Нити магии - Эмили Бейн Мерфи
Меня охватывает нервная дрожь. Я думаю о письме своего отца и о его тайне – красном камне, ныне спрятанном у меня в кармане. О том, что он хотел, чтобы мы любой ценой добились аудиенции у короля.
Осмелюсь ли я сейчас сказать Еве правду? Рисковать тем, что она рассердится, рисковать отношениями, которые для меня важнее всего, рисковать быть изгнанной из этого особняка прямо перед тем, как король – невероятно! – приедет сюда? Это может оказаться единственной возможностью, которая у меня когда-либо будет.
– Не знаю, смогу ли я это сделать, – говорит Ева. Она тянется через кровать и берет меня за руку. Дрожь в ее голосе проникает в крошечные трещинки в моем сердце и грозит расколоть его на куски.
– Я тебе помогу, – обещаю я, вторя словам Лильян, сказанным в том холодном копенгагенском переулке, и обхватываю пальцами ладонь Евы. – Я буду здесь, рядом с тобой.
Лара стучит в дверь и зовет:
– Барышня Ева, вы готовы? Хореограф прибыл.
– Мне нужно идти, – шепчет Ева и целует меня в висок. А потом быстро, словно растаявшая снежинка, исчезает за дверью.
* * *«“Хюгге” трудно объяснить, – сказала однажды моя сестра, когда мне было шесть лет, – потому что это чувство. Это все равно что описывать цвет».
Она заплетала мои волосы в свободную косу, отчего кожу у меня на голове приятно покалывало. Произнеся эти слова, она жестом обвела комнату: огонь, горящий в очаге, белый снег, падающий за окном. Мой отец стоял у печи, готовясь снять уже начавший посвистывать чайник; он мог взять его без прихватки, настолько мозолистыми были его руки.
– Для меня это чай с медом и эблескиверы с сахаром и корицей, глубокое кресло, хорошая книга и теплое одеяло. Это находиться в уюте и довольстве рядом с тобой и папой, – она закрыла глаза и улыбнулась. – Это тепло вот здесь, – она коснулась ладонью груди над сердцем, – даже когда во всем мире холодно.
«Хюгге». Само упоминание этого слова вызывает в памяти пьянящую смесь ощущений: запах гвоздики, лимонных корочек и дыма, тянущегося над фитилями свечей. Угли, горящие в печи оранжево-голубым пламенем. В тот год Ингрид сделала венок из проволоки и украсила его фетровыми цветами и стеклянными птичками. Я помню, как она в ночной рубашке с кружевами стояла у очага, расставляя на полочке свечи, а еще делала заварной крем по одному из старых маминых рецептов и взбивала его с яичными белками и апельсиновой цедрой.
Это теплое ощущение довольства, правильности, дома, даже когда во всем остальном мире холодно, – я хочу, чтобы именно такое чувство возникло у короля, когда он будет смотреть на танец Евы. Чтобы он желал вечно сидеть и смотреть, как она танцует.
Первые недели декабря я провожу за лихорадочным изготовлением праздничных платьев и нашиванием пышных атласных лент на ароматные еловые венки, которые потом развесили на всех окнах и дверях. Но сегодня канун Рождества, и у всей прислуги свободный вечер, поэтому я надеваю сине-зеленое платье, в котором ходила в театр на балет. Мы держимся за руки и поем гимны вокруг рождественской елки, украшенной гирляндами из маленьких датских флагов и озаренной восковыми свечами. Голос Нины делается неожиданно звучным, когда она поет Dejlig er den himmel blå[6].
Для нашего праздничного ужина Дорит приготовила горячий ром с кленовым сиропом, маслом, красным перцем и корицей, от которого у меня щиплет губы. В окнах горят свечи. Блюда, приготовленные к подаче на стол, завалены грудами жареной свинины с черносливом, маринованной красной капустой, окрашенной смородиновым соком в густо-алый цвет, жареным картофелем с бурыми крупинками сахара – и все это плавает в густой подливе. Мы все попробовали особое блюдо, родом одновременно из Дании и с Санта-Круса, которое Дорит приготовила по требованию Хелены: редгред – красный пудинг, обычно с ягодами и сливками, но сегодня вместо ягод повариха взяла нежную розовую гуайяву.
– Как у тебя дела в стекольной мастерской, Айви? – спрашивает Лара, придвигая стул к столу после того, как мы произносим благодарственную молитву. То ли в честь кануна Рождества, то ли потому, что Айви снова здесь, Дорит оделяет меня щедрой порцией свинины.
– Отлично, – отвечает Айви, – хотя я скучаю по готовке Дорит, и мне кажется, будто я навечно пропахла пастой для чистки стекла.
– Так это не твои духи? – поддразнивает ее Брок.
– Я слышала, что король приезжает сюда, – говорит она и оставляет свои слова висеть в воздухе, чтобы их значение дошло до всех нас. – Как волнительно!
Я сглатываю, думая о том, какой работы над танцевальным костюмом Евы Хелена ждет от меня. Айви была права. Подобные визиты помогают обеспечить будущее Евы и требуют все больше и больше магии. Все, что должно помочь Еве обрести дом, делает проживание в этом доме все более тяжелым для нас, остальных.
– Ну, его королевское величество еще не принял официальное приглашение, – возражает Брок. Он напряженно улыбается, и Айви лезет в большой холщовый мешок, лежащий у ее ног.
– Мне очень жаль, что все так вышло в нашу последнюю встречу в Тиволи, – говорит она. – У меня чувство, будто я ушла на неприятной ноте. Поэтому… я принесла подарки! – она достает полную охапку маленьких свертков из бурой бумаги и обходит стол, раздавая их каждому поименно.
– Значит, ты передумала касательно использования магии? – спрашивает Брок.
– Нет, – гордо отвечает она. – Я сделала их три месяца назад, а работу довершила вручную.
Когда она доходит до меня, я низко опускаю голову и изо всех сил сосредотачиваюсь на куске мяса, ожидая, что Айви пройдет мимо меня к Лильян. Но вместо этого она кладет подарок возле моей тарелки и произносит:
– Веселого Рождества, Марит.
Я поднимаю взгляд, чувствуя, как в глазах неожиданно начинает щипать.
– Веселого Рождества, Айви.
В каждом свертке обнаруживается стеклянный кубик. Они красивы: тяжелые и прозрачные, как куски льда. Края моего кубика словно бы расшиты цветными нитками.
– Это пресс-папье, – объясняет Айви, – но я сделала на верхней грани углубление, куда можно поставить чайную свечку.
Дорит улыбается ей.
– Ты просто солнышко, моя милая: глядя на тебя, всегда видишь свет.
– Мне очень нравится, Ви, – говорит Брок. И я должна признать, что хотя он противная шавка, но когда смотрит на сестру, то кажется совсем другим.
– Здешнему домовому определенно понравится этот рисальманде, – замечает Лильян, кладя себе на тарелку кусок рисового пудинга со взбитыми сливками и зернышками миндаля. Она озорно подмигивает мне, и я слизываю со своей ложки теплый вишневый соус. В канун Рождества в «Мельнице» я обычно читала Еве датские народные сказки, когда она начинала осторожно подъедать
