Ксения Медведевич - Кладезь бездны
Посыпанная песком дорожка открылась неожиданно, Хунайн, как подкошенный, упал во влажную траву, остальные распластались поблизости.
Дорожка тянулась от садовой калитки – раскрытой. И упиралась в ворота длинного низкого сарая – тоже раскрытые.
А по светлеющему в темноте песку с мерным звоном и шарканьем плелись люди. Брякали ножные кандалы, с шорохом загребая пыль и мелкие камни. Закованные, грязные, они шли, глядя прямо перед собой, невидяще уставившись в одну точку, прихрамывая и подволакивая тяжелые ступни. Голые, не считая лохматых тряпок на бедрах, с выпирающими, как прутья корзины, ребрами. Обкорнанные, заросшие неровно стриженными бородами. У многих на спине темнели полосы шрамов – от плетей.
Их пихали и незлобно подхлестывали здоровенные раскормленные детины в полосатых халатах:
– Шевелись! – Шлеп по жалко сведенным лопаткам. – Шевелись! – Шлеп по худой хребтине.
– Скоты… – сердито пробормотал надсмотрщик. – Еле плетутся, мы ж на молитву не успеем…
– Мотыги складываем справа! – Шлеп, шлеп.
Шаркающие и позванивающие тени сгибались и с бряканьем валили в кучу садовый инструмент. И исчезали в черном проеме раскрытых ворот сарая.
– О Всевышний! – выдохнул лежавший рядом Марваз.
Хунайн хотел было показать ему кулак: чего, мол, шипишь, но проследил взгляд ятрибца и не стал грозиться. О Всевышний.
В толпе рабов брели и женщины – такие же изможденные и грязные, с черными худыми ногами и обстриженными волосами. На некоторых сверху намотаны были тряпки. А некоторые и тряпками не прикрылись. Плоские груди бесстыдно болтались, на чумазых лицах не отражалось ни единой мысли. Рабыни плелись, подволакивая ноги, подобно тощим козам с пустым, выдоенным выменем. Женщин сковывала одна длинная цепь: на нее нанизали чуть ли не с дюжину несчастных.
Бормоча ошалелые молитвы, Хунайн со спутниками забыли об осторожности – и подскочили на четвереньки, когда над ними прозвучало заботливое:
– Почтеннейшие, вам где коврики-то стелить?
Куфанец быстро вскарабкался на ноги и уставился в улыбающееся лицо хозяина усадьбы:
– А-ааа?..
– На молитву пора, – покивал тот чистой муслиновой чалмой. – Просим вас, уважаемый, быть этим вечером нашим предстоятелем.
– Ааааа…
И Хунайн, не в силах выдавить ни слова, обернулся к дорожке.
В сарай загоняли последних невольников – кашляющего, вздрагивающего острыми плечами светлокожего мужчину и полуголую женщину, почему-то с обрывком веревки на шее.
– Там… женщины… – глупо выдавил куфанец, так же глупо тыча в закрывающиеся с громким скрипом дощатые створы.
– Ах, женщины! – расцвел хозяин. – Ну что вы, почтеннейший, разве это женщины? Это рабочая скотина. Их при сборе плодов к деревьям приходится привязывать – чтоб не толкались и не разбредались, до того тупы. Женщины ждут вас в доме! Я велел умастить и приготовить для вас трех самых красивых рабынь. Нам ничего не жалко для наших храбрых освободителей, о достойнейшие из потрясателей копий!..
Куфанец сглотнул и переглянулся со спутниками – те тоже успели вскочить на ноги.
Нужно бежать отсюда, мелькнуло в голове. Бежать. И доложиться в ставке. В широко раскрытых глазах Марваза и Рафика читались точно такие же мысли.
Бежать и доложить: слухи не врут! Плодородные земли аль-Ахсы и вправду обрабатывают тысячи и тысячи рабов! Причем наверняка – из угнанных в плен ашшаритов! А самое главное, несчастные живут хуже собак! Даже хуже селян в Фарсе, где землевладельцы издавна славились неискоренимой жесткостью и поборами! «Рабочая скотина!» О Всевышний, услышал бы это кто-нибудь в Куфе или в Ятрибе!
* * *Ставка встретила их факельным светом и гомоном.
Протолкавшись к шесту со знаменем эмира верующих, Хунайн услышал звучный голос, ссылавшийся на какой-то мазхаб – кади, не иначе.
– Пропустите! У меня известия! – Изо всех сил работая локтями, лез вперед куфанец.
Выбравшись из толпы на свет, он понял, что известия этим вечером у всех одинаковы: на площади под знаменем в окружении панцирных джунгар сидели голые грязные люди, глядевшие в одну точку. Сковывавшая их длинная цепь поблескивала в песке, словно змея.
– Кто это? – ахнул Хунайн.
– Ашшариты, из-под Васита, – теребя бороду, ответил смуглый до черноты ханетта. – Карматы угнали, во время набега.
– Когда?
