Алиса Элер - В погоне за солнцем (СИ)

Увиденное никак не шло из головы. И не мудрено, ведь на копировальной бумаге красовался, безупречно выполненный, мой детальный портрет.

Глава 2

Мы окунулись в прохладу дикого парка, и я едва удержался от блаженного вздоха, но почти сразу вновь утонул во взволнованном омуте мыслей, идя и не замечая ни светлой дубравы, ни поблескивающей сквозь листву глади озера.

Я решительно не понимал, кому понадобилось меня искать. Да что там: я не представлял, кого вообще может заинтересовать моя скромная персона! Нынешняя моя жизнь — зауряднее некуда, а прошлое… давно осталось в прошлом. Слишком давно, чтобы об этом еще кто-то помнил.

Конечно, можно предположить, что искали не меня, и все это просто совпадение…

Но я не верю в совпадения.

Вымощенная плитами дорожка уводила вперед, туда, где среди переплетения ветвей уже маячил белокаменный силуэт — и вывела из-под сени деревьев.

Отсюда остроконечные шпили и игрушечные башенки-надстройки были видны отчетливее. По мере приближения все четче вырисовывался причудливый силуэт Академии наук с высокими потолками и окнами, белокаменными статуями и колоннами и двумя изломанными под острым углом крыльями.

Я поднимался по ступеням Академии с противоречивыми чувствами. Тревога уходила, вновь уступая ностальгии, и исчезла совсем, стоило мне шагнуть в распахнутые двустворчатые двери.

По перламутровому мрамору лестницы, мерцавшему в льющемся из многочисленных окон свету, ступать казалось почти кощунственным. И так странно, так здорово было вновь ощутить это чувство!

Мы поднялись на второй этаж и свернули налево. По обеим сторонам тянулись двери аудиторий, перемежавшиеся вазами с цветами. За очередным поворотом пряталась галерея, невесомая и ажурная, словно висящая в воздухе. Стен почти не было: только тонкие перегородки-нервюры и прозрачные, не расписанные красками стекла.

В крыле, где располагались личные апартаменты преподавателей, я бывал очень редко (и в такие моменты, когда было откровенно не до осмотров), и оттого вертел головой с неподдельным интересом. Правда, почти сразу разочаровался: коридор абсолютно ничем особенным не отличался. Разве что на прибитых к дверям табличкам красовались не номера аудиторий, а именем и должности. Как то: «М. вьер Сиэ, мастер иллюзий», «Р. Альдис, магистр фундаментальных магических наук», «С. Ниман, мастер». Моя проводница уверено направилась туда, где красовалось «К. Игнис, магистр прикладной магии».

Дверь бесшумно отворилась. Девушка зашла в кабинет, не сбавив шага, а я, не зная, нужно ли мне проходить, в нерешительности замер на пороге. Взгляд пробежал по причудливым цветным квадратикам, испускаемым витражами, прошуршал по пушистому ворсу светло-бежевого ковра и остановился на письменном столе из мореного дуба. Спиной ко мне сидел Нэльвё, а напротив, вероятно, обещанный мне «декан».

Короткие, отпущенные всего на пару дюймов непослушные волосы смоляного цвета торчали во все стороны, встопорщенные небрежным движением руки. Брови нахмурены, губы поджаты, пальцы неосознанно вертят перо… нервничает? По холодным провалам черных глаз невозможно сказать, о чем он думает. Точеный нос удивительно правильной формы, четкий овал лица с волевым подбородком и восковая бледность кожи придавали ему странное сходство с мраморной статуей.

Что-то в его облике, в окутывающем шлейфе эмоций — свежем и ясном, чуточку терпком и сладком, как молодое вино — казалось смутно знакомым, хотя я был совершенно уверен, что мы не встречались.

— Мастер Корин, мастер Нэльвё, мы здесь! — звонко отчиталась девушка.

Мои глаза резко расширились. Захотелось выругаться — не витиевато и утонченно, а емко и грязно. Проклятье! Ну, конечно же! «Облик и шлейф эмоций знакомы»!

Корин вздрогнул и поднял по-прежнему отсутствующий взгляд на девушку, не замечая меня.

Пока — не замечая.

Если играть, то по моим правилам.

Я расслабленно оперся о стену, скрестил ноги и с улыбкой сказал:

— Здравствуй, Корин.

Маг нахмурился, перевел взгляд на меня — и его лицо поочередно исказили неверие, изумление… и жгучая злость, недостойная почтенного магистра.

Не давая возможности перехватить инициативу в разговоре, я невозмутимо продолжил:

— Какое дивное у тебя проклятье. Кому обязан?

— Проклятье? — ресницы Камелии взметнулись вверх. — Но вы же сказали, что…

— Вон! — взревел Корин, мгновенно утратив самообладание, и грохнул кулаком об стол.

— Но… — неубедительно начала девушка, побледнев и медленно попятившись к двери.

— Прочь! — рявкнул маг. Его глаза почернели от гнева, уродливо обозначились и болезненно запульсировали желваки. Корин грохнул кулаком снова, да так сильно, что стол жалобно скрипнул. Люстра качнулась туда-сюда, и грустный перезвон хрустальных подвесок невесомой мелодией вплелся в пронизывающие кабинет цветные лучи, покачнув застывшие в сонном летнем воздухе пылинки.

Девушка вылетела из кабинета, чуть не сбив меня с ног. Дверь алчно клацнула захлопнувшейся мышеловкой.

— Вы знакомы? — с показным безразличием спросил Нэльвё, едва повернув голову в мою сторону — так, чтобы лишь продемонстрировать вежливый интерес к диалогу, но не больше.

— Знако-омы… — тихо и невыразительно, словно обращаясь к самому себе, протянул Корин, медленно поднимаясь из-за стола. Только вот плещущийся в глазах мрак никуда не ушел, а голос подрагивал от едва сдерживаемой ярости.

— Все-таки, совершенно дивное проклятье, — продолжил я, не давая разговору протекать в неугодном мне направлении: — Сколько силы, неистощимой ярости, злости, трагической любви…

И закончил безо всякого перехода, уже совершенно серьезно и жёстко:

— Дивное и совершенно бездарное. Складывается ощущение, что его создатель не имеет никакого представления о векторах приложения силы, шумах и искажениях энергетического поля. О структуре проклятий, в конце концов. Кто вообще его творил? Ведьма-самоучка из глухой северной деревушки?

Корин внимал молча, дожидаясь, когда я закончу затянувшийся монолог, чтобы разбить его одним едким замечанием. Лицо оставалось непроницаемым, лишь сильнее хмурились брови.

Но последняя реплика откровенно смутила мага. Неловкая пауза, повисшая в воздухе, затянулась — и была красноречивее любых слов.

— Стесняюсь спросить, что ты ей сделал, — убийственно спокойным тоном, без тени издевки, сказал я.

Корин покраснел.

— Скорее чего не сделал! — в сердцах бросил он, желая хоть как-то прояснить ситуацию, оправдаться — и стереть с наших лиц многозначительные ухмылки. Злость никуда не исчезла, просто сменила предмет.