Охотник на творцов - Александр Андреевич Лобанов
— Я не о том! — не сдержавшись, повысил тон и я. Но тут же взял себя в руки: — При приёме в Редакторы проводилось полное сканирование памяти, мыслей и намерений. Каждый год сканирование повторяется. Каждый месяц плановая проверка на чужие внушения и контроль разума. И это, не считая случайных проверок! И я всё прошёл!
— Ты иммунен к способностям Веры! Ты мог закрыться от сканирования разума и души! — не преминул отметить Шурупов.
— У меня никогда не имелось тёмных намерений! Шеф, вы это знаете, — продолжал я взывать к разуму своего начальника. Он-то меня знает! — Шеф, зря, что ли, меня каждый год обкалывали препаратами и под полиграф сажали, дабы вы меня так просто сдали? Это же подстава чистой воды!
Оружие лёгким движением ноги отлетело под одну из машин, а я, чтобы подтвердить слова, поднял руки, выражая полную готовность к сотрудничеству. И я видел, Шеф колеблется. Он умный демон! Он примет правильное решение!
— Какая прелесть! — разорвал напряжённую тишину смешок. — Так качественно внедрился, что сейчас даже не можешь себе признаться в истине! Ай да молодец!
— Брут, — зашипел я с яростью. — Вот сейчас совершенно не до твоих дурацких шуток!
— Шуток? — Брут потёрся своим призрачным телом о мою щёку. И возвысил голос так, чтобы его наверняка услышали все: — Я серьёзен как никогда! Шеф прав — ты тот самый соавтор, который писал историю вместе с Марией Козловой. Ты тот, кто её убил. И ты тот, кто заварил всё это эпичное приключение, — широкий взмах хвостом.
— Брут! — я едва сдерживал раздражение. — Не мели чушь! Я не мог быть этим человеком чисто физически! Я не знал о Марии и её истории до вчерашнего дня! Да что там, я физически с ней не пересекался: она жила в другой части города! Я помню свою жизнь!
— Ты всерьёз споришь с собственным ментальным конструктом? — я почувствовал, что не могу вдохнуть. — С тем, кто обитает у тебя в голове на протяжении многих лет, — попытка за попыткой ни к чему не приводили. Я не мог вдохнуть. — Тем, кто день за днём незаметно стирает ненужные воспоминания? — я просто НЕ ПОМНИЛ, как дышать. Я не знал, какие мышцы должны для этого сокращаться. — Кто вставляет спроектированные мысли и воспоминания? — я упал на колени, пытаясь пальцами разодрать грудь. Но всё бесполезно. — Кто контролирует даже не твой разум, а твою душу и её порывы? — перед глазами поплыли радужные круги. Но я слышал каждое слово отчётливо, их словно раскалённые шипы вбивали в мозг. — Ты думаешь, что ты что-то знаешь?
Я боялся многих вещей. Высоты. Налогов. Манную кашу с комочками. Да я побывал в мире своего Кошмара! Но я никогда не боялся Брута. Он шкодил, но всегда по мелочи. По-домашнему. По-родному. А сейчас…
Сказать, что меня объял ужас — значит, ничего не сказать. И мне было страшно даже не от случившегося с моим разумом — на работе Редактором нужно быть готовым, что найдётся кто-то, кто сломает тебя. Твой разум. Твою душу.
Нет. Мне было страшно от того, что я не знал, как защититься от Брута. У меня не имелось на него рычагов воздействия. Я не мог на него повлиять НИКАК! Зато он мог стереть всё произошедшее из моей памяти за несколько часов или дней и снова использовать меня… И я буду улыбаться. Я буду рад этому.
— А теперь, если хочешь выжить — действуй, — вкрадчиво протявкал мой товарищ с заботой и участием. И я, наконец, смог сипло вдохнуть. — А я тебе помогу, душа моя.
Я начал действовать. И не знал: по собственной воле или по приказу Брута.
Первым делом я понял, мне нужен настоятель-Напалков — он требовался всем, значит, из него получится лучший щит. И я рванул к нему. Брут, хотя и подставил меня по полной, но угробить явно не собирался. Вот почему побежал не только я, но и пять моих иллюзорных копий в разные стороны. А вот меня наоборот скрыла невидимость. Это ничуть не смутило Шурупова, который, не стесняясь, широким веером стрелял по ногам всем: и моим иллюзорным копиям, и мне, и даже Напалкову.
