на костре тощих рыбок да пригоршни сорванных по пути ягод у них не было, запасов чистой воды тоже за неимением не то что бурдюка, но даже завалящей деревянной фляжки, об охоте в таком тумане и речь идти не могло, и они решили не дожидаясь прояснения идти дальше. И конечно почти тут же заблудились. Это было странным, за время совместного путешествия Август уже успел не раз убедится, что либо у варварки в роду почтовые голуби, либо она пользуется каким-то дикарским колдовством. Умение Сив определять верное направление и находить путь через казалось непроходимую чащу, было невероятным. Но в тот день оно ее подвело. Несмотря на все уверения женщины в том, что она уже бывала в этих краях и стоит им форсировать узкий, всего пол лиги, болотистый перешеек, и пойти дальше на запад, то уже к закату они выйдут к поселку с великолепным постоялым двором, где подают отличное густое пиво, жирную луковую кашу и даже есть комнаты с перинами, через несколько часов блужданий они забрели прямиком в центр болота, где Август провалился в первый же прикрытый слоем ряски бочаг. А еще через час он почувствовал себя совсем плохо. Уже глубокой ночью, когда дикарка наконец-то нашла более менее пригодный для привала участок суши и развела нечто похожее на костер, если конечно можно так назвать пригоршню жухлых листьев и несколько скорее тлеющих чем горящих отсыревших веточек, Август решил просушить над огнем вымокшую одежду, и оказалось, что к его телу прилипло несколько странных, полосатых красно-зеленых пиявок. Отцепить мерзких тварей от кожи удалось только с помощью огня, оставшиеся от них следы укусов долго кровоточили, а к утру юноша почувствовал первые признаки лихорадки. Виновата ли была в этом попавшая на его упорно не желающие заживать ожоги и раны холодная, черная, остро пахнущая гнилью, болотная вода, проведенная на сырой земле ночь, полный болезнетворных миазмов болотный воздух, или проклятые подводные кровососы цу Вернстром не знал, но его тело начала бить дрожь, кожа вокруг клейм сильно воспалилась, покраснела, вспухла синевато-черными рубцами, а от вида и запаха завтрака — последнего кусочка рыбы которым щедро поделилась с ним женщина, Августа замутило. Дальше было еще хуже. Путешествие по болоту превратилось в какой-то изощренный калейдоскоп, зелено-коричневую круговерть хлюпанья жидкой грязи, запаха болотного газа, и размывающей зрение белой мути. Великанше было не легче. Было видно, что с присущим лишь диким зверям да умалишенным упрямством прокладывающая путь через топь намного более крупная и тяжелая чем Август северянка тоже устала — она все чаще вязла в жидкой грязи, проваливалась под воду, наматывала на свои почти развалившиеся калиги огромные пуки ряски и водорослей, и к тому же начала хромать сразу на обе ноги. При этом женщина с маниакальным упорством продолжала невесть зачем ловить и складывать в оторванный от рубахи и превращенный в некоторое подобие садка подол изредка попадающихся на пути лягушек. Впрочем, причину столь странного занятия Август понял вечером, когда Сив после нескольких безуспешных попыток разжечь костер принялась поедать квакш сырыми. Вот тогда юношу действительно стошнило. А потом еще раз. И еще. Приступы рвоты в конце концов прошли, но оставили после себя отупляющую слабость. И запах. Запах гнилого мяса. Падали. И шел он от его ожогов. Потом снова были многочисленные попытки разжечь огонь, быстро сменившаяся страхом радость успеха, приближающаяся к коже рдеющая головня, запах горелой плоти… Что было дальше цу Вернстром не помнил. Слишком устал.
«Какая в конце концов разница. Я умираю. Просто умираю в этой богом забытой глуши. Меня закопает в вырытой руками яме полудикая северная варварка, а уже через пару минут мир забудет о моем существовании.»
— Сюда, сюда! Оторвал от воспоминаний и тяжелых мыслей юношу возглас указывающего своим кривоватым посохом на наполовину распахнутые ворота пастушка. — Уже не далеко совсем. Дед Рожилий в втором доме от колодца живет, только он старый, спит уже наверное, я пойду разбужу, а вы догоняйте… Радостно осклабившись полудурок подобострастно затряс уродливо плоской, будто лишенной макушки черепа головой и громко топоча босыми пятками, смешно подпрыгивая и переваливаясь с боку на бок на безобразно изогнутых, словно он всю жизнь просидел на бочке, ногах поспешил вперед.
— А ну стой! — Зарычала было великанша, но было уже поздно. Проявивший необычайную прыть пастушок уже успел скрыться за воротами. — Дерьмо. — Прокомментировала сделав несколько шагов вслед за удирающим подростком горянка, остановившись неодобрительно покачала головой и покрутив между пальцами отнятый у подростка нож, снова пристроила его куда-то за спину. — Пошли быстрей, барон, пока этот поганец всю деревню на уши не поставил.
«Она хотела убить ребенка. Бросить в него нож, словно в зайца на охоте. Боги старые и новые, почему я вляпался в это дерьмо?»
— Ты хотела метнуть в него нож? — Вяло поинтересовался механически переставляющий ноги Август.
— Ну… — Немного смутившаяся Сив, машинально отерла руку о подранную набедренную повязку. — Прыткий он больно. Я бы его не догнала. Хотела ему в ногу бросить. Но духи сказали так делать не надо. К тому же… я его обманула, — ножи я метаю не очень — все равно бы не попала.
«Ну да, конечно. Так я тебе и поверил.»
— Я очень надеюсь, что ты пошутила… — На мгновение приостановившись цу Вернстром огляделся по сторонам. Не то, чтобы его на самом деле серьезно волновало, способна ли его компаньонка убить ребенка. Сервы это сервы. Их жизнь невозможно ценить столь же высоко как жизнь благородного человека. К тому же юноша никогда особо не любил детей, а деревенский дурак действительно был довольно неприятным, но сама идея убийства мальчишки у стен села, где наверняка живут его родичи не казалась ему слишком разумной. Тяжело вздохнув Август уставился на маячившую перед ним широкую и мускулистую спину Сив.
«Странно это. То она быстрая и ловкая как лесной кот, то медленная и неуклюжая как корова в посудной лавке. То говорит на редкость разумные вещи, то мыслит как капризный ребенок. Сейчас топочет будто сваи вбивает. Никакого изящества. Но когда по лесу шли ни одна веточка под ногами не треснула. Удивительно. Или это она специально?».
Окинув дикарку оценивающим взглядом, юноша с трудом подавил смешок. Заподозрить коварство в, обладающей всем спектром изящества и дипломатичности стенобитного тарана, варварке мог только глупец. Над головой проплыла тяжелая потемневшая от сырости арка ворот и мысли юноши вернулись к пастушку.
«А если этот поганец действительно мужиков кликнет? Чернь есть чернь. Особенно здесь, в Подзимье. Тут мужичье дикое,
