Анна Чеблакова - Смерть волкам (СИ)

Анна Чеблакова

Смерть волкам

Часть первая

Глава первая

Эта ночь

1

Небо не было синим — оно было тёмно-серым, как чугун, и таким же тяжёлым. Кроны деревьев не были зелёными — они были чёрными, как будто кто-то искусно вырезал их из серого фона, открыв прячущуюся за ним пустоту. Кровь должна была оказаться не красной, а чёрной, как дёготь. В ночь полнолуния весь мир казался оборотню чёрно-белым, и только Луна, похожая на огромную сияющую жемчужину, была такой же, как и во все другие ночи.

Кривой Коготь мог бы бежать гораздо медленнее, но у него было такое хорошее настроение, что он нёсся, не чувствуя усталости. Разве есть что-то, сравнимое с полнолунием, с силой и скоростью, на которые способен лишь оборотень? Пятна света и тени прыгали и плясали у него перед глазами, кровь стучала в висках и сердце билось так быстро, что, казалось, сам его учащённый стук подгоняет оборотня: «Быстрей! Быстрей! Быстрей!»

Его большие острые уши, отогнутые назад, улавливали малейший звук, и он с удовольствием отмечал, как бесшумно движется — ни одна веточка не хрустела под лапами, и только слышались мягкие тяжёлые удары подошв о землю, шум воздуха в моменты длинных прыжков и лёгкий стук кусочков дёрна, вырываемых из земли когтями. Он-то это слышит, но вот человек — нет. Они вообще ничего не слышат, пока не зарычишь им в самое ухо.

Его жёлтые глаза были сощурены и смотрели вперёд. В обличье волка он не мог видеть то, что находилось под его носом, но зато прекрасно видел то, что находилось справа и слева. Он вырвался на высокий берег лесного озера, и левый глаз уловил его отражение в сером и ровном, как и небо, зеркале воды — отражение бежало с такой же скоростью, как и он, большое тело с горбатой, как у гиены, спиной было вытянуто в струнку, длинные передние лапы с силой вонзались в землю, более короткие задние с силой отталкивались от неё. Будь он человеком, он бы хохотал во весь голос — так ему было радостно от влажного воздуха, запаха озёрных глубин и сохнущей листвы… и запаха человека.

Как стрела, он ворвался в лес, совершенно тихий — птицы улетели из гнёзд, а звери покинули норы и тропы ещё со вчерашнего дня, когда он, ещё будучи в облике человека, пришёл сюда. И эта тишина отзывалась в нём беззвучным воинственным кличем: «Быстрей! Быстрей! Быстрей!»

Человек двигался ему навстречу — двигался медленно, шагом, но всё же приближался. «Он уже близко, — думал Кривой Коготь, отталкиваясь лапами от скользкого, росистого ствола поваленного дерева. — Дурак. Впрочем, чего ещё от них ждать? Ведь у них нет чутья. Ему ещё повезло, что сегодня ночью я не хочу его убивать. Быстрей! Ещё быстрей!»

Ещё один бесшумный прыжок — и он затаился за кустом можжевельника. Пара шагов в сторону — вот человек, стоит на коленях в траве возле куста бузины, шарит руками по траве — что бы он там ни потерял, ему это не поможет. Сейчас или никогда — второго шанса может и не быть, полнолуние снова настанет лишь через месяц, а после пятнадцати лет ждать ещё четыре недели он был не намерен. Кривой Коготь улыбнулся — да, волчьей пастью он тоже умел улыбаться — а потом тихо зарычал.

Человек поднимает голову. Лицо его испуганное и бледное, такое же белое, как и луна. Он далеко не сразу замечает Кривого Когтя — проходит несколько секунд, несколько очень длинных секунд, которых оборотню хватило бы, чтоб разорвать мальчишке горло, прежде чем его светлые глаза останавливаются на звере и распахиваются от ужаса так, что ресницы касаются кожи вокруг век.

