Джим Батчер - Холодные деньки

— В каждом камне?

— Ага.

— Это… Этого не… Никто не может запихать так много магии в столь маленькое пространство, — запротестовал я.

— Ну, положим, я не могу, — ответил Боб. — И ты тоже не можешь. Но, гм. Кому-то на это наплевать.

— Как они это сделали?

— Если бы я знал как, это бы не казалось невозможным, — сказал Боб с резкостью в голосе. — Но я могу сказать тебе вот что: это предшествует тому чародейству, которое мы знаем.

Я собирался сказать: «Что?» но, похоже, уже и так слишком часто это повторял. Так что, вместо этого я просто отпил кофе и недоумевающе нахмурился.

— Эта работа, действующие заклинания на камнях, восходит к временам, предшествующим Белому Совету. Я сведущ в теории и практике Искусства со времён Золотого Века Греции. Всё это, чем бы оно ни было — намного старше.

— Невозможно наложить заклинания на столь долгий срок, — пробормотал я. — Это попросту невозможно.

— Как и многое происходящее вокруг, — ответил Боб. — Гарри… ты… мы здесь говорим о совершенно другом уровне. И я даже не догадывался, что он существует. Ты хотя бы примерно понимаешь, что это может означать? Хотя бы в общих чертах?

Я медленно покачал головой.

— Ну, по крайней мере, ты достаточно разумен, чтобы понять это, — сказал Боб. — Хм, что ж. Ты слышал бородатую историю о том, что достаточно развитая наука может быть принята за магию?

— Да, — ответил я.

— Ну, я попробую сейчас применить такое же сравнение. Будучи чародеем, ты достаточно хорош в изготовлении деревянных посохов и каменных колёс. Таким образом, эти заклинания — как двигатель внутреннего сгорания. Тебе знакомы математические принципы, используемые здесь, — ими ты пользуешься на своих метафорических счётах, наверное.

Я сделал очень медленный и долгий выдох.

Адские колокола.

Я внезапно почувствовал себя очень молодым и чрезвычайно высокомерным, но не слишком понятливым. В смысле, когда я в первый раз собирался слиться с островом, я догадывался, что лезу в неизведанные глубины, но полагал, что это будет, по крайней мере, тот же самый чёртов океан. Вместо этого я оказался…

Вероятно, я оказался в неизведанном космосе?

И что оказалось самой лучшей частью разговора? Что собой представляют эти заклинания, загнавшие в угол один из самых передовых исследовательских инструментов, известных чародейству, и поставившие в тупик коллекцию веками копившихся знаний? Это всего-навсего разрушенная часть острова.

Что же, чёрт побери, я найду в работающей части?

Секунду назад я был один в разрушенном здании, а теперь появилось нечто, заполняющее коридор и смотрящее на меня сквозь пустое пространство, в котором должна была находиться крыша. Это была высоченная, порядка двенадцати футов в высоту, отдалённо напоминающая человека фигура, полностью закутанная в нечто, похожее на тяжёлый плащ. Два зелёных огонька пылали в темноте капюшона. Она просто стояла, неестественно неподвижная, пялясь на меня, пока холодный ночной ветерок, дующий с озера, развевал полы плаща.

Предел Демона. Явление духа острова.

— Опа, — сказал я. — Привет.

Взгляд пылающих глаз переместился с меня на Боба, оставшегося на столе. Затем Предел Демона сделал то, чего никогда не делал раньше.

Он заговорил.

Вслух.

Его голос был как грохот огромных камней, падающих одновременно, как летний гром, прокатывающийся до горизонта. Он был оглушающим, не просто громким — это не соответствовало бы происходящему. Он грохотал отовсюду, одновременно. Поверхность моего недопитого кофе гудела и вибрировала от всепроникающего звука:

— И ТЕБЕ.

— Мип, — пискнул Боб, и свет в глазницах черепа исчез.

Я моргал не переставая:

— Ты… теперь ты разговариваешь?

— НЕОБХОДИМОСТЬ.

— Понятно, — сказал я. — Ну. Так… у тебя, наверное, возникли какие-то проблемы?

— ПРОБЛЕМА, — сказал он. — ДА.

— Я пришёл помочь, — сказал я, чувствуя себя чертовски неловким. — Хм. А это хоть возможно?

— ВОЗМОЖНО, — раздалось в ответ. Затем гигантская фигура повернулась и двинулась медленным шагом. Земля не просто дрожала от его веса, но и слегка колебалась, как при землетрясении, от столь явного и сокрушительного проявления древнего духа.

— СЛЕДУЙ ЗА МНОЙ. ВОЗЬМИ ДУХА ПАМЯТИ.

— …мип, — заскулил Боб.

Трясущимися руками я схватил череп и засунул его в сумку. Вытащил из стоящего на столе контейнера хемилюминесцентный фонарь, переломил, уже на ходу встряхнул, чтобы он засветился, и поспешил следом. Я инстинктивно знал, куда мы направляемся, но всё же спросил, чтобы быть уверенным:

— Э-э. Куда мы идём?

Предел Демона продолжал идти медленным шагом, хотя мне пришлось почти бежать, чтобы не отстать.

— ДАЛЬШЕ.

Дух подошёл к разрушенному круглому фундаменту, оставшемуся от маяка, и поднял призрачную руку в неопределённом жесте. Земля под кругом дрогнула, заколыхалась, и то, что казались сплошным камнем, начало осыпаться вниз, просачиваясь в яму, как песок в песочных часах. Через несколько секунд в камне образовалось отверстие размером с люк в моей старой лаборатории и лестница, ведущая вниз, в темноту.

— Ого, — сказал я. Я знал, что под островом были пещеры, но понятия не имел, как туда попасть или где я могу их найти. — Ух ты. Какой дальше план мероприятий?

— ИСТОЧНИК ПОДВЕРГАЕТСЯ АТАКЕ, — раздался громогласный ответ. — ОН ДОЛЖЕН БЫТЬ ЗАЩИЩЁН.

Предел Демона направился к лестнице. Проход на вид был явно слишком узок для него, но он двигался так, будто это не являлось проблемой.

— Подожди. Ты хочешь, чтобы я сразился с тем, с чем ты не можешь справиться? — спросил я.

— ПРИШЛО ТЕБЕ ВРЕМЯ ПОНЯТЬ.

— Понять что?

— ТВОЁ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ, СТРАЖ, — ответил он. — СЛЕДУЙ ЗА МНОЙ.

После этих слов он спустился вниз и исчез в неизвестности.

— Наверное, здесь чудища! — С ноткой истерики воскликнул Боб. — Беги! Беги давай!

— Думаю, что уже слишком поздно, — сказал я.

В течение секунды я переваривал совет Боба. Часть меня задалась вопросом о том, как выглядит Тибет в это время года. Целую минуту казалось великолепной идеей пойти и посмотреть.

Но только минуту.

А потом я сглотнул, покрепче сжал фонарик — мои пальцы стали почему-то очень скользкими — и последовал в кромешную тьму вслед за Пределом Демона.

Глава 16

Не знаю, как глубоко вели эти ступени.

Я не шучу. И не делаю поэтического допущения. Пролет в двенадцать ступенек, поворот на право, еще двенадцать, еще раз поворот на право, еще раз вниз на двенадцать ступеней, и еще раз. Я бросил их считать, когда счет перевалил за двести и включил свое островное все-осознание, чтобы узнать, сколько еще осталось. Ух ты, тысяча семьсот двадцать восемь — дюжина, возведенная в куб.