Анна Чеблакова - Смерть волкам (СИ)

Кривой Коготь перехватил пистолет, держал его теперь за ствол. Он размахнулся — медленно, не спеша. Комендант наблюдал за этим безучастно, истошно визжавший внутренний голос становился всё тише и тише.

Рукоятью пистолета — красивой, инкрустированной перламутром — Коготь ударил его по голове. Из распахнувшегося в почти беззвучном крике рта потекла кровь. Оборотень бил его с таким расчётом, чтобы жертва не теряла сознания, пока не умрёт.

Раз — рукоять пистолета потемнела и влажно заблестела. Два — хрустнула кость. Три — струя крови хлестнула на карту Бернии… Всё закружилось перед глазами коменданта, и последняя мысль, которая пронеслась в его умирающем мозгу, была мысль о Тарлиди.

В это время она стояла, вжавшись в стену и оцепенев от ужаса. Впервые за всё то время, пока она была здесь, стрельба и предсмертные вопли неслись не из Колодца, и даже не из двора, где изредка расстреливали неудачливых беглецов, а из самого здания ликантрозория, которого Тарлиди никогда не видела и которое поэтому казалось ей незыблемым и надёжным.

Тарлиди была здесь не одна — до коридора, ведущего к Колодцу, добежали четырнадцать молодых охранников, не вступивших в битву на баррикаде. Они тяжело дышали, всхлипывали, матерились сквозь зубы, а один из них, отбросив страх перед потомками тех, кого полвека назад бросали в монастырские тюрьмы, торопливо зашептал кабрианскую молитву. Никто не разговаривал друг с другом. Люди затравленно переглядывались, лица их были бледны и искажены страхом до неузнаваемости.

— Надо было остаться там, — сказал кто-то усталым, сдавленным голосом. — Надо было драться. Может быть, тогда бы всё обошлось.

— Не обошлось бы, — ответили ему. — Ты видел этих гадов?

— Они скоро будут здесь, что нам делать, что делать?..

Тарлиди зажмурила незрячие глаза. Её колени подкосились. Чуть не падая, она проскользнула по стене до конца коридора и завернула за угол. Там она и осталась стоять, распластавшись по стене и едва сдерживая панику. Она слышала, как охранники переговариваются, как они передёргивают затворы ружей. Она думала о своём дяде, и с отчаянием понимала, что его уже, наверное, нет в живых. Потом ей в голову пришла неожиданная мысль — и ей показалось, что она знает, кто виноват во всём этом ужасе.

«Это она, — подумала Тарлиди с замиранием сердца. — Это всё она. Я выпустила её, и она привела… их…»

Затем оборотни ворвались в подвал, и на этом всё было кончено. Оставшиеся охранники ещё пытались сопротивляться со всей яростью и мужеством загнанных в угол людей, но их враги не были людьми, и в этом было их преимущество. То, что Тарлиди, спрятавшаяся за угол, не могла видеть этой резни, было последней радостью, которую приготовила ей её горькая и несчастливая жизнь — но слепота не спасала её от кошмарных криков и воплей. Наконец предсмертное бульканье последнего охранника прервалось хрустом, с которым ему перерезали горло, и в коридоре стало тише. Теперь там раздавалось только тяжёлое хриплое дыхание и смешанная со стонами ругань раненых оборотней.

— Кажись, всё, — сказал кто-то.

— Да, конец этим гадам, — ответил ему другой. — Надо вытащить их во двор.

— Вот ты этим и займись, — ответил ему голос, который показался Тарлиди женским. — Рваный, иди к вождю и помоги ему, если он ещё не покончил с комендантом. А я проверю, нет ли кого за углом.

Тарлиди едва не упала на пол. Вот тут она по-настоящему запаниковала. Собрав с огромным трудом остатки мужества, она решила выйти навстречу врагам — если в них есть хоть капля человечности, они, может, пожалеют калеку. Решив так, она в отчаянии нащупала рукой угол и, опершись на стену, развернулась и выскользнула в коридор.

В ответ на её появление раздался удивлённый вздох нескольких глоток.

— Что за урод? — выпалил кто-то. Тарлиди вытянула вперёд руки и сделала несколько шагов по направлению к убийцам. Слова мольбы застряли в её горле.

— Куда прёшь, слепошарая! — прокаркала Морика, поднимая пистолет. Тарлиди остановилась, тяжело дыша и по-прежнему протягивая вперёд дрожащие руки. Спустя секунду она тихим от ужаса голосом проговорила:

— Не убивайте ме…

Бах.

Струйка крови брызнула из-под маски. Голова Тарлиди резко откинулась назад, как будто кто-то дёрнул книзу её куколь, а потом всё её тело выгнулось и тяжело упало на пол. Подув на дуло пистолета, Морика подошла к ней, склонилась и сдёрнула продырявленную маску, из-под которой текла кровь.

— Ну и рожа… — сморщилась она, взглянув на залитое кровью лицо Тарлиди, кожа на котором была покрыта ожогами и шрамами. Маску она немного повертела в руках, потом убрала её под куртку. Затем Морика обернулась к оборотням, глядевшим на мёртвую Тарлиди с любопытством и отвращением, и велела:

— Тащим их во двор! Только обыщите вначале — не хочется, чтобы все патроны повзрывались, они нам ещё нужны.

Смешного в её словах было мало, но кое-кто из оборотней засмеялся. Смех тут же был подхвачен остальными, и спустя несколько секунд каждый из них уже хохотал истеричным и безудержным смехом тех, кто только что избежал гибели, забрызгавшись при этом с ног до головы чужой кровью.

11

Через час трупы всех, кто работали в ликантрозории Љ14, от коменданта до последнего помощника повара, стащили в угол двора, и там они лежали большой, страшной, отвратительной коричневой горой. Чёрным пятном на фоне их бурой формы выделялась монашеская ряса Тарлиди.

Некоторые ребята то и дело оборачивались и вздрагивали при виде этого жуткого и жалкого зрелища, но большинство даже внимания на мертвецов не обращали. Они видели слишком много, страдали слишком долго, и сейчас не испытывали к своим тюремщикам никакой жалости. Дети сидели на земле или стояли, глядя кто с удивлением, кто со страхом или благодарностью, на тех, кто их спас.

Кривой Коготь сидел на стуле, вынесенном из кабинета коменданта, опершись руками на раздвинутые колени, и, прищурившись и ухмыляясь одним уголком рта, оглядывал своих новых волчат. За его спиной стоили остальные оборотни, пришедшие с ним. Морика и некоторые другие стояли прямо и бесстрастно, Щен ковырял ножом из-под ногтей кровь и ни на кого не обращал внимания, Аврас мрачно смотрел куда-то в сторону.

— Вы теперь ребята вольные, — говорил Кривой Коготь голосом, который он сам, видимо, считал очень ласковым. — Видите — вон они, мучители ваши, вороньё кормят. — Он указал рукой на гору трупов, над которыми никакого воронья не было. — Больше никто уж вас не будет заставлять работать за еду, как рабов. Что, хорошо это?