Последнее дело - Гоблин MeXXanik

— Одно слово: адвокат, — бросила она.

Лекарь профессионально, но аккуратно пощупал лоб, оттянул веко, заглянул в глаза. Затем наложил какое-то плетение — нежное, как прикосновение руки матери, и по телу тут же разлилась теплая волна. Я выдохнул, едва ощутимо, и почувствовал, как внутреннее напряжение понемногу отпускает.

— Всё в норме, — произнёс Лаврентий Лавович, отступив назад. — Само собой, для вашего случая.

— Он особенный? — слабо усмехнулся я.

— Когда я приехал по вызову Людмилы Фёдоровны, вы были бледнее той простыни, на которой сейчас лежите. А на вашей шее оказался такой след… признаюсь, я сперва решил, что вас вытащили из петли в последнюю секунду.

— Это была гаррота, — тихо сказал я. Голос хрипел, но звучал уверенно.

— Я знаю, — кивнул Лаврентий. — Кустодии уже провели обыск здания. Орудие убийства нашли.

— Орудие, при помощи которого было совершено покушение на убийство, — поправил я.

— И правда, в норме, — пробормотала Яблокова, и впервые за всё время в её голосе прозвучала… нежность. Сквозь усталость, через иронию. Но спутать эту эмоцию с другой не вышло бы при всем желании.

— Если что — зовите, — сказал Лаврентий и быстро ретировался, как человек, которому надо записать в своем дневнике, что некромант вновь воскрес.

Мы остались с Яблоковой вдвоём. Я лежал молча, смотрел в потолок.

Людмила Фёдоровна переложила плед мне на грудь, поправила край подушки. Невыносимо буднично. Как будто я просто плохо пообедал, а не вернулся с того света.

— Спасибо, — выдохнул я.

— Не за что, — отрезала она и добавила уже тише: — Однажды я прибью тебя сама, чтобы не мучился и не мучил других. И оставлю при доме. Будешь мне газетки по утрам читать.

Я не мог не улыбнуться в ответ.

— Филипп Петрович дежурил здесь с самого момента, как тебя привезли, — начала Яблокова. Голос её звучал ровно, без нажима. — И Софья Яковлевна с Ариной Родионовной тоже. И Фома.

Она ненадолго замолчала, будто давая мне время на то, чтобы всё это услышать по-настоящему, не мимоходом. Я слушал, ощущая, как каждое имя ложится в грудь, как маленький якорь.

— Правда, князь Чехов спешно уехал. С Маргаритой что-то случилось.

Едва прозвучало это имя, как внутри будто щёлкнуло. Лицо скривилось само собой — мгновенно, почти непроизвольно, словно я откусил лимон. В душе колыхнулась ненависть. Глухая, горячая, как боль, от которой не избавишься ни словами, ни временем.

Яблокова никак не отреагировала. Словно бы и не заметила. Или сделала вид. А может, просто не хотела отвлекаться на лишнее.

— Так что сейчас здесь только Софья Яковлевна и Нечаева. Они устроились в гостевой, дежурят по очереди, — продолжила она, поправляя плед на моих плечах. Движение было простое, почти механическое, но в нём — забота. — Одно время тут ещё ночевали Шуйский с Беловой, и даже Елена Анатольевна с Плутом приезжали. Но их насилу вытолкали. До чего оказались настырными. Два сапога — пара. Ах, да. Александр Васильевич обещался заехать. Зимин звонил, грозил прикатить и отругать тебя по-свойски. Так что, пока все эти люди не растерзали тебя за твой очень… глупый поступок, я хочу знать: зачем ты поехал на встречу со Щукиным один?

Я посмотрел на неё, не отводя взгляда. И ответил так, как было:

— Потому что он об этом попросил.

На её лице промелькнула лукавая, почти добродушная усмешка. Та самая, которой она иногда встречала мои особенно нелепые аргументы.

— То есть, если бы он сказал спрыгнуть с крыши, ты бы его послушался?

— Он утверждал, что знает что-то о моей матери. Но потребовал приехать в одиночку.

Она кивнула. Не резко — спокойно, как человек, который уже не удивляется ничему.

— И ты поверил…

Я открыл было рот, чтобы объяснить, и в этот момент всё вспомнилось — остро, как удар: призрак, женщина с пустыми глазами, её голос… И амулет. Камень, к которому она была привязана. Я почувствовал, как внутри всё сжалось.

— У него был призрак… — начал я и резко попытался подняться. Сердце забилось учащённо, и в следующую секунду Яблокова неожиданно ловко вскочила с кресла.

Её руки были крепкими. Она прижала меня к кровати с такой силой, что я понял — не встану, если она не позволит.

— У тебя, часом, не помутнение, Павел Филиппович? — её голос звучал всё так же спокойно, без повышенного тона, но в глазах сверкнула тревога.

— Амулет, — выдохнул я, всё ещё пытаясь вырваться. — Он мне нужен. К нему привязан…

— Если ты о той штуке, которую держал в руке, то он у меня, — быстро перебила Яблокова. — Тише. Всё в порядке. Амулет в доме.

Я почувствовал, как всё внутри оттаивает, как паника отступает. Медленно выдохнул и перестал бороться. Глянул на неё и кивнул.

Она убрала руки. Села обратно в кресло, но не спускала с меня взгляда.

— Что за призрак?

Я задышал ровнее. Мысль собиралась по кускам.

— Я всё расскажу, — пообещал я, чуть тише. — Когда все соберутся.

Она не спорила. Только слабо кивнула.

— Лучше поведайте, как вы меня нашли?

Мой голос прозвучал тише, чем хотелось бы. Не от слабости — от какой-то внутренней неловкости.

Людмила Фёдоровна поджала губы, опустила глаза и ненадолго замолчала. В её лице появилось то особенное выражение, когда она колебалась между тем, чтобы сказать правду сразу или сначала немного пожурить. Она смотрела на меня внимательно, изучающе, будто заново оценивала, сколько во мне осталось глупости и упрямства. А потом всё же тяжело вздохнула и заговорила:

— Когда ты уехал… дома стало как-то… слишком тихо. Не сразу поняла, в чём дело. Вроде всё как всегда — двери на месте, чай в термосе, записки нет. Но что-то не так. А потом… наши призраки не пришли смотреть «Несчастливы порознь». И тут я уже поняла — дело нечисто.

Я невольно улыбнулся. Конечно. Она заметила. Даже в тишине знала, что я исчез не просто так.

— И начали искать, — сказал я, больше утверждая, чем спрашивая.

— Начала, — кивнула она, и в голосе её была лёгкая обида. — Они, между прочим, спрятались в каморке Евсеева. От меня спрятались, глупые. И сидели там, будто в осаде. А с ними был… осколок. Зеркала.

Я поднял брови.