Нити магии - Эмили Бейн Мерфи
– Какое отношение это имеет к самоцветам, Филипп?
Я закрываю глаза и думаю о в одночасье замолчавших птицах.
Война.
Я думаю о трупах.
В окопах рядом со мной был человек, который владел магией. Он напомнил мне о том мальчике в переулке и о том, как тот щелкал пальцами.
По моему телу пробегает дрожь.
Я думаю о первом мертвеце, которого увидел в жизни. В тот вечер в морге, куда меня привел Теннес.
– Это было для тебя так ужасно? – мягко спрашивает Хелена. – Война?
– Ты когда-нибудь испытывала страх, Хелена? – спрашиваю я. – Ты знаешь, что у него есть вкус?
Когда был маленьким, мне казалось, будто я знаю, что такое страх: я беспокоился за мать и брата, боялся умереть от голода. Но это это было абсолютное уничтожение и унижение. Осязаемый страх оставил у меня во рту сырой привкус плесени, когда я впервые испытал его. Пушки, заряженные картечью, свист пролетающей мимо шрапнели, люди с иссеченными лицами. Санитарные повозки, устеленные соломой, из которой можно было выжимать кровь.
– Филипп… – начинает Хелена, но ее слова едва долетают до меня. Я наполовину снова там. Я не стал платить за то, чтобы какой-нибудь бедолага-крестьянин занял мое место на поле боя в той второй войне, как заплатили многие богатые люди, подобные мне.
Может быть, я пытался стать достойным памяти моего отца, по-прежнему шагая по жизни в тени своего брата. Может быть, мне казалось, будто я заслуживаю этого после того, что случилось в шахте. По окончании битвы при Дюббеле повсюду были разбросаны человеческие фекалии – бомбы уничтожили походные сортиры, – и эти фекалии смешивались с разлагающимися останками, порождая тифозную заразу. Грязь, дерьмо и размазанные мозги.
У меня в памяти отчетливо отложился момент, когда птицы перестали петь.
В копях и на войне это явный знак того, что смерть рядом.
Я открываю глаза.
– Ты знаешь, почему Британия не пришла нам на помощь во второй раз? Из-за королевы Виктории. Проклятой королевы Виктории, – я моргаю, глядя вверх. – Британский народ хотел нам помочь. Особенно после первых наших поражений. Но ее старшая дочь была замужем за кронпринцем Пруссии, поэтому королева Виктория приняла их сторону. Эти события, кажущиеся такими мелкими, определили судьбу тысяч и тысяч людей. Один-единственный брак изменил судьбу целой страны. Стал роковым для Дании, стоил нам четверти наших территорий, нашей гордости и жизней целого поколения датчан. Никто не пел «Отважного пехотинца», когда мы возвращались домой. А половина из нас не вернулась вообще.
Я смотрю на красный камень на своем указательном пальце и сглатываю, но во рту у меня сухо, как в пустыне.
– Если бы ты могла сделать так, чтобы подобное не повторилось, ты бы сделала? Если бы что-то могла изменить, ты бы изменила, не так ли? Если бы это было в твоей власти?
– А это так? – спрашивает она сильным, хрустально-ясным голосом.
Я сглатываю привкус плесени.
– Ты считаешь, будто мы совсем разные, Хелена, но это не так. Мы оба проложили себе путь наверх с теми картами, которые сдала нам судьба, и теперь расставляем фигуры на шахматной доске для новой игры. Мы оба – опытные игроки и умеем вести долгую игру, верно?
И если поведем ее правильно, то не просто выиграем.
Мы изменим всю эту треклятую доску.
Глава семнадцатая
Марит.
25 ноября 1866 года.
Парк развлечений Тиволи
На тот вечер, когда Вестергарды посещают Тиволи, Лильян выпрашивает для всей прислуги выходной с выездом в столицу. Мы приглашаем с собой Айви и целой группой бродим по извилистым, обсаженным самшитовыми изгородями аллеям Тиволи. Я незаметно пробираюсь в первые ряды, стараясь держаться на точно рассчитанном расстоянии от Вестергардов.
Цветные фонари покачиваются на шнурах над нашими головами, украшая аллеи, подобно ожерельям из стеклянных бусин, а луна скользит среди них, точно яркая жемчужина. Вдоль усыпанных гравием дорожек стоят прилавки торговцев, продающих сушеные смоквы, изюм, засахаренные яблоки на палочках и напитки; в воздухе висит густой запах сахара и алкоголя. Я никогда прежде не бывала в Тиволи, но мой отец постоянно рассказывал о том, как они с моей матерью побывали здесь сразу же после их женитьбы. Отец говорил, что во время катания на «русских горках» мама визжала во все горло и сжимала его руку так, что едва не сломала ему пальцы, а потом попросила прокатиться снова. Я не помню, как она выглядела, потому что она умерла, когда мне было три года, и у нас никогда не было ее портрета, но я мысленно нарисовала ее образ: темные волосы, румяные щеки, веселый смех и тонкие пальцы, сжимающие руку моего отца.
Ее звали Йонна.
Вечер сегодня чудесный, и я укутана в шерстяное пальто и перчатки, отделанные пышными лоскутками соболиного меха. Когда от холода меня пробирает слегка заметная дрожь, Якоб одалживает мне свой шарф, и я притворяюсь, будто прячу нос в складки шерсти потому, что мне холодно, а вовсе не затем, чтобы вдохнуть его запах.
– У меня ноги замерзли! – заявляет Лильян, притопывая.
– Нужно больше глега, – радостно предлагает Рая.
– Смотри, Ви, – говорит Брок, останавливаясь у кондитерского прилавка. – Лимонные леденцы, твои любимые.
Я пользуюсь этим моментом, чтобы ускользнуть и подобраться поближе к Еве и Филиппу. Они погружены в беседу, и Ева вздрагивает, когда над головами у нас с шипением взлетает фейерверк. Вспышки выбрасывают во все стороны искры и дым, и, когда я почти подбираюсь достаточно близко, чтобы услышать разговор, толпа внезапно начинает бурлить. Люди перешептываются, и этот всеобщий шепот взмывает к небу, словно крылья дракона, набирающего высоту. «Королевская гвардия. Король здесь». Я в последний раз бросаю взгляд на Еву, однако у меня больше нет никакой надежды проследить за ней здесь, среди бурлящей толпы, поэтому приходится неохотно вернуться назад.
Я надеялась, что никто не заметит мое отсутствие, но, конечно же, мне не могло настолько повезти.
В повозке по пути домой Брок достает горсть купленных им леденцов в маленьком пакете и высыпает их в ладони сестре, словно пригоршню кристаллов турмалина.
– Смотри, Ви, ты могла бы сделать леденцы из стекла, – говорит он. – Они выглядели бы точно так же, как эти, но кто-нибудь обломал бы о них зубы.
Айви рассматривает лимонные конфеты, лежащие у нее в ладонях.
– Ты совсем не такой злой, каким прикидываешься, – говорит она брату, едва не заставив меня подавиться глегом.
– Вы всегда так хорошо ладите между собой? – спрашивает Лильян и ухмыляется Якобу. – Наша мать раньше запихивала нас обоих в свой старый корсет и затягивала шнуровку.
– Мне трудно это представить, – замечаю я.
– Он прочитал мой дневник, – оскорбленно говорит Лильян, как будто все еще обижается на это.
– Глупые записи девятилетней девочки, – отзывается Якоб. – Совершенно несвязные. И по
