Ксения Медведевич - Кладезь бездны
Везший Хунайна джунгар тоже сорвался и ускакал за Ястребом, а куфанцы остались с толпой перед воротами. Выкрикивая оскорбления, все кидали в карматов камнями, а те отвечали тем же. Стрелы, похоже, иссякли и у нападавших, и у оборонявшихся. Сколько так продолжалось, Хунайн не знал.
И вдруг – бух! Бах! Ворота лагеря – настежь! Из них карматы сыпятся, как горох! Оказалось, за врагом гнались верховые джунгары.
Уже потом Хунайну рассказали, что нерегиль приказал атаковать двое из трех лагерных ворот – чтобы выманить карматов на вылазку. А как же, это во всех трактатах по военному искусству написано! Еще Хазим ибн Хузайма писал, что контратаку нужно проводить из третьих ворот, чтобы зайти в тыл осаждающим и застигнуть их врасплох. Карматы, похоже, тоже читали наставления ибн Хузаймы и пошли конным отрядом на вылазку – из северных. Только там в засаде стоял джунгарский полк, ага. И господин Ястреб подлетел как раз к началу атаки. Словом, карматам выйти не удалось: их укатали обратно в ворота и ворвались в лагерь на их плечах.
Что было дальше, Хунайн вспоминать не любил. Тесный бой грудь в грудь, в ножи – что тут вспоминать? Колол, рубил. Зинджи гвардии аль-Джилани дрались как бешеные. Каид помнил, что от красного здоровенного шатра карматского предводителя одни лоскуты остались – так резались и внутри, и снаружи.
Вот с таким лоскутом в руке гонца к халифу и отправили. Мол, все. Победа. Аль-Джилани, кстати, успел смыться – конь попался хороший.
А потом… Потом стало смеркаться. И они двинули к замку. К замку аль-Укаба над долиной.
Лучше бы он, Хунайн ибн Валид, туда не ходил.
Но он пошел.
Кстати, потом ему приходилось читать труд Али ибн Зара о битве при аль-Укаба. Так в той почтенной книге про замок писано было ровно две строчки: мол, сдался без боя, ибо нашли ворота его открытыми. А в самих стенах верующие оставаться не стали и вернулись к ночной молитве в свой собственный лагерь.
Хунайн ибн Валид очень хорошо понимал, почему трепло и враль Али ибн Зар решил проявить сдержанность и писать кратко.
Ибо то, что они увидели в замке, словами описывать было нельзя. Потому что не положено человеку выговаривать такие слова. И видеть такое – тоже не положено.
Нельзя человеку такое видеть.
* * *Замок аль-Укаба, закат
Сквозь каменные узоры решетки-шебеке закатное солнце било тысячью маленьких лучиков – острых, как клинки. В восьмиугольном зале не было недостатка в свете: длинные узкие окна располагались тремя лентами, одни над другими. Сплошь покрытые резьбой стены покоя делали его похожим на трубку калейдоскопа: арабески вспыхивали цветными изразцами и золотом вязи.
– Фатиха, стих двадцать пятый, – тихо сказал Тарик, водя глазами по золоченым извивам фриза с изречениями из Книги Али. – «И обрадуй тех, которые уверовали и творили благое, что для них – сады, где внизу текут реки. Всякий раз, как им даются в удел оттуда какие-нибудь плоды, они говорят: "Это – то, что было даровано нам раньше", – тогда как им доставлено только сходное. Для них там – супруги чистые, и они там будут пребывать вечно». Карматам, похоже, не мешали строки из вашей Книги. А, Абдаллах?..
– Помолчи, – сказал аль-Мамун.
В середине зала лежал плоский камень. Белый. Точнее, раньше он был белым. Теперь он стал влажным и бурым. Через то, что лежало на камне, у камня и на полу этого покоя, они перешагивали и перешагивали – все то время, пока шли сюда. К сердцу замка. В церемониальный зал Факельной башни.
К моменту, когда они дошли до этого покоя, смысла говорить какие-то слова, спрашивать, удивляться уже не осталось. Всё было понятно и так. Карматы принесли в жертву и убили всех рабов, рабынь, слуг и челядинцев, не способных держать в руках оружие. Всех до единого.
Поэтому люди и сумеречники, дошедшие до восьмиугольного зальчика, стояли и молчали. Многие не дошли, потому что их стошнило. Сумеречники в какой-то момент просто закрывались рукавами и выходили, пошатываясь.
– Помолчи, – зачем-то повторил аль-Мамун.
В закатном покое зудели мухи. Полчища мух и оводов.
Проследив полет жирного сытого насекомого, халиф вздрогнул: муха села на широко раскрытый глаз женщины. И поползла вдоль откинутых длинных ресниц. Потом вылезла и полезла в приоткрытый рот – оттуда тянулись потеки клейкой загустевшей крови.
– Это не могли сделать люди, – вдруг сказал халиф. – Это дело рук демонов.
Тарик устало покачал головой:
– Нет, Абдаллах. Не демонов. Это люди. Просто люди, Абдаллах.
