Творец - Ольга Рубан

Ольга Рубан

Творец

Глава 1

Сява возвращался домой под газом и в крайне плохом настроении. Зависли на целый день вместо шараги на хате у Геры. Пивское, дурь, всë на спокойствии. Вот только с тёлками не повезло. Все, как одна — галимые, даже присунуть западло. Но под вечер Саныч привëл клёвую биксу. Сява сразу на неë запал. И так все хорошо у него с ней продвигалось, но эта гнида — Пит — взял да и назвал его по имени. Никто не смел его называть по имени. Тем более, среди чужих и при бабах. Для всех и всегда он был — Сява. А тут Питона понесло. Видимо, хотел сам ту цыпочку натянуть. Ну, конечно, высадил его Сява, но и сам по сопатке получил. Дева сразу начала морозиться, пивское кончилось, и вообще ловить больше было нечего, поэтому он направил лыжи в сторону дома.

Трясясь на заднем сидении допотопного трамвая — из тех, что с деревянными сидениями — Сява злобно таращился в затылки немногочисленных в этот поздний час пассажиров. Сплошь какие-то бухие деды, а так хотелось кому-нибудь втащить! Никто не смел называть его Васей! Ну, кроме матушки. Даже маминому ёбырю он этого не позволял! Вася — это хуже, чем лошара. И за что ему родители дали такое имя?! Матушка говорила, что его назвали в честь деда — батиного отца. А какая к хуям честь, когда он этого деда и в глаза-то ни разу не видал. Впрочем, сдается ему, и сам батя — тоже.

Некстати вспомнились пышные груди и короткая, кожаная юбчонка той биксы, едва прикрывающая огромную, сочную жопу. Ляхи — и втроем не обхватить! Любил он, чтоб попышнее, чтоб было что помять…

Он сурово засопел расквашенным носом и, бережно ощупывая его двумя пальцами, глянул на свое отражение в оконном стекле. Увиденное тоже не добавило настроения. Уж, конечно, такая сытная тёла не стала бы с ним — с таким…

Сява отвернулся и неожиданно выхватил взглядом в первом ряду пассажира, которого раньше не замечал, потому что тот был скрыт за корявой спиной очередного престарелого хроника. Хроник теперь покачивался в проходе, старательно отсчитывая на ладошке плату за проезд, а пассажир рассеянно собирал свои чудные, длинные волосики в аккуратный пидорский хвост.

По Сявиным распухшим губам поползла счастли

вая ухмылочка.

«Ох, ты ж петушара, золотой, блядь, гребешара! Тебя-то мне и надо!»

Юноша по-волчьи подался вперед, готовый немедля выскочить в задние двери, как только голубок оторвет жопу от сидения. Из головы моментально вылетели и полученное оскорбление, и расквашенный нос, и тёлочка. Он был уверен в победе, не смотря на явно крепкие пидорские плечи. Небось, качается в модной качалке со своими дружками, а потом они идут в душ и, попивая смузи, показывают друг другу свои бритые писюны. Сяву передернуло. Нож у него хоть и тупой, но прежде чем от души навалять унылому жопосую, он его обреет. Точно! Привезет Ритке подарок — пусть малая плетет косы…

Как только пидор зашевелился, Сява телепортировался к дверям и выскользнул наружу одновременно со своей жертвой.

Частный сектор — лучше и не придумаешь! Здесь, среди деревянных развалюх и погасших фонарей, голубь сизокрылый может орать во все горло, никто даже к окну не подойдет! Сява натянул кепку пониже на брови и двинулся следом за мужчиной.

Осень вступила в свои права, но о предместье коммунальные службы, как обычно, и не вспомнили. Палая листва густо устилала все вокруг и отчаянно хрустела под ногами, хоть Сява и старался ступать бесшумно. Удивительно, но петух ни разу не оглянулся. Может, глухой или в наушниках?

Юноша припустил шустрее, радуясь кромешной темени вокруг, пьяной ругани, доносящейся из-за почерневшего дерева стен, тому, что петух с какой-то нездоровой беззаботностью уходит все дальше в дремучие переулки, где даже редкие вкрапления асфальта воспринимаются местными как проделки космических пришельцев.

В блёклом, словно свечном, свете зашторенных окошек он с растущим недоумением разглядывал свою жертву. Несмотря на промозглую осень, на том не было ни куртки, ни шапки, только тонкий, атласисто отливающий костюмчик вроде тех, что надевают оперные певуны. Из рукавов при ходьбе виднеются манжеты белоснежной рубашки. На ногах — остроносые, лаковые туфельки. Только бантика на шее и не хватает…

Без особого интереса, Сявка размышлял, как такого персонажа могло занести в полуночный трамвай? Выгнал любовник и не дал денег на такси? Путь так, но что ему понадобилось в предместье?

Он аккуратно достал нож и выдвинул лезвие, придерживая его пальцем, чтобы не щёлкнуло. Но петух, видать, все-таки услышал, потому что сначала замедлил шаг, а потом и вовсе остановился.

— Эй, слы? — подал голос Сява, поняв, что его-таки засекли, — Есть чё..?

Пидор медленно развернулся, и нож сначала дрогнул в Сявиной руке, а потом и вовсе опустился.

— Жека?! — не поверил он, щуря глаза на своего визави, — Ты, че ли?

Это был матушкин хахаль. Тот самый доходяга, который вот уже два года горбатился в одинокого, чтобы прокормить и матушку, и весь ее приплод. И, кстати, его, Сяву, в том числе. Сява не понимал этого мужика, и долго был настороже, ибо не такая уж его матушка фея, чтобы ради возможности ее потягивать, стоило тащить на себе пятерых её детей. Но время шло, и, помимо вполне понятного презрения, он против воли начал испытывать к этому типу и невольное уважение. Тот ни разу не стащил у матери денег, хоть и знал, где она хранит заначку, не попытался забраться в трусы его мелким сеструхам — ни Лизке, ни Юльке, ни — спаси его Господь и сохрани — полуторагодовалой Ритке. За это время он даже ни разу толком не нажрался и не попытался матушке втащить! А это уже было за гранью добра и зла.

Постепенно он расслабился, а после того, как ёбырь сводил матушку в ЗАГС, так и вовсе проникся и даже со сдержанным почтением иногда называл его по имени — Жека.

Сява засуетился, залился краской и поспешно спрятал нож. Такие мучительные неловкость и стыд он испытал лишь однажды — давным-давно, когда лет в восемь матушка застукала его в подворотне с сигаретой.

— Ты чё тут делаешь? — спросил он, боясь, что Жека ответит встречным вопросом, и уже придумывая историю, что идет к другу (например, писать вместе курсовую).

Но Жека