Последнее дело - Гоблин MeXXanik
Юрий не блефовал, не навязывался и не угрожал. Просто был собой. И даже Плут, привыкший идти против строя, почуял в нём силу. Ту самую, которую не купишь и не отберёшь.
— Это ничего не значит, — бросил Гордей с издевкой.
— Это значит всё, — устало ответил Юрий и потер переносицу. — Уважение — это всё, что остаётся у человека, когда всё остальное отняли при острожном досмотре. Уж поверь, парень, я в этом знаю толк.
В комнате стало тише. И Плут открыл было рот, чтобы упомянуть, что уж он-то тоже толк в этом знает, но вовремя замолчал. Потому что понял: он был в остроге. А Волкову довелось побывать на каторге. Поэтому анархист отвёл взгляд, поняв, видимо, что продолжит спорить, то, попросту проиграет.
Волков повернулся ко мне. Лицо его заметно смягчилось. И на нем даже появилось что-то вроде улыбки.
— Что же, Павел Филиппович, — начал он, и голос звучал почтительно. — Вы смогли удивить старого дельца вроде меня. Поверьте, это мало кому удается.
Он чуть наклонил голову в знак уважения.
— Что до Дубинина… — продолжил Волков и бросил короткий взгляд на часы, — он дал нам отсрочку. И за это вам моя благодарность. Мы с ребятами успеем кое-что перевезти…
Мужчина метнул взгляд на Плута. Тот всё так же сидел с отстранённым видом, будто вовсе не слышал. Хотя мы оба знали: он слышал и запоминал.
— Время мы используем в своих интересах, — проговорил Волков уже тише. — И когда этот упырь начнёт нас опять прижимать… — он чуть скривился, словно откусил лимон, — то может обнаружиться, что рычагов давления у него станет в разы меньше.
Я молча кивнул.
— А нам особенно и не нужно напрягаться, — лениво отмахнулся Плут, откидываясь на спинку кресла. Вид у него был нарочито беззаботный, будто происходящее его не касалось вовсе. Он даже зевнул и потянулся, давая понять, что разговор его скорее утомляет, чем тревожит.
— А как же склад на Причальной? — буднично, с ленцой уточнил Волков и вскинул бровь.
Рука Гордея, лежавшая на подлокотнике, чуть напряглась. Лицо оставалось безмятежным, но в уголке глаза дрогнула мышца. Еле заметно, но для внимательного наблюдателя это было как удар в гонг. Он медленно повернулся к Юрию и сухо уточнил:
— Какой склад?
Волков посмотрел на него с видом добродушного старшего товарища, который знает, как ведут себя юнцы, впервые пойманные на лукавстве. И с притворным удивлением произнёс, растягивая слова:
— «Кошелёк-кошелёк, какой кошелёк?» — прогнусавил он, пародируя чей-то голос. — Это вы мастеру Чехову можете рассказывать сказки о том, что решили отойти от воровских дел. Но меня не обманешь.
Юрий говорил ровно. Но в этих словах не было и тени сомнения. Он знал. Не догадывался, а был уверен в сказанном. И Плут это понял.
— На Причальной? — сухо переспросила Елена Анатольевна. В её голосе не было ни удивления, ни негодования — только спокойствие, в котором слышался скрытый металл. Она медленно повернула голову и посмотрела на Плута долгим, пристальным взглядом.
Гордей, впрочем, не отшатнулся. Он повёл плечом, изобразив лёгкую скуку, и небрежно усмехнулся, будто обсуждали не его склад, а переменчивую Петроградскую погоду.
— Этот человек не понимает, о чём говорит, — отозвался анархист. — Слышал звон, да не знает, где он. На таких показаниях даже самый голодный жандарм дело бы не завёл.
Юрий Волков откинулся на спинку стула, сцепив пальцы на животе. Взглянул на собеседника с ленивым интересом, будто разглядывал не человека, а букашку под лупой.
— Этот человек, юноша, сидит с вами в одной комнате, — мрачно усмехнулся «кадет». — И если уж вы так настаиваете, я могу прямо назвать, что сложено у вас в восьми коробках у стены. Могу назвать номер вагона, в котором всё это приехало. И дату, и время. Даже сказать, в какую точку за границей эти ящики поедут через две недели.
Плут не пошевелился. Едва заметная складка легла между его бровями. Он набрал в грудь воздух, чтобы ответить, но Волков его опередил.
— После этого вам придётся либо признать, что я говорю правду, — спокойно, почти доброжелательно произнёс Юрий, — либо… назвать меня лжецом. И тогда, юноша, я очень захочу услышать доказательства. Или разговор меж нами пойдет другой.
Плут молчал. Его лицо оставалось непроницаемым, но в глазах мелькнуло тревожное напряжение, едва уловимое, как тень, прошедшая по воде. Волков сидел спокойно. Будто у него было все время, отмеренное Искупителем. Но именно в этом спокойствии и чувствовалась угроза.
Елена Анатольевна не сводила взгляда с Плута. Медленно, будто не желая спугнуть хрупкое равновесие, она подалась чуть вперёд. Её голос, когда она заговорила, прозвучал ровно:
— Есть вероятность, что вы не знаете, что находится в вашем складе.
— Такое случается, — добавил я.
Плут чуть приподнял брови, но промолчал. Вся его поза кричала о пренебрежении, но напряжение с плеч никуда не ушло.
— Ну и? — наконец проронил он. — Предположим, вы не врёте, мастер Волков. Что дальше?
Юрий слабо усмехнулся.
— А дальше вы начнёте понимать, мастер Гордей, что скоро всё будет иначе. Что времена, когда каждый вёл свою игру, прошли. Если анархисты хотят остаться на свободе, придётся учиться уважать тех, кто рядом. Не обязательно любить. Просто уважать. Иначе… вы знаете, как бывает.
Он не повысил голоса, не дал обещаний и не стал играть на страхах.
Боковым зрением я заметил, как Арина Родионовна, стоявшая в проёме, чуть сжала губы. Она чувствовала напряжение не хуже остальных — и держалась так же ровно.
— Ладно, — буркнул Плут и откинулся на спинку стула. — Пусть будет по-вашему. Пока.
Он сделал паузу и добавил:
— Но если вы меня подставите, мастер Волков…
— Тогда я не лучше тех, против кого сейчас сижу, — спокойно ответил Юрий. — Но я не подставлю. Ни вас ни Павла Филипповича. Мы либо выстоим вместе, либо пропадём поодиночке.
Плут посмотрел на него с прищуром. Потом перевёл взгляд на меня. И впервые за всё время коротко кивнул мне. Но этого было достаточно.
Арина Родионовна встала рядом со мной. Девушка просто положила ладонь мне на плечо, как будто это было естественно. Она оглядела всех присутствующих. Взгляд её был мягкий и внимательный, как будто Нечаева рассматривала не в лица, а в то, что за
