Достоевский. Дело о пропавшем наследнике - Александр Бертич
Еще мгновение – и она могла читать мысли пилота. В отличие от человеческой, память нейроида устроена иначе: воспоминания можно было мгновенно скачать в виде архива, распаковать и читать все вместе или по отдельности.
– С вами летел один человек… расскажите мне о нем, – попросила она еле слышно.
– Как вам будет угодно. По сохранившейся информации, в списке пассажиров был инженер Франц Теодор Мармель. Главный разработчик платформы «омнилинк», а также программного обеспечения для роботов-нейроидов. Он погиб вместе со всеми. Мне очень жаль.
Сонечка чувствовала, что ее собеседник опять что-то недоговаривает. Среди файлов в его голове попадались и зашифрованные.
– Он… что-то оставил вам? – спросила Сонечка, уже зная ответ.
– Предположение корректное, – сказал пилот 2112. – В моем сознании содержится ряд закрытых фолдеров немалого объема, содержимое которых мне не известно. Их загрузил туда Франц Мармель накануне последнего полета. Я не могу их открыть. Они сохранены не для меня.
– А для кого?
– Для девочки по имени София. Если это действительно вы, я готов дать доступ к этим файлам.
– О боже… – только и сказала Сонечка.
Она так побледнела, что Родик заволновался:
– Что с тобой? – спросил он. – Укачало? Может, водички принести?
Умный Волчок ткнулся носом ей в ладошку:
– Не бойся, хозяйка. В его памяти нет ничего плохого, я знаю.
– Я не могу это расшифровать, – пожаловалась Сонечка.
– У тебя же есть ключ от всех дверей, помнишь?
Сонечка поняла. Достала из кармашка золотую звезду с алым рубином посредине, подарок Крылова.
Не выпуская штурвала, пилот повернулся к ней. Протянул ей ладонь в перчатке. Сонечка вложила магический кристалл в его руку.
Под стеклами летных очков как будто вспыхнули красные огоньки. Вспыхнули и погасли.
Ключ подошел.
И тогда робот-нейроид заговорил – негромко, слегка монотонно и с заметным акцентом:
– Здравствуй, София… если ты это слышишь, значит, меня уже нет среди живых. Доктор Грин так или иначе смог от меня избавиться. С другой стороны, если я сейчас говорю с тобой, это означает, что мой последний эксперимент удался. Молодой и талантливый нейроид номер 2112 любезно согласился разместить на своих модулях памяти базовые паттерны моего сознания. Теперь он – это я. В значительной мере. В нем живет моя память, он может думать, как я, может говорить за меня, даже без помощи нейросети. В этом нет особой магии. Просто мне очень хотелось… еще немного пожить.
Слезы сами потекли по Сонечкиным щекам. Волчок некоторое время размышлял, не надо ли помочь ли хозяйке и облизать ей лицо, но вовремя одумался.
– Ты можешь и не поверить во все сказанное, – продолжал инженер Франц Мармель. – Даже наверняка не поверишь. Ведь ты ничего обо мне не помнишь. Упомянутый доктор Грин постарался стереть из твоей памяти все воспоминания о детстве… и уж точно – любую информацию, связанную со мной. Хорошо еще, что я предпринял определенные меры защиты. И скопировал твою детскую память туда же, куда и свою.
Сонечка слушала сквозь слезы, но внимательно.
– Осталось произвести один простой тест, чтобы ты мне поверила. Я вложил в голову этого нейроида кое-что такое, о чем он никак не мог знать, а могли знать только ты и я. Пусть ты и не помнишь ничего о своем прошлом, но что-то самое важное должно было остаться в твоей памяти. Что было самым важным для шестилетней девочки, спросил я себя? И решил, что знаю. Спроси у робота 2112, как звали твою любимую куклу.
Соня опустила ресницы… как та самая кукла. Старинная немецкая кукла с фабрики в Рауэнштайне.
– Как… звали… мою куклу? – спросила она, глядя в глаза роботу.
2112 на секунду задумался.
– Ее имя было Мария-Луиза, – ответил он. – Но ты звала ее Лизаветой. До сих пор не понимаю, зачем ее забрал у тебя доктор Грин.
Сонечка залилась слезами. Когда-то, давным-давно, она так горевала по своей кукле! Оказывается, она ничего не забыла! Нет-нет, совсем ничего!
В этот миг детские воспоминания вернулись. Вернулись полностью. Картинки мелькали перед ее глазами, и голоса звучали в ее голове – такие родные и знакомые. И слезы текли рекой.
Нужно было как можно скорее остановиться.
Родион гладил ее по плечу, а Волчок лизал в щеку. И только пилот 2112 был спокоен. Он снова взялся за штурвал и сверился с показаниями приборов:
– На этом сеанс связи окончен. Сознание Франца Мармеля временно отключено. Скоро долетим до границы. За это время девочка София сможет рассмотреть получше свое детство… если, конечно, захочет.
– Нет… – Сонечка закрыла лицо руками. – После… после.
Волчок лизнул ее еще раз – теперь в розовое ушко.
Тут Родику пришла в голову самая неуместная и несвоевременная мысль – и конечно, он не смог удержать ее в себе.
– Сонь… – прошептал он. – А как это ты проделываешь такие штуки? Может, ты тоже робот?
Как ни была расстроена Сонечка, но дернула Родика за вихры с превеликим удовольствием! И пояснила коротко:
– Сам ты робот!
* * *
В это самое время в другом конце пассажирского салона император Петр Павлович беседовал со своим сыном. Им давно нужно было поговорить наедине.
Они уселись вдвоем на кожаный диван – конечно, не такой широкий, как во дворце, да и кожа была искусственной. Настоящими были слезы, которые наследник незаметно утирал пальцем.
Алекс только притворялся бесчувственным и наглым. Иногда удачно.
– Я знаю, что ты до сих пор обижен на меня, – сказал отец сыну.
– Ничего ты не знаешь.
– Неправда. Я сам виноват. Я должен был сам вытащить тебя из этого ада… из Безмирья.
– Да, – сказал Алексей. – Но ты думал, что я предатель. Ты правильно думал. Я тебя ненавидел… тогда.
– Я знаю. Когда-то я был таким же. Злым и нетерпимым. И отца я ненавидел. Мы с тобой очень похожи… к сожалению или к счастью.
Тут Алекс опустил глаза смущенно:
– И ты тоже… был знаком… с Тильдой?
– Это к делу не относится, – начал отец. – Хотя… какого черта. Она была такая красивая. Вечно юная. Нечеловечески шикарная. А мне было как тебе сейчас. Что тут еще скажешь? Теперь-то я понимаю: это было дьявольское наваждение. А тогда… тогда мне казалось, что это лучшее, что было в моей жизни.
– В моей тоже, – вздохнул Алекс.
Он помолчал. Смущенно помялся. И спросил:
– Как ты думаешь… она больше никогда не вернется?
Император усмехнулся не без горечи:
– Забудь о ней. Мой тебе совет.
– А ты… ты забудешь о своей Лизке?
Император покраснел.
– Это тоже было наваждение, – сказал он. – Это был обман. Теперь мы знаем, кто
