Виктор Ночкин - Свирель Гангмара

…когда возвратился из Черной Скалы с дивным трофеем, Свирелью Гангмара. Завистники утверждали, что, создав народ орков, Темный потерял интерес к Свирели и бросил ее, как дитя — надоевшую игрушку. Однако Фреллиноль повествовал о невероятных приключениях и жутких опасностях, что довелось ему пережить прежде, чем удалось завладеть Свирелью. Так было!..

Итак, Фреллиноль, которого собственные подданные прозвали Бабником, утратил интерес к радостям жизни и с утра до вечера играл на Свирели. Был ли он счастлив, достигнув желаемого, да и о такой ли судьбе мечтал — неведомо. И невозможно было спросить о том самого Фреллиноля, ибо он запирался в верхних покоях Белой Башни и играл в одиночестве. Очевидцы утверждают, что музыка, лившаяся из окон, была дивно хороша… Стал ли князь более желанным для эльфиек? Кто знает… Он утратил интерес к их обществу. Теперь Фреллиноля за глаза звали не Бабником, а Безумием. Так было!..

Когда же Фаларик Первый, великий император, велел изгнать нелюдей из своих владений, эльфы ждали, что Фреллиноль, коего они почитали первым из своих вождей и любимцем Матери, поведет их в бой либо в изгнание, но Безумец не вышел к подданным и не прервал игры на Свирели. Тогда эльфы отступились от князя, ибо он в самом деле выглядел лишенным разума. Все, кроме горстки родичей и верных друзей, покинули Белую Башню Фреллиноля. Даже когда дружинники Фаларика пошли на приступ его прибежища, он не…

Нижний край листка сильно пострадал от пламени, и больше ничего на нем нельзя было прочесть, «…он не прервал игры на свирели», — мысленно закончил фразу Петер. Легенда известная, в здешних краях ее хорошо помнят. Белой Башни давно нет, но предания живут и поныне. Говорят, что Гунгилла, любившая Фреллиноля, как никого иного, явилась в телесном облике после того, как солдаты Фаларика оставили развалины Белой Башни, отчаявшись отыскать под обломками останки эльфийского князя и Свирель. Но что не под силу человеческим рукам, то могут боги. Камни расступились, явив на свет мертвого эльфа.

Тогда-то Гунгилла уронила единственную слезу на тело любимого сына. Впрочем, ни могилы Фреллиноля, ни каких-то иных следов его пребывания в бренном мире не осталось — на фундаменте Белой Башни выстроен монастырь Гунгиллиных сестер, где по сей день хранится величайшая реликвия — Слеза Гунгиллы, алмаз каплевидной формы, единственный материальный след баснословных событий. Впрочем, святыню мало кто видел воочию…

Колдун еще полистал фолиант — больше ничего интересного. Картинки, конечно, красивые, неспроста художник хранил книгу, прочесть которую невозможно. Вздохнув, Петер не без сожаления закрыл том и отложил в сторону. Встал, потянулся, прошелся по архиву туда и сюда, потом снова сел и взялся за бумаги. Через несколько минут удалось отыскать показания подсудимого — отказ от всех обвинений. Уж это-то наверняка написано рукой несчастного художника… И, к сожалению, почерк тот же самый, что и в письмах, изъятых при обыске. Увы.

Оставалась последняя возможность — что, если письма все-таки подделаны? Петер решил еще раз сличить почерк, но едва поднес бумаги к свече, пламя мигнуло и погасло. Маг снова зажег свечу и повторил попытку — и снова, едва документы оказались поблизости от огня, он потух, будто ветром задуло. Удивительно… Что-то странное есть в этой свече, гаснущей рядом с бумагами из короба.

Но, подумал Петер, как бы там ни было, надо выбираться отсюда. Наверное, ничего плохого не случится, если он прихватит несколько листов с собой, чтобы потом изучить дома повнимательней? И странную книгу заодно? Колдун отволок короб с документами на место, а заинтересовавшие его бумаги сложил в сумку. Оставалось придумать, как покинуть здание незаметно. Если повезет, старик писарь не вспомнит, что забыл вчера запереть архив. Петер обследовал замок — ерунда, ничего хитрого. Защелкнуть его снаружи было совсем просто. А вот с входной дверью оказалось сложнее. Делать нечего, придется ждать утра, когда здание отопрут. Петер забился в закуток под лестницу, присел на пол и мгновенно уснул…

Глава 37

Наутро Петер проснулся и первым делом прислушался — не явился ли кто-то на службу? Нет, вроде тихо. Тогда колдун вылез, потянулся… потом прошелся по коридору, чтобы размять затекшие ноги. В кордегардии было пустынно и пыльно. Сразу видно, убирают нечасто. Да и оконные стекла мало того, что мутные, так еще и не мыты давным-давно. В общем-то Петеру здесь понравилось, в такой холостяцкой обстановке он чувствовал себя вполне комфортно…

Когда в замке входной двери защелкал ключ, маг снова занял прежнюю позицию под лестницей и притаился. Хлопнула дверь, шаркающей походкой вновь прибывший миновал убежище колдуна… Зазвенели ключи, со скрежетом отворился замок.

— Слава Гилфингу, все в порядке… — Голос знакомый, это все тот же писарь и хранитель архива. Выходит, являться на службу первым и отпирать дверь — тоже обязанность старика. — Ох, годы, годы… Даже не помню, как выпроводил парнишку-то…

Петер решил, что пожилой стражник сейчас кинется проверять, не пропало ли что из архива, но тот, должно быть, уже уверил себя, что вчера самолично выпустил колдуна и запер за ним дверь, а потому принялся прохаживаться по коридору, скрипя рассохшимися половицами перед самым убежищем чародея. Видно, вспомнил о Петере и заявился пораньше, а теперь скучает. Надо смываться, едва старик хоть куда-нибудь денется из коридора… Однако этому благому намерению не суждено было исполниться — снова хлопнула дверь, пришел еще один стражник, потом еще и еще… Солдаты проходили туда и сюда перед Петеровым закутком, обсуждали какие-то однообразные новости, топали сапогами и звенели пряжками.

Петер затаился, боясь шевельнуться. Он уже начал подумывать, как бы ловчее оправдаться, если его здесь приметят… но Гилфинг милостив — никому не было дела до темной ниши под лестницей. Насколько Петер понял из разговоров, нынче стражникам выпал славный денек — начальство в отлучке. Бэр сопровождает епископа в обитель Гунгиллиных сестер, а сержант Свен отдыхает.

Прошло не меньше двух часов… Петер начал клевать носом… Вдруг громкие встревоженные крики вернули его к действительности. Стражники засуетились в коридоре, затопали, понукаемые энергичными криками явившегося в кордегардию Бэра.

— Живей, живей пошли! — орал командир. — Ишь, собрались здесь! А ну, живо на улицы! Приметы злодейки таковы: в монашеской одежде, тощая да бледная, что задница эльфа, глаза злые. Искать!

Гремя снаряжением и толкаясь, стражники двинулись к выходу. Петер выждал, чтобы солдаты успели удалиться от здания, и прислушался: вроде коридор опустел? Осторожно выглянул — действительно никого — и опрометью бросился к дверям, прижимая к груди сумку с добычей.