Виктор Ночкин - Свирель Гангмара

Стоявший рядом с Бэром гвардеец в голубом плаще озабоченно нахмурился.

— Странно, матушка Марна уж больно долго отсутствует, — недоуменно проговорил он.

Свен выдернул руку и помчался к лестнице, ведущей в склеп, распихивая клириков, пораженных этакой непочтительностью. Лицо начальника стражи моментально вытянулось и стало белым как мел. Минуту он открывал и закрывал рот, будучи не в силах произнести ни звука, потом решительно бросился вслед за сержантом. В дальнем конце коридора у лестницы, ведущей в подземелье, прохаживался сам епископ — седой и важный. Многочисленные медальоны, символы сана и серебряные цепочки, украшающие одеяние прелата, позвякивали в такт неторопливым шагам.

Когда рядом с ним появился Свен — с топотом, грохотом и под аккомпанемент сердитых замечаний возмущенных клириков, — епископ обернулся, удивленно вздернув густые брови.

— Прошу прощения, ваше священство, — выдохнул сержант, — ваша… племянница? Где? Куда?

— Какая племянница? — Брови прелата поползли еще выше. — О ком вы спрашиваете, сын мой?

— О Марне! Настоятельнице!

— Мать настоятельница отправилась за Слезой Гунгиллы… вон… — Епископ был так ошарашен натиском Свена, что даже не догадался возмутиться, и указал сержанту на ведущие в темноту подземелья истертые ступени.

Тот опрометью кинулся вниз, оскальзываясь и хватаясь рукой за стену, чтобы не потерять равновесия. Епископ тяжело затопал следом, за ним толпой устремились священники и гвардейцы…

Свена они застали тяжело переводящим дыхание перед массивной решеткой хранилища — дверь была распахнута настежь, а кованый ларец на высоком постаменте, где хранилась бесценная реликвия, пустовал… Неровный свет тусклых ламп заставлял тени плясать и метаться, искажая очертания предметов, но ясно было одно — настоятельницы здесь нет.

Несколько минут в подвале царила тишина… потом все разом принялись вопить. Орали про магию, проклинали негодяев колдунов, которые не боятся подлое чародейство чинить в святых стенах… ибо как же, кроме как при посредстве нечистого чернокнижия, Марна могла улизнуть из подземелья… Свена оттерли к стене, подвал наполнился клириками и солдатами из свиты епископа. Сам прелат замер перед отпертой решеткой, стремительно бледнея… Медленно-медленно он раскрыл рот и…

— Найти! — Вопль епископа мгновенно перекрыл брань и причитания свиты. — Отыскать! Вернуть немедленно! Мне же… на коронацию… реликвия!!!

Развернувшись на каблуках, его священство направился к лестнице, приближенные, угодливо кланяясь, расступались перед ним. Затем, когда епископ затопал вверх, теснясь, устремились следом. Вскоре подвал опустел. Свен выждал, пока шум наверху станет потише, и тоже покинул подземелье. Меньше всего хотелось попасться под горячую руку кому-то из начальства. Еще зашлют куда-нибудь с бестолковым поручением.

В коридоре, когда Свен поднялся туда, царила суматоха. Начальник епископской охраны рассылал гонцов с приказами собирать людей и перекрыть дороги, затем ему на глаза попался Бэр — и тут же получил приказ мчаться в Пинед, запереть городские ворота и хватать всех подозрительных баб.

Свен выждал, пока Бэр с гвардейцем убрались, и осторожно двинулся к епископу, окруженному клириками. Оставался единственный из занимающих сержанта вопросов, ответ на который можно было получить в обители. К его священству как раз притащили ошарашенных монахинь, тех, что постарше. Они растерянно лепетали: «Как же… племянница вашего священства… как же так…»

Епископ принялся орать, что знать не знает никакой племянницы и не желает слушать этот бред. Доставили письмо, якобы написанное его собственной рукой — ту самую рекомендацию, с которой «племянница» Марна явилась в монастырь. Клирики, шурша сутанами, придвинулись поближе, разглядывая письмо через плечо его священства. Епископ, едва увидев почерк, перестал орать и буркнул: «В самом деле, помилуй меня Гилфинг, весьма похоже на мою руку… Весьма…» Эти подробности Свену были уже не интересны, он выяснил главное — Марна не родня прелату. Медленно, чтобы не привлекать ненужного внимания, Свен двинулся прочь. Позади бурчал епископ:

— Здесь темно, дайте свечу… Да-да, поближе… Ох, погасла… Да держи ровно, что ты все трясешься?.. И эта погасла! Есть в этой обители хоть одна нормальная свеча?!

