Оплот добродетели - Екатерина Лесина

А это сотни и сотни планет.

– Если отбросить густонаселенные, – Кахрай загнул палец, – их не тронут, слишком велик риск, что эпидемия выйдет из-под контроля. Также вычеркнем миры с низкой плотностью населения, типа аграрных или горнодобывающих. Там, наоборот, эпидемия вряд ли разовьется. Останется пара десятков. И да, их возьмут под наблюдение, но…

Чума опасна в том числе и периодом инкубации, когда человек визуально здоров, но уже заразен.

– Ввести общее чрезвычайное положение на одной аналитике не получится, – Кахрай говорил спокойно, и Тойтек даже знал, к чему он ведет. – Был шанс, что удастся получить вакцину до начала, но… говорю же, не вышло. Даже если они вирус поднимут, то все одно шансов на успех мало.

И что остается?

Тойтек.

И его голова. Его знания, которые из этой головы добудут несмотря ни на что…

– У нас пять дней. Нужно, чтобы ты начал говорить. Или хотя бы смог шевелить пальцами… если, конечно, не хочешь продолжить жизнь в цифровой оболочке.

– Хр-рв-р…

– Полный, – вздохнул Кахрай. – А чулки ничего такими были, да… тебе бы тоже понравились.

Глава 22

Корабль медленно разворачивался, позволяя всем желающим полюбоваться панорамой. И если с левого борта открывался вид на трехъярусную станцию, меж ажурными опорами которой деловито сновали корабли спецслужб, то слева расстилалась бездна.

Светило, спрятавшись за вереницу планет, пылало алым, и тонкие нити протуберанцев казались почти ненастоящими. Чуть дальше, смазанные, скрытые дымкой псевдоатмосферы, плыли планеты второго кольца, а уже за ними, почти неразличимый глазом – хотя, конечно, индивидуальные панели оставляли возможность увеличения, буде возникнет у кого желание, – начинался пояс астероидов. Лотта мысленно прикинула плотность его, сама себе кивнула, подтверждая, что отказ от участия в выработке был верным, пусть и разведка утверждала, что камни богаты редкоземельными элементами, но расположение, близость жилого мира и потенциально годных для экспансии планет, вкупе с дальнесрочными планами терроформирования Каира накладывали слишком большое количество ограничений. Да и всегда оставалась опасность, что правила в очередной раз ужесточат, разработку признают потенциально опасной и закроют.

Она обхватила себя за плечи.

И отвернулась.

Смотреть за работой станции было куда скучнее. Взгляд подмечал и тяжелые туши грузовых кораблей, застывших в дальней зоне. На их фоне пассажирские казались до несерьезности небольшими, а суда технического обслуживания и вовсе крохотными.

Надо было решаться.

Сейчас.

Или… через пять минут. За пять минут ничего-то не случится, разве что лайнер развернут. Он и сам оживал. Дважды огромное тело его пошло мелкой дрожью, от которой экраны мигнули и на долю мгновения погас свет, впрочем, сразу же включился, а дрожь успокоилась и ощущалась, лишь если положить ладонь на стену.

Лотта положила.

До точки входа на струну еще пара часов при благоприятных условиях, но сам портал откроют глубокой ночью, когда большинство пассажиров будут спать.

– Проклятье, – раздалось рядом. Обернувшись, Лотта увидела, как седовласый господин того благообразного вида, который сразу внушает подозрение, пытается стряхнуть капли с пиджака. – Я буду жаловаться…

Впрочем, сказал он это самому себе.

Под ногами суетился робот-уборщик, и тонкие трубки его норовили дотянуться до чашки, кофе из которой медленно растекался по подставке. Стало быть, крен есть, а Лотта убедила себя, что ей кажется. Странно, на судне подобных размеров и с активированными щитами крена быть не должно в принципе, тем паче такого явного.

Она покачала головой.

Чем дальше, тем меньше все это ей нравилось. И будь Лотта более мнительной, она бы решила, что за всем снова стоит родня. Но мнительной она не была, ко всему уже имела дело с тем, что социологи осторожно именуют естественным следствием старения коллектива.

Расхлябанность.

Коллективная безответственность.

И вынужденная взаимовыручка, когда одни закрывают глаза на промахи других, чтобы те в свою очередь не обратили внимания на промахи первых. И все накапливается, пока не достигает той точки, за которой наступает кризис. И что-то подсказывало Лотте, что здешняя точка весьма близка.

Она все-таки бросила последний взгляд на панораму и решилась.

Обошла робота.

И мрачного вида блондинку, окруженную знакомыми девицами, наперебой ее утешавшими. Блондинка всхлипывала и жаловалась. Подруги ее слушали. Кивали. Совали конфеты и бокалы, в то же время обмениваясь тоскливыми взглядами.

Лотта раскланялась с толстым физиком.

А тот произнес:

– Рисунок неправильный.

– Простите? – это прозвучало так, будто человек говорил сам с собой, но Лотта привыкла быть вежливой.

– Рисунок, – он вскинул руку, указывая куда-то в экран. – Или это запись, или рисунок неправильный. Видите, вон там?

Лотта кивнула.

Там она видела. Пусть даже не понимала, что именно нужно было разглядеть.

– Вон там… точка… ага, это Шемета, она должна находиться чуть левее. Исходя из оптимального курса. А вот кольца Траты и вовсе не должно быть видно. Извините, – он робко улыбнулся и тут же смутился. – Я, наверное, ошибаюсь. Я часто ошибаюсь… хотя не в том, что касается звезд.

– И каково отклонение?

– Три с половиной градуса. Я знаю, что допуск идет в пределах трех градусов.

Но это верхняя граница, которая гарантирует, что корабль сумеет встать на струну.

– Конечно, может статься, что тонкая настройка будет осуществлена по достижении точки отправки… – толстяк неловко пожал плечами. – И вообще… это ведь не первое их путешествие, да? Волноваться не о чем.

– Я тоже так думаю, – кивнула Лотта, убеждая себя же, что все будет именно так.

И вправду ведь не первый полет.

И не десятый.

И даже не сотый. И предыдущие сто семьдесят три проходили без происшествий. Курс давно прошит в искусственных нейронах искина, а навигаторские программы просто не позволят отступить от него больше чем на те же безопасные три градуса. И все остальное – просто ощущения отдельного человека. А на Лотту слишком много всего навалилось, вот она и нервничает.

Да еще разговор предстоящий.

Она вздохнула.

Обхватила себя за плечи.

Нет, ей случалось нанимать людей и проводить собеседования, но… с теми, кто изначально хотел работать на корпорацию. А что-то подсказывало, Кахрай предложению не обрадуется. У него ведь обязательства. И даже если Лотта перекроет контракт, а она предложит вдвое или втрое больше, и вообще столько, сколько он скажет, но тогда что делать с ученым? С беспомощным по сути своей человеком, для которого Кахрай, возможно, был единственной связью с миром?

Ученого было жаль.

Себя еще жальче. Совесть вежливо молчала, позволяя Лотте самой разбираться. А разум нашептывал,