Он не кричит. Просто вскакивает на ноги и бросается наутёк. Но он не может бежать быстро — он не оборотень. Пока что.

Один прыжок — и лапы Кривого Когтя касаются того участка земли, трава на котором ещё не расправилась после колен человека. Желудок вздрагивает, предвкушая солёную вкусную кровь. Первая капелька вязкой слюны срывается с чёрных губ и падает на землю.

Наконец-то.

2

Когда приходило время взимать плату за проживание, Лантадик Нерел почти всегда отправлял за этим своего сына Тальнара. Причин тому было несколько: во-первых, с возрастом старые раны усугубились прогрессирующим артритом, и Лантадику было уже не так легко преодолевать дальние расстояния — а для того, чтобы дойти до его старого дома, требовалось не менее, чем полдня. Во-вторых, с тем домом были связаны тяжкие воспоминания, до сих пор заставлявшие его кричать от ярости во сне и часто погружавшие его в мрачное настроение. В-третьих, он был уверен в том, что его сын — мягкотелый бездельник, которого необходимо чем-то занять. Последнее, впрочем, не мешало ему покупать себе папиросы и пиво на деньги, которые Тальнар зарабатывал, давая уроки танцев.

Ранним утром августовского полнолуния Тальнар спустился со второго этажа уютного, хоть и не слишком чистого, дома в городе Станситри, который они с отцом занимали уже больше десяти лет. К тому времени Лантадик уже ушёл по каким-то своим делам — как был уверен Тальнар, он снова бродит по улицам, грызя папиросу, или сидит в каком-нибудь кабаке, который работает с раннего утра, с каждым глотком пива всё глубже погружаясь в свои горькие и злые мысли, или выбивает ненужные ему фоторамки и игрушки в тире. Однако Лантадик не мог уйти, не поручив своему сыну какое-нибудь дело — вот и сейчас Тальнар обнаружил в комнате, служившей и гостиной, и столовой, на столе, служившем и для еды, и для смазки оружия, записку от отца. В ней он напоминал Тальнару, что сегодня расчётный день, а значит, нужно сходить в их старый дом.

Тальнар убрал записку в карман. О том, что сегодня ему снова нужно будет прийти на окраину деревни Хорсин, где стоял дом егеря, он знал не хуже отца. За последние четыре года, с тех пор как в пустующей хибаре появились жильцы, он ходил туда несколько раз в год, а с тех пор, как отец решил окончательно сложить с себя и эту обязанность, — каждый месяц. Накидывая лёгкую летнюю куртку в прихожей, Тальнар улыбался — этот поход за деньгами наверняка станет последним. В конце августа он уедет в Риндар, где его уже приняли в университет, и вряд ли когда-то ещё увидит этот старый дом, в котором жил его отец, будучи егерем, и в котором умерла его мать.

За пятнадцать лет, которые прошли с ночи её убийства, Лантадик больше не женился, хотя не одна женщина хотела бы стать хозяйкой в его доме и новой матерью для Тальнара. Последнее понять можно было легко: такого ласкового, тихого, хорошенького и скромного малыша было поискать. Никогда не грубит старшим, не лезет в грязь, не рвёт брючки на коленках, не дерётся и не дразнит девочек. Чудный ребёнок, вот только Лантадик так не считал. Спору нет, он любил сына, но всё же его удивлял и раздражал спокойный, даже вялый характер мальчика. Лантадик рассчитывал на то, что сын станет его помощником и преемником, но вот беда, Тальнар никакого интереса к егерскому делу не испытывал. Он умел стрелять и неплохо ориентировался в лесу, но куда больше ему нравилось сидеть тихонько в уголке с книгой или уходить гулять в одиночестве, подальше от компаний шумных мальчишек, которые его недолюбливали и частенько поддразнивали, а иногда и старались поколотить. Те времена уже давно миновали, но неприязнь отца никуда не делась, и именно это, а не жажда развлечений и шика столичной жизни, подтолкнуло Тальнара к отъезду из города.