Дело о фальшивых монетах из чистого золота - Лариса Куницына
— Он взял это из конторы ростовщика, — произнёс он. — Наверняка тот не каждый раз открывал свой сундук, чтоб выдать кому-то заём, и часть денег хранил на столе или в ящике.
— Он ещё и вор, — пробормотал кумихо, перерывая его постель на узкой жёсткой койке. — А вот и расписки! В его комнате нет даже печурки. Возле очага в общем зале казармы и на кухне всё время кто-то есть. Он надеялся, что уничтожит их после, но не успел.
С довольным видом он подал пачку расписок Марку и тот, перебрав их, кивнул:
— Что ж, ловушка захлопнулась. Давай посмотрим, нет ли здесь ещё чего-нибудь такого?
— Думаешь найти обрезок верёвки, на которой он повесил ростовщика, пятна нефти, которой он поджёг дом казначея и парочку обсидиановых кинжалов? — скептически усмехнулся лис.
— А вдруг?
— Ладно, давай искать!
Но больше они ничего не нашли. В комнате Брандона, кроме украденного кошелька, не было вообще ничего ценного, даже обычных драгоценностей, которые должны были достаться ему от отца. К тому же здесь не было никаких писем и записок, он не вёл дневник и хранившиеся в ящике стола документы ограничивались его именной грамотой и приказами о назначении на должности в армии и в гарнизоне замка.
Вернувшись в камеру для допросов, Марк сразу же выложил на стол свои трофеи: пачку расписок и кошелёк с серебром. Брандон, следивший за каждым его движением, побледнел и прикусил губу.
— Будете и дальше запираться? — сурово спросил Марк. — Мало того, что вы играли в притонах, убили ростовщика и ограбили его, так ещё и не находите в себе смелости признать свои ошибки? Думаете, промолчав, вы избежите ответственности? Доказательств более чем достаточно! Лишь признание и раскаяние в содеянном поможет вам сохранить остатки чести.
— Хорошо, — вздохнул Брандон и как-то сразу успокоился. — Это верно. Я играл в притоне и не мог остановиться. Я проиграл всё, что было у меня ценного, и влез в долги. Мои товарищи, которые первое время готовы были выручить меня деньгами, постепенно начали мне отказывать, и мне пришлось обратиться к ростовщику. Сперва я брал небольшие суммы и не на таких уж грабительских условиях, но потом увязал всё больше. Он увеличивал процент с займа, а потом считал проценты на проценты. Мой долг рос. Какое-то время я мог сдерживать аппетиты этого кровопийцы, потому что Лионель де Вивьер, сжалившись надо мной, давал мне деньги на оплату процентов, но недавно и он отказал. Я продал отцовский перстень с гербом, последнее, что у меня оставалось, и после этого мне стало как-то всё равно. Мне показалось, что с этим перстнем я утратил свою честь и свою жизнь. А Монжо всё также требовал возврата долга и грозил мне судом. И тогда я решился. Взял на конюшне моток верёвки, маску и на остатки денег решил попировать напоследок. Я сидел в «Белой утке», пил на последние деньги самое дорогое вино и ел утиный паштет с орехами, потом услышал колотушку проходившего по улице сторожа, который объявил первую стражу, и сказал себе: «Пора!» Я пошёл на улицу Голубки не спеша, но не потому что набирался решимости. Я хотел, чтоб стало ещё темнее и живущий там сброд расползся по своим лачугам. Подойдя, я надел маску. Мне хотелось, чтоб меня кто-нибудь увидел и перепугался до смерти! Но у дверей Монжо я снял её, иначе этот трус не впустил бы меня. Он и без того был насторожен и всё ворчал, что я пришёл слишком поздно. Я сказал, что принёс часть денег, и он поплёлся в свой закуток. Тогда я и накинул верёвку на его шею. Это было совсем несложно, задушить его. Потом я подвинул табуретку от стены и повесил его на стропиле. Было темно и мне пришлось зажечь свечу на столе, чтоб найти в папке свои расписки. В поисках огнива я открыл ящик стола и увидел этот кошелёк. «Почему бы и нет?» — подумал я. Моя жизнь всё равно была кончена. Я взял расписки и кошелёк. Я даже не вспомнил об учётной книге, иначе, забрал бы и её. Хотя, тогда никто точно не поверил бы, что этот негодяй повесился сам! Уже подойдя к двери, я вспомнил о маске. Я подумал, что если кто-то действительно видел меня в ней, то уносить её опасно. Я решил спрятать её в доме, чтоб подумали, что это Монжо ходил в ней по улице, глядишь, решат, что он свихнулся, потому и повесился. И я поднялся на второй этаж, зашёл в спальню и сунул плащ и маску под кровать.
— Не боялись, что вас увидят и запомнят, когда вы будете уходить?
— Нет. Там очень темно, нет фонарей. К тому же я забрал плащ Монжо и, уходя, накинул капюшон, а потом выкинул его в канаву. У меня теперь были деньги, и я отправился к Мелиссе, выбрал самую красивую и цветущую девицу, заказал самое дорогое вино и провёл чудесную ночь. А утром вернулся в замок.
— То есть, вы надеялись, что вас не поймают?
— Если честно, мне уже было всё равно. Знаете, почему я решил убить его, этого грязного ростовщика? Не только для того, чтоб избавиться от долга! Я хотел отомстить ему за свой страх, за унижение, за поруганную честь! И за свою жизнь, которую он загубил! Как он смел так обращаться со мной? Я дворянин! Я рыцарь! Я служил королю и был его верным воином! А он ругал меня, как нищего бродягу! Моя жизнь всё равно закончена. Я всё решил! Но я не мог допустить, чтоб он пережил меня!
— Что вы хотите этим сказать? — насторожился Марк.
Брандон пожал плечами.
— Всплывёт это всё или нет, но моя честь перед лицом богов, моих славных предков и моего отца уничтожена. Я сам виноват в этом и должен оплатить этот долг жизнью. Правда, я надеялся, что умру не на плахе. Никто не станет поднимать шум, если меня уже не будет в живых, верно? Но я надеялся, что об этом не узнают до моей смерти, а может быть, и дольше. И тогда хотя бы в глазах моих друзей я останусь рыцарем.
— Что ж, вам не повезло, — проговорил Марк. — Вы предстанете перед судом и выслушаете приговор.
— Я приму его со смирением, коль гордости у меня уже не осталось.
Марк кивнул тюремщикам, и они, подойдя, подняли Брандона на ноги и увели.
— Почему ты не спросил, не он ли убил казначея? — поинтересовался
