Тропа Крысиного короля - Лариса Петровичева
Мия поежилась. Шубка была теплой, но ее вдруг охватил холод, и зима показалась вечной и непобедимой. Однажды ее духи ослабеют и побегут прочь, прятаться под корнями деревьев и забираться под валуны, но сейчас, в Ангеате, в тумане, они правили, не зная ни жалости, ни сопротивления.
Вот и башня. Дверь была приоткрыта; сделав несколько шагов, Мия услышала голоса и замерла.
– Как мотылек по лунному лучу скользит, касаясь сумерек крылами. – Бренсон читал стихи нараспев, красиво, словно актер. – Я приникаю к твоему плечу, и мнится: сад небесный перед нами, и я застыл, пронзенный не словами, но самой сутью слов, и вот – молчу. Хорошие стихи, да. Неудивительно, что все барышни на севере учат их наизусть. Вы ведь знаете ответы на все мои вопросы, дружище Эрик. Почему молчите?
Кажется, это был допрос. Мия сделала еще один маленький шажок. За приоткрытой дверью мелькнула тень – кто-то прошелся туда-сюда. Наверно, это был Эрик.
– Хотите, я расскажу вам, почему? – продолжал следователь. – Потому что вы не хотите лечь рядом с тем, кто был здесь до вас, правда? А хозяин Ангеата это вам с легкостью устроит, если вы будете брыкаться. Я прав?
Эрик вздохнул. Почему-то Мия представила, как он расцарапывает запястья, чтобы окунуть перо в порез и писать стихи.
– Почему вы приехали? – глухо спросил Эрик. Остановился. – Что вам нужно, правда нужна? Не смешите меня. Эти крестьянские девки никогда никого не интересовали. Померли – так бог дал, бог и взял. Здесь испокон веков так говорят. Вот вам вся правда, и чем быстрей вы уедете в столицу, тем лучше.
Бренсон негромко рассмеялся.
– Я понимаю, что мне нужно бежать отсюда, – неожиданно дрогнувшим голосом признался Эрик, и Мию кольнуло жалостью, настолько безжизненно и глухо прозвучали его слова. – Но я привязан к Ангеату, и либо освобожусь, когда он падет, либо…
Его тон изменился – теперь Эрик говорил решительно и резко. Там, в башне, словно было одновременно два Эрика.
– Вы не понимаете, нет-нет! Оливер Гринн вытащил меня из Дантона, и за одно это я буду благодарен ему до конца дней своих. Вы представления не имеете о том, что это за место, и каково тому, кто в нем окажется.
Мия нахмурилась. То ли Эрик заговаривался, то ли слишком хорошо понимал, о чем говорит. Бренсон тоже почувствовал противоречие и спросил:
– Вас лечили в Дантоне от раздвоения личности, верно? – Послышались быстрые шаги, дверь распахнулась, и Мия ойкнула, не успев отступить в тень.
Порядочные девушки не подслушивают. Ей сделалось настолько стыдно, что она едва не расплакалась.
Бренсон вышел на лестницу, осторожно взял Мию под руку и, заведя в башню, произнес: – Я понимаю, что вам будет неловко, но говорите правду. Госпожа Хиденбрандт – моя помощница, ее не нужно стесняться.
Эрик, который снова принялся мерить помещение нервными шагами, обернулся и посмотрел на Мию так, что ей захотелось провалиться сквозь пол прямиком к корням горы. Ей было не по себе. Есть вещи, которые ты не захочешь рассказывать даже лучшим друзьям, тем более говорить о них при девушке, которая тебе нравится. А Мия понимала, что нравится несчастному поэту, и его признание может разрушить любую возможность каких-то отношений, даже дружеских.
– Да, – едва слышно ответил Эрик, и было ясно: это признание ему очень дорого стоило. – Полтора года. В основном там работал священник, а не врач. Изгонял из меня бесов, поливал святой водой, извел коробку освященных облаток, но так и не преуспел в этом благом деянии. Я читал ему наизусть «Десять ночей в Карайне», развратнейшую поэму, это его бесило.
Он рассмеялся и, отерев глаза от слез, добавил:
– За каждую главу поэмы я получал сутки карцера, но увидеть кривую рожу того святоши – о да, это дорогого стоило! А потом в Дантон пришел новый директор с прогрессивными идеями, начал лечить меня магнием и разрядами электричества, и это пробудило мой поэтический дар. А через полгода приехал Оливер и забрал меня в Ангеат.
Бренсон сочувствующе похлопал его по плечу. Эрик посмотрел на него с искренней ненавистью, которая, впрочем, почти сразу растаяла, сменившись тоской. Следователь вынул из кармана записную книжку, что-то записал в нее карандашом и произнес:
– Итак, что у нас получается. После смерти отца вы оказались на улице и сперва бродяжничали. Потом сидели в тюрьме, потом в Дантоне. Вдруг над вами взошло солнышко в лице Оливера Гринна, который почему-то решил позаботиться о сыне своего покойного друга. Он знал о смерти вашего отца, потому что памятник на кладбище поставлен на его деньги, вы сами об этом сказали в начале нашей беседы, но заинтересовался вами только после того, как вы побывали в тюрьме и провели два года в доме скорби.
Мия невольно поежилась. Маленькая лампа не могла справиться с тенями, которые возились в углах. Эрик покосился в ее сторону, будто просил о поддержке, и Мия ободряюще улыбнулась, словно хотела сказать: что бы там ни было, вы все равно мой друг.
– Я полагаю, что вы зачем-то понадобились в Ангеате, – продолжал Бренсон. – Где сейчас тот, кто был здесь до вас и делал то, что теперь делаете вы?
Эрик усмехнулся. Если раньше его лицо было искренним и страдающим, то теперь оно дрогнуло. Мие показалось, что Эрик снял одну маску и надел другую – язвительную, циничную и жестокую.
– Оставьте меня, – прошипел он и кинулся к дверям, бросив через плечо: – Я больше не скажу вам ни слова! Оставьте меня!
Вывалившись из башни и прогрохотав ботинками по ступеням, Эрик растворился в тумане. Мия со вздохом закрыла за ним дверь и, пристально глядя в лицо Бренсона, спросила:
– Я правильно понимаю, что вы подозреваете моего опекуна в серии предумышленных убийств?
Бренсон кивнул.
– Недаром я весь день лазал сегодня по кладбищу! Все девушки, которые умерли якобы от врожденного порока сердца, были полностью обескровлены, причем ран на теле нет, – сообщил он негромко, и Мие показалось, что тьма за окнами вздрогнула и приникла к стеклам. – А для этого нужен артефакт, к тому же очень дорогой. Ни у кого в Ангеате и Баллихаре не хватит денег на такую покупку, а ведь артефакты нужно еще и подзаряжать, и это тоже
