисти, ладони, и их пальцы переплелись, как соединяются недостающие кусочки единства. Но он не смог ощутить тепла ее кожи, и это разбудило его. Он в замешательстве посмотрел на расплывчатый, улыбающийся образ ускользающего сна. Красавица приставила к улыбающимся устам указательный пальчик, и Скай не нуждался в словах, странница просила его не раскрывать секрета. И в ответ он улыбнулся ей взглядом своих голубых глаз, прозрачных, как и ее дождь. Юноша сжал кулаки, и в правой руке он ощутил холодную тяжесть. И только Скай осознал, что теплится в его руке, и внутри него поселилась неуверенность, и от сомнения в себе, клинок глубоко порезал его ладонь. Рана, доставшаяся ему в наказание за неверие. Он несколько раз моргнул, поднимая к лицу прозрачный стеклянный клинок с вырезанными полумесячными полостями, искривленными краями, и растворившееся в памяти мгновение мечты покинуло разум. Он забыл и о дожде, и о свете, окружающим и его, и того, кто одарил силой, но кровь, что текла по лезвию, горячила и воспламеняла.