Глава 36

Архив располагался в полуподвальном помещении, свет сюда едва проникал сквозь узкие зарешеченные оконца под самым потолком.

Пожилой сутулый стражник, исполнявший обязанности писаря, указал Петеру на коробку, наполненную криво исписанными листами — протоколы допросов, описи конфискованного имущества и прочее:

— Выбирай, мастер, что тебе нужно.

Когда парень заявил, что желает посидеть над бумагами подольше и разобраться с ними поосновательней, старик пожал плечами, вручил колдуну огарок в глиняном подсвечнике и, шаркая, удалился, бросив напоследок: «Если что понадобится, я в соседней комнате. А как соберешься уходить, позови, дверь за тобой запру».

Петер перетащил коробку с документами поближе к окну и стал перебирать желтые листки, отыскивая те, что касались художника Лукаса. Из судебного постановления явствовало, что сей Лукас — опаснейший злодей, правая рука, а то и равноправный сообщник чародея Марольда, что он был казначеем банды и хранителем награбленного добра. Приговор — смертная казнь. В подтверждение вины означенного Лукаса прилагались показания начальника городской стражи Бэра, протокол обыска, учиненного в жилище художника, а также его же, художника, собственноручные письма. Письма в самом деле выглядели неопровержимой уликой — в них злодей (адресуясь к сообщникам) подробно излагал собственные преступные деяния, перечислял, где в его доме спрятаны ценности, взятые при разграблении казначейского обоза… Странным казалось, зачем нужны эти послания? Неужто у Лукаса, живущего в лесу, не имелось возможности спокойно встретиться и поговорить с сообщниками? А как письма снова возвратились к отправителю? И главное, к чему хранить в собственном доме подобные улики? Петер заподозрил, что суду были представлены фальшивки, и отца Моны в самом деле оклеветали. «Хорошо бы, — решил он, — найти в бумагах образец почерка Лукаса и сравнить».

Колдун вынул из короба очередную пачку документов и, к собственному удивлению, обнаружил среди писем и протоколов фолиант — очень старый на вид. Что здесь делает подобная вещь? Петер отложил документы и вытащил находку на свет. Названия на обложке нет… Чародей осторожно перевернул страницу, затем еще и еще — странно, язык, которым пользовался автор, был Петеру незнаком. Часть букв напоминала написанием привычный алфавит, но многие значки ничего магу не говорили. Все народы Мира пользуются Общим, за исключением троллей, разумеется… Кто же и когда создал книгу? Кто говорил и писал на неизвестном наречии? Зачем такая книга скромному художнику? Петер торопливо листал, надеясь отыскать текст, который можно будет прочесть, но нет — язык по-прежнему оставался непонятным… А вот и иллюстрация… Художник изобразил Гилфинга в окружении детей — создатель Мира левой рукой протягивал юному гному колесо, а правую положил на плечо молоденькой эльфийки, которая держит ягненка… Ну, ясно — это символическая миниатюра, Пресветлый дает наставления своим чадам, аллегорически изображенным в виде детей. Петер едва не присвистнул от удивления, картинка показалась знакомой! Точно, это же вывеска «Счастливого колеса»! И колесо над входом на постоялый двор — то самое, что Гилфинг протягивает гному, и мальчишка срисован с молоденькой эльфийки, прижимающей к себе ягненка. Теперь понятно, как Лукасу удалось создать это впечатление бесхитростного лукавства на лице танцующего дитяти…