Вот только проблема большинства современной техники в том, что она частично работает на Вере. И сверхнавороченный пистолет не исключение. Нет, эффект Гаусса, который разгоняет иглы в электромагнитном поле и в самом деле присутствовал, вот только КПД у него оказался задран Верой, также как и мощность батареи. Оттого-то при попадании в меня, иглы вели себя так же, как и в старинных прототипах данного оружия: застряли в одежде, лишь коснувшись кожи.
Это позволило мне выиграть несколько секунд, за которые я отступил к кабине машины и буквально зашвырнул туда настоятеля — ему не повезло, и иглы искромсали ему обе ноги. Конечно, не в фарш, но очень аппетитное зрелище, крови много и бегать он сможет не скоро.
А Шурупов уже воплощал способности. И пусть основой для него являлись детективы и связанная с этим аналитическая деятельность, но и про боевой аспект мой коллега не забывал: выхватил одной рукой шпагу, а другой сорвал с пояса кисет, но который на самом деле оказался полон пепла. Шурупов являлся мастером обращения с прахом, он в его руках оживал. Порой в прямом смысле.
Взвившись в воздух, пепел стал обретать форму: три лезвия метнулись ко мне. При соприкосновении с телом они развеялись дымкой, но эта дымка на пару секунд закрыла обзор, и сквозь неё прорвался Шурупов, пытаясь насадить меня на свой клинок.
Я не сразу понял, почему он стал вдруг выше — это у меня подкосились ноги, и я начал оседать. Судя по острой боли в области сердца, атака шпагой прошла успешно. Шурупов вытащил клинок и залихватски стряхнул кровь. Он даже хотел что-то сказать, но я последним усилием коснулся татуировки Уробороса на запястье.
* * *
Ледяной цветок расцвёл в душе. Мгновение — мозг словно парализован. Ещё несколько долгих секунд — тело застыло, сведённое судорогой. Лишь сердце натужно гнало кровь, пытаясь заставить меня жить… а затем я шумно выдохнул. Всё прошло, осталось лишь лёгкое онемение в членах, словно они слегка запаздывали за мыслями.
Боль обожгла запястье. Я выматерился. Я ещё никогда не сливал единицу Истинной Веры так глупо. Обидно до жути! Получить эпичную способность и просрать её буквально через час, схлопотав кусок стали в бочину от сослуживца. Хотя… этот сослуживец имеет какой-то там разряд по фехтованию. Да и спасение жизни отнюдь не глупость. Но всё равно обидно!
Шурупов уже воплощал способности. И пусть основой для него являлись детективы и связанная с этим аналитическая деятельность, но и про боевой аспект мой коллега не забыл: выхватил одной рукой шпагу, а другой сорвал с пояса мешочек, который можно было принять за старомодный кошель, но который на самом деле оказался полон пепла. Шурупов являлся мастером обращения с прахом, он в его руках оживал. Порой в прямом смысле. Вот у кого рукописи не горят!
Взвившись в воздух, пепел стал обретать форму: три лезвия метнулись ко мне. При соприкосновении с телом они развеялись дымкой, но эта дымка на пару секунд закрыла обзор, и сквозь неё прорвался Шурупов, пытаясь насадить меня на свой клинок. Ах, какой негодник! В этот раз я был готов и успел отклониться в сторону и, покачнувшись от слабости, приложился спиной о дверцу скорой. В глазах начали взрываться фейерверки, но я рванул прямо на Шурупова и со всей силы боднул его в лицо.
Противник с криком и кровоточащим носом отшатнуться, пытаясь одновременно меня подрезать. Я не вкладывал Веру в ножевой бой, но даже основ мне сейчас хватило, чтобы успеть перехватить руку с клинком растерянного противника и отвести в сторону, чуть не уронив тощего сослуживца. Я хотел ударить ногой, но понял: одно неверное движение, и я сам упаду, а потому рванул к машине.
Тут и Брут решил напомнить о себе: Световой молот ударил у меня за спиной. Бесполезно — Шурупов успел прикрыться щитом из праха. От Звуковой бомбы он тоже сумел защититься, создав что-то вроде наушников, а на иллюзии просто не обратил внимание — он рвался прямо ко мне, пытающемуся устроиться за баранкой и закрыть так не вовремя заевшую дверь.
А затем Шурупов просто споткнулся и растянулся на асфальте буквально в полушаге от захлопнувшейся перед его носом дверцы. Его нога попала в травяную петлю, пробившуюся сквозь крепчайший бетон. И только тут, сквозь шум в ушах, я услышал мелодичные напевы песни Нади, которые прервались криком:
— Быстрее, гони! — девушка запрыгнула с другой стороны, зажимая настоятеля в тесной кабине.
— Надя, душа моя! Убирайся!
