Людмила Минич - Дети Хедина (антология)
– Мне кажется, я видел такие у тебя, – произнес он.
Я вынул свою связку из кармана пальто, показал ему, спрятал обратно. И протянул ладонь.
– И что они отпирают?
– Верни мне ключ, Матиаш.
Матиаш медленно поднял руку с пистолетом. Его примеру последовали остальные.
– Если ты помнишь, Ян, на них защита от осечек.
– Но только не для меня самого, особенно после того случая, – ответил я. – Я же не самоубийца…
Матиаш нажал на курок, и раздался глухой щелчок.
– Черт… – Матиаш опустил пистолет.
– Кстати, ты мне напомнил кое о чем, – я выудил из внутреннего кармана лист и протянул ему.
Он пробежал глазами по единственной строке.
– «У нас ничего бы не вышло». От кого это? И что означает?
– Переверни страницу, и ты поймешь.
Он глянул на оборот и побледнел.
– Отдай ключ, Матиаш. Могу поклясться, что это не имеет ничего общего…
Вместо пистолета в его руках появился охотничий нож. Остальные поступили точно так же.
– Я идиот, – обругал он себя. – Все-таки Доминик и Петр – это твоих рук дело.
– Когда люди совершают роковую ошибку, они потом всю жизнь жалеют об этом. Всю оставшуюся жизнь…
С треском и искрами лопнули электрические лампочки, и тюрьма погрузилась в кромешную тьму.
– Держите его! – заорал Матиаш. – Проклятье!
Я схватил его за щиколотку и утащил под самый потолок. Он беспомощно взмахнул руками, пытаясь дотянуться до меня, но нож его отлетел в сторону. Я завладел ключом, а заодно и пистолетом. Бросив сквернословящего Матиаша на головы остальных, я дважды нажал на курок и поспешил прочь. Сегодня как раз был сочельник.
7. В час до заката
– Элишка, – тихо позвал я, заходя в квартиру.
Всюду чувствовалось ее присутствие, и все же… Словно она только что ушла.
– Черныш…
Рыжик выбрался из-за пазухи, принюхиваясь.
– Его нет, хозяин.
– Собирай вещи.
Я бросил сумку на постель и положил туда все вещи из гардероба. Рыжик, нагрузив самую большую сковороду съестным, с грохотом поволок ее из кухни в потайную комнату. Взяв по пути ноутбук, я забросил его вместе с сумкой туда же. Рыжик, пыхтя, потащил столик с фильмами.
– Оставь! Может, ты еще холодильник захватишь с собой?
– И постель, и джакузи, а как же! – гнусаво откликнулся он. – Чего добру пропадать…
– Там все это есть.
– А чего я тогда надрываюсь?
– Понятия не имею. – Я присел на постель.
Чертяка с ворчанием впихнул-таки в комнату журнальный столик и захлопнул дверь.
– Чего мы ждем? – Он запрыгнул ко мне на колени и осторожно тронул лапками мои пальцы.
Я не ответил. Прошло несколько минут. На подоконнике возникла тень, и, отворив незапертое окно, в спальню запрыгнула Элишка. Довольная, раскрасневшаяся от мороза, закутанная в одеяло, задрапированное наподобие римской тоги. Руки она держала за спиной.
– Ты уже вернулся? – Она с лету чмокнула меня в губы, и улыбка тут же исчезла с ее лица: – От тебя пахнет… ты целовал другую!
– Я пытался делать ей искусственное дыхание…
Она облизнула губы.
– Кровь… Она умерла?
– Это была Марьяна.
Элишка опустила руки. В одной из них был горшочек с живой маленькой елочкой, украшенной тонкими блестящими гирляндами и мишурой, в другой какой-то сверток.
– Скоро Рождество. – Она растерянно протянула мне все это.
Рыжик подхватил елочку и деловито потащил прочь. Выбравшийся из складок Элишкиного одеяния Черныш взял сверток и поспешил за братцем.
– Вы справляете человеческие праздники?
– Всегда чувствуешь себя глупо, когда все остальные веселятся.
Она села рядом, прижавшись ко мне, и я нежно ее обнял.
– Нам надо уходить отсюда.
Она удивленно на меня посмотрела.
– Пожалуй, я рассорился со своими работодателями, – пояснил я.
– Мы уедем в другой город?
– Мне нужно еще три дня, чтобы закончить дела.
Я поднялся, выглянул в окно. У подъезда остановились два черных микроавтобуса. Матиаш вышел из одного и посмотрел наверх.
– Пора, – я увлек за собой Элишку.
Мы перескочили через журнальный столик, приземлившись прямиком на диван. Элишка ойкнула, когда одна ее нога угодила в полную холодных продуктов сковороду. Черныш захлопнул на нами дверь. Свет отключился, и мы на несколько мгновений оказались в полной темноте. Когда вновь загорелась лампа, чертик распахнул дверь, выкатывая столик, Рыжик потащил сковородку на кухню, а я сумку в спальню. Элишка выглянула наружу.
