Творец - Ольга Рубан
Он сглотнул, не договорив. Слишком страшно было договаривать. Третий день пошел, как ребёнок исчез. И ни слуху, ни духу.
— А вчера она задний ход дала. Начала юлить и выкручиваться. Мол, она и не видела толком, кто Мишку забрал, потому что в группе порядок наводила, а с детьми нянечка гуляла… Меня и отпустили, — он поднял на Соню глаза и заиграл желваками, — А дети мне дверь не открыли, представляешь? Словно я… Словно я какой-то проходимец!
— Так я была даже не второй, а третьей инстанцией на твоем крестном ходе, — Соня коротко улыбнулась.
— Вот только не начинай, — пробормотал он, — Не то сейчас время, чтобы вспоминать старые обиды…
— Зачем же я тебе понадобилась? — она пожала плечами, — Поддержка? Совет? Если ты ни в чём не виноват, то тебе и бояться нечего. А советов я никому не даю, ты же знаешь.
— Да, да. Знаю, — он мрачно покивал, — Ты святая, Мышка. Я так виноват перед тобой, но ни единого слова упрёка от тебя так и не услышал. Впрочем, не так уж я и виноват был, ведь мы совсем разные. Я хотел семью, а ты… ты хотела только творить…
Женщина промолчала. Женя тогда сам решил за неё, чего она хочет, но смысл теперь это обсуждать? Он променял уютный дом и талантливую жену на Свиномать и её выводок, и, конечно, хочет назначить её ответственной за свой выбор, а может, заодно, и за нагрянувшие последствия! Что ж… если от этого ему будет легче…
— Можно…? — несмело начал он, помолчав, — Только первое время…. Согласен даже на раскладушку в гараже, если…
— Нет, — быстро ответила Соня, — Это совершенно исключено.
— Две недели! Получу зарплату и сразу сниму себе квартиру. А может, и комнату в общежитии удастся выбить…
— Нет, — повторила женщина, доставая карточку, чтобы расплатиться за кофе.
— Я тебя не стесню, ведь дом такой большой…, - он умоляюще потянулся к её руке.
— Ты стеснишь не меня, — отдёрнув руку, Соня поднялась и с удовольствием отметила, как вытянулось его лицо, когда он понял, о чём она говорит, — Прости. Но, если хочешь, я могу занять тебе денег. Мне как раз заплатили за «Женщину у плетня», так что квартиру снимешь без проблем… А вернёшь, как сможешь.
Женя опустошенно покачал головой и с не ясной самому себе обидой завистливо поглядел на бывшую.
— Ты завела любовника?
Соня кивнула.
— И вдохновенье, смотрю, тебя не покинуло…
— Разве ты не читал отзывы о моей выставке? Успех ошеломительный. Проданы три скульптуры и десять картин, так что, надеюсь, очень скоро мне не придётся зарабатывать на жизнь портретисткой.
Впервые с момента встречи она заговорила с некоторым воодушевлением, но быстро умолкла, видя, что Женя её едва ли слушает. Все, как и прежде. Её творчество мужа не интересовало.
«Бывшего мужа!» — поправила она себя и впервые эта мысль не повергла её в отчаянье.
* * *
Она так и не смогла ни понять, ни принять, что Женя променял успешную, талантливую жену, новенький, красивый дом и надёжное, обеспеченное будущее на Свиноматку с толпой подсвинков, среди которых только один, последний, был, вероятно (только вероятно!) плодом его чресл.
Соня часто задавалась вопросом, остался бы он, если бы она родила ему ребенка? Но что толку размышлять о детях, если они были совершенно исключены.
Всю свою жизнь Соня прожила в ураганном вихре. Она не знала, когда это началось. Был ли причиной какой-то травмирующий эпизод, который настроил маленькую Софу против всего живого? Многое ей подсказывало, что она просто… такой родилась. Помнились мамины рассказы за семейный столом, как Софу пришлось выкармливать смесями, потому что она впадала в истерику каждый раз, когда мать прикладывала её к груди. Как озадаченные врачи поправляли очки и пожимали плечами, так и не сумев установить причины такого поведения.
«Кажется, ей просто не нравится», — говорили они, разглядывая угрюмого младенца, который, казалось, с титаническим трудом терпел близость собственной родительницы.
В раннем детстве она была уверена, что яростное отвращение ко всему сущему — норма; что все вокруг испытывают друг к другу аналогичные чувства. На изобильное соседство других существ она реагировала истериками и бурной агрессией и не вполне понимала, как эти «другие» умудряются сдерживать себя и даже контактировать — разговаривать, играть, обниматься и не пытаться перегрызть при этом друг другу горло. Немного повзрослев, она поняла, что ошибалась. Да, другие тоже испытывали схожие чувства, но только порой — выборочно — и обязательно имея на то какие-то основания. Это вызывало черную зависть, ибо сама она корчилась от лютых ненависти и омерзения при любом контакте с обитателями планеты, будь то люди, животные или птицы.
К первому классу она кое-как научилась держать себя в руках и не кидаться в ожесточенную схватку с каждым, кто переступит одной ей ведомую черту. Но при этом её не покидало ощущение, что она, согнувшись в три погибели, прёт против бешеного ветра, который сносит всё на своем пути — разбирает дома, выкорчёвывает деревья, крутит в вихре ее саму, как Элли из сказки. Каждый взгляд, слово, звук, случайное или намеренное прикосновение ранили и когтили ее, как крутящийся в вихре мелкий мусор.
Передышку она получала только в своей комнате, где накрепко закрытая и подпёртая для надежности стулом дверь ненадолго отсекала ураган и позволяла восстановить силы за рисованием или лепкой. Правда, и тогда внутри без конца зудела и вибрировала некая невидимая струна, туго натянутая и звенящая, чутко реагирующая на каждый шорох, который мог положить конец блаженному уединению.
А потом хлипкое, как соломенный шалашик Ниф-Нифа, убежище рухнуло.
Как-то под Новый Год родители преподнесли ей особый подарок — брата Колю, отчаянно визжащего в голубом одеяльце. А следом второй сокрушительный удар — в помощь молодой матери приехала из села Баба Зина — отцова мать. За неимением лишней жилплощади Бабу Зину, не спрашивая Сониного мнения, подселили к ней в комнатку.
Тогда-то и начались «припадки». Соня так и не смогла подобрать этим явлениям другого определения. В моменты наивысшего напряжения вдруг наступал полный «штиль», струна внутри нее провиса́ла,