– Они не помнят, – пожал плечами парнишка.
А перед сидевшим на коврике кади стоял и размахивал руками дородный мужчина в белой рубашке. Местный.
Местный кричал:
– Клянусь Всевышним, я владею этими невольниками уже семь лет!..
Семь лет.
Семь лет обращенные в рабство верующие провели на цепи в сарае, возделывая здешние райские сады.
– Вот купчая на невольников! Мне их продали люди из Басры! Я заплатил налог, я заплатил десятину закята! – сердито кричал упитанный мужчина, потрясая ворохом бумаг.
Законопослушный владелец садового инвентаря и рабочей скотины, похоже, тоже ни разу не ходил в поле и не брал в руки ни серпа, ни мотыги.
– Я поклянусь на Книге!
Кади переглядывался с седовласым старцем в серебряной шапочке законника. Факих затряс головой, и медные подвески шапочки зазвенели:
– Воистину, сие дело представляется очевидным! Сделка совершена законно, и мы не можем расторгнуть договор, заключенный согласно шарийа верующим ашшаритом!
Вокруг загомонили с новой силой.
Хунайн припомнил аромат сада. И шаркающие, звякающие шаги. Сколько людей в том сарае? Сорок душ, не меньше. А может, и больше. Они ж не сразу к дорожке подошли, не всех увидели. А усадьба немаленькая, рабочих рук требуется много. В одном саду три водяных колеса…
Куфанец прикрыл глаза – и сделал шаг вперед, в освещенный факелами круг:
– Я выкупаю этого человека!
Хунайн ткнул пальцем в ближайшего к нему несчастного – тот даже не обернулся в его сторону, продолжая смотреть перед собой с бесконечной, тупой усталостью жвачного животного.
В общем гаме Хунайна не услышали. Тогда он поднял руки и заорал что есть мочи:
– Я выкупаю этого человека, о правоверные!
Куфанец вытащил из-за пояса кошелек с двадцатью дирхемами – все, что осталось от жалованья. Подошел к упитанному владельцу райской делянки и кинул тому под ноги:
– Вот, забирай.
Тот непонимающе вытаращился. Ну, хоть торговаться не стал. Кади заерзал на молитвенном коврике:
– Вам, уважаемый, выписать купчую? Или вы предпочтете отпустить этого человека на волю?
Хунайн ответил ему взглядом. Судья смешался и отвел глаза.
– Отковывайте вот этого, с краю, – вдруг потеряв запал ярости, пробормотал куфанец.
Они выплелись из ставки уже вчетвером – пустоглазый человек шел за ними, как голодная собака.
– Куда теперь? – пробормотал Рафик. – В шайтанскую усадьбу не пойду. Я лучше в канаве на ночь устроюсь.
А Марваз вдруг вздохнул и вытащил из рукава свой платок с деньгами:
– На.
И протянул худому человеку с полосатой спиной.
Рафик покачал головой и сделал то же самое:
– Держи.
Стеклянные глаза вдруг сморгнули – и открылись совсем осмысленными. Полными боли. И стыда.
Человек упал на колени, прижал к впалой груди свертки с деньгами и зарыдал:
– Меня зовут Халид! Халид! Меня зовут Халид! Меня зовут Халид! Халид!
– Иди с миром, Халид, – тихо сказал куфанец. – Ты свободен.
Повернулся к всхлипывающему человеку спиной и пошел прочь, в темноту.
На ночлег они устроились и вправду в канаве. Точнее, рядом с канавой, в густом ивняке по соседству с джунгарским лагерем. Степняки, видно, брезговали разбредаться по усадьбам и встали, как привыкли, на открытом месте.
Разложив поклажу и расстелив коврики, все трое растянулись на земле и уставились в высокое черное небо.
– Я вот всё думаю… – начал было Рафик.
И осекся. Все трое «всё думали». И ничего не могли придумать. Деньги кончились. Следующая выплата – через две недели. У хозяина усадьбы тоже наверняка все в порядке с документами и купчими на рабов. И с выплатой закята тоже.
– Паршиво-то как, – подвел итог невысказанным мыслям Рафик.
– Погоди, – пробормотал Марваз. – Чует мое сердце, это только начало…
После такого обнадеживающего напутствия все трое вздохнули, накрылись одеялами – и захрапели.
Ночь внимательно смотрела на них с черного неба, изредка смигивая звездами.
* * *Аскар, два дня спустя
Наблюдая, как снуют и подтаскивают припасы местные, Марваз недовольно морщился. Вид сытых, лоснящихся морд райских насельников приглашал его к кулачной драке. Но какой смысл в драке? Какой вообще смысл в этом походе, если мы… Тут Марваз спохватывался и прекращал думать крамольные мысли.
Собственно, врагов нигде не наблюдалось. Карматы как в воздухе растаяли. Армия халифа беспрепятственно продвигалась к столице аль-Ахсы, укрепленному городу Хаджар – вроде как туда стягивались вражеские силы.