– Ничего не понимаю… – Она вышла из комнатки, но ее взору предстала та же самая квартира.
И лишь когда она добралась до окна, из которого открывался вид, она поняла.
– Мы теперь на первом этаже! На той же самой улице, только в соседнем доме напротив! Янош, они поднимаются туда!
– И они никого там не найдут. – Я устроился на подоконнике, наблюдая за действиями охотников.
Не прошло и получаса, как они вышли оттуда и уехали. Матиаш был хмур и крайне раздражен.
– И сколько у тебя таких квартир? – Элишка смотрела, как Рыжик пытается состыковать два одинаковых журнальных столика.
– Только две – больше бы не понадобилось. – Я забросил в пустой гардероб вещи.
Элишка поставила на столик елочку и вновь протянула мне сверток. Я распаковал и воззрился на нее.
– Где ты это нашла? – Я держал в руках толстый, увесистый том, на черном бархате обложки которого серебром было выведено название «Сон в летнюю ночь».
Это было подарочное коллекционное издание, выполненное на мелованной бумаге с изумительными цветными иллюстрациями. Элишка, видя мое изумление и то, что мне, без сомнения, ее подарок понравился, заулыбалась.
– Ты ведь не будешь сердиться, но мне пришлось украсть его для тебя из книжного магазина, потому что у меня нет денег…
– Милая, – я привлек ее к себе.
Лежа в постели, я целовал ее тонкие пальчики, совсем недавно так нежно ласкавшие меня.
– Ты немного похож на Оберона из фильма, – прошептала она. – Не лицом, конечно, – характером.
– Что? Вот еще! Я никогда бы не стал подсовывать свою жену в постель к ослу.
Элишка засмеялась, вырвала пальцы из моих рук, и ее коготки заскользили по моей коже, чуть царапая.
– Ты такой же коварный.
– Конечно. – Я улыбался, гладя ее бархатные щечки тыльной стороной ладони и чуть вздрагивая от ее уколов. – Ты не забыла? Если я не выпускаю когти, это не значит, что у меня их нет…
– Ужинать давно пора, – в два голоса захныкали чертенята, устроившиеся у нас в ногах. – Сколько можно любиться?
Я лишь шикнул на них.
Ранним утром, еще затемно, я шепнул Элишке, что скоро вернусь, и направился в дом Марьяны. Охотники уже побывали здесь – двери и окна были опечатаны, вещи в лавке и квартире перерыты, некоторые они забрали. Но вот главное не нашли. Я откинул половик перед прилавком и повел ладонью. На полу вырисовались очертания люка, через миг его крышка откинулась. Я взял с одной из полок масляный фонарь, на который никто не обратил внимания, зажег и спустился вниз. Пройдя длинный каменный коридор, я остановился перед обитой металлическими полосами дверью и отомкнул засов. Дверь, недавно смазанная, легко подалась под нажатием и, распахнувшись, с грохотом ударила о стену камеры. Двое людей поднялись с матрасов, жмурясь с непривычки от света. Наконец они разглядели меня.
– Ян!
– Доброе утро, Доминик, Петр.
Я поставил фонарь на пол между нами.
– Не разберешь тут, утро или нет, – буркнул Доминик.
– Вот уж не ожидали тебя увидеть… – заметил Петр. – Да и твою ведьму уже тоже – заморила нас совсем голодом. Если то, что она приносила, можно было назвать едой…
– Марьяну убили. Руки давайте.
Они вытянули руки, загремев совсем уж средневекового вида кандалами.
– Ничего себе она для вас раздобыла! – Я щелкнул по железу пальцем, и оно рассыпалось ржавой пылью.
– Ты нас освобождаешь, что ли? В честь чего это?
– Я поссорился с Матиашем, так что не вижу смысла дальше держать вас здесь.
– Может, хоть объяснишь, что произошло? – спросил Петр.
– А разве не ясно?
– Та девка, с которой мы тебя видели, все-таки очаровала тебя.
Доминик почесал двухнедельную щетину на подбородке.
– И ты, разумеется, не смог убить ни ее саму, ни ее чертову семейку. Это заклятие, кажется, называется «ложная смерть»? Нам Марьяна рассказывала, объясняя наше воскрешение. С ведьмами у тебя, конечно, эффектней получилось – море крови, вопли, ощущение боли…
– Что-то вроде того, – не стал отрицать я.
– Но почему ты не убил нас, когда надо было?
– Вы ведь тоже не убили меня, когда надо было, – отозвался я в тон Петру. – Кроме того, я всегда считал вас своей семьей.
– И тем не менее ты упрятал нас сюда из-за какой-то стервы.
Доминик разминал руки, растирая запястья, где остались следы кандалов.
– Ты не прав. Элишка – она хрупкая и беззащитная, у нее и ведьмовских сил-то – кот наплакал.