Аль-Мамун, во власти какого-то странного, нехорошего оцепенения, не мог оторвать взгляда от мухи, перебирающей лапками по вываленному черному языку женщины. Потом халиф встряхнулся. И твердо сказал:
– Нет, Тарик. Я знаю людей и их поступки. Это – не люди.
И, разворачиваясь к выходу, отрывисто приказал:
– Сжечь здесь все.
И добавил – сухим, ломким голосом:
– Мы больше не берем пленных.
* * *Лагерь войск халифа, ночь
Пожар замка в предгорьях сделал ночь светлой. Аль-Укаба полыхал, подсвечивая небо до бледно-голубого цвета, а по прозрачной тверди змеились темные ленты перистых облаков. Огонь скрадывал желтизну месяца, тот выглядывал из слоев туч бледной несветящейся плошкой. Облачный поезд уходил высоко-высоко, словно провожая кого-то.
С хрустом наступая на оброненные хворостины – люди жгли костры, много-много костров, от страха, не иначе, – Тарег плелся вперед, стараясь не глядеть по сторонам. Люди в испуге отводили взгляды.
Сзади вышагивали упругим кошачьим шагом сумеречники Меамори. Наконец Намайо не выдержал:
– Тарег-сама лучше знает, как ему поступать, но сей ничтожный все же советует прекратить поиски! Джинн может сидеть у любого костра!
И, словно отвечая на сердитые слова аураннца, раздался пьяный заплетающийся голос:
– П-плессни-ка еще!..
– Куда еще? Куда еще, уважаемый джинн?! Деньги вперед!
– Деньги?! – визгливо заверещал в ответ Имруулькайс – ибо это был, конечно же, он. – Как ты смеешь напоминать поэту о деньгах, о сын праха!
Когда Тарег со спутниками вышли к костру, спор подходил к концу: котяра висел в цепких руках седенького ханьца и тщетно размахивал лапами в надежде зацепить лицо:
– Р-руки прочь от поэта! Мряяяяя!!!
Помощники хозяина передвижной винной лавки бестолково толклись вокруг и тоже кричали.
Возникший в круге света Тарик – весь в черном, с бледным бескровным лицом и с длинным мечом у пояса – ошарашил крикунов до полного ступора. Завидев нерегиля, они застыли, словно древние окаменелости, и даже кот прекратил верещать и царапаться.
– О! – наконец-то нашелся висевший в руках ханьца Имруулькайс и помахал лапой. – А я тут винишком балуюсь!
– Отпусти его, – тихо приказал Тарег оцепеневшему от страха виноторговцу.
Тот послушно разжал пальцы, и пьяный джинн плашмя шмякнулся о землю: бдыщ!
– Мряяяяя!!!..
– Вот ведь напился, даже спружинить при прыжке не может, – осуждающе пробормотал за спиной нерегиля Намайо.
Кот глупо ворочался в пыли, мотая пыльной, с жалобно завернувшимся ухом, башкой. Тарег вздохнул и поднял джинна.
Имруулькайс повис на его плече вертикально.
Развернувшись спиной к неподвижно, как в детской игре, застывшим ханьцу и помощникам, нерегиль зашагал прочь.
Отойдя на приличное расстояние от злополучного костра, Тарег попенял хмуро раскачивающему хвостом джинну:
– Имру, разве можно так напиваться на дирхем?
Джинн поднял морду и тихо сказал:
– Полдореа, мне очень страшно.
Некоторое время они шли молча.
– Мне тоже, – наконец так же тихо отозвался Тарег.
– Ну и видок у тебя был, – мрачно заметил кот, поеживаясь всем телом и еще крепче вцепляясь когтями в шерсть нерегилевой накидки.
– А как я выглядел? – шепотом поинтересовался Тарег.
– Как очень большая птица навроде ястреба или сокола.
– Симург, – поправил нерегиль.
– Я не знаю, как выглядит Симург, – отрезал джинн. – И никто не знает. Это мифическое существо из поэмы Аттара.
– Вот именно, – отозвался Тарег. – Поэма Аттара. Аль-Мамун читал ее перед боем. Сто птиц ищут царя птиц.
– Это тебе Джунайд сказал? – подозрительно пошевелил ушами кот.
– Да.
– А почтенный шейх тебя, случайно, не просветил, почему так вышло? В конце концов, это был его совет! В решительный момент обратиться к аль-Мамуну с просьбой! «Прикажи мне защитить тебя, о мой халиф! Прикажи мне победить!» Хренов теоретик! Он советует, а ты потом полдня летаешь, шайтан знает в каком виде!
– Не кричи, Имру, – поморщился Тарег. – Голова болит.
– Прости, Полдореа, – смутился джинн. – На самом деле, не такой уж ты был и страшный… Ну, если присмотреться, конечно… Птица как птица, а что, ну, я вот, к примеру, даже не обосрался…
– Спасибо, Имруулькайс, – желчно поблагодарил нерегиль.
