Часть их боли - Д. Дж. Штольц
Лея попыталась прикрыть дверь, но юноша не дал, выставил ногу, требуя ответа. Все внутри него заклокотало от обиды.
– Пустите дверь!
– Не пущу! Что, замуж собралась? В девках надоело сидеть? Момо не дождалась? Да за кого замуж, за бородатого мужика, который в отцы годится! Сбежать обещали друг другу, поддерживала его, поддакивала, мечтали вместе. А сейчас глядишь, как кислая малина. Вот она, женская изнанка, говорить, что любите… а сами!
– Я Момо и сейчас люблю… как друга…
– Как друга, значит?! – завопил Момо.
– Не кричите на меня. Да. Не знаю, кем вам Момушка приходится, но он пустослов и обманщик. Потчевал меня сказками, – произнесла Лея, и лицо ее опечалилось. – Все выдумывал, что мы на Север уедем или на Дальний Юг, чтобы фениксов поглядеть. Я-то ему верила поначалу, да и Уголечек был… Потом поняла, что красуется, но хотела верить… А он в день Прафиала колечко подарил, а то ворованное оказалось. Украл у подруги моей матери. Видимо, не знал. Платки, брошки, все рядом крал, из лавок… – проговорила она. – Я ему сказать хотела, а он… Все равно бы не понял. Только сказки рассказывал, голову дурил, что город около Элегиара есть, названный Момонием в его честь, а его назвали в честь великих северных консулов Момием. Он-то, может, и хороший… Я знаю, он хороший в душе, но ребенок еще, хотя и выглядит взрослым мужчиной. Сам не думает, что творит. Поэтому можете не пытаться обмануть меня, вы сами обмануты им… Передайте, я рада, что у него сейчас все хорошо. А послание… Что он хотел сказать? Что был героем, пронзающим копьем какое-нибудь несуществующее чудовище? Да? А на деле крал, наверное.
– А может, и крал! Но ради тебя! Ему пальцы на ногах резали, а он крал ради тебя, чтобы тебя не тронули! Защищал!
– Обманывает он, всегда обманывает… – качнула головой Лея, и ее юный светлый взгляд сделался строгим. – Нужно уметь жить честно, почтенный, а не выдумывать отговорки и не искать причины для краж. Так ему и передайте, что обманывать нельзя, не по заветам Праотцов это. И скажите, что я ему желаю счастья и люблю как хорошего друга, но не как мужчину… и что до мужчины ему еще нужно вырасти, хотя бы духом, понять, что такое ответственность. Я через неделю выхожу замуж в храме Прафиала за вдовца, который любит меня и желает семью, желает тихого счастья безо всяких обманов. Так и передайте.
Лея вздохнула, оправила свое желтое платье, облегающее ее стройную фигуру. Этим вздохом она показала, что говорить дальше не желает.
– Да я… Да ты! – только и выдавил, стиснув зубы, Момо.
Качнув головкой, девушка печально взглянула на незнакомца, увидев в нем ту же незрелость, что и некогда в ее любимом друге, и закрыла дверь. Стихло. Лишь за спиной шумел проходящий по рынку люд, кричали торговцы мясом. Развернувшись, Момо как во сне увидал, что из окна на него глядит тот самый вдовец, за которого Лея собиралась замуж.
Все в нем вспыхнуло.
«Убью!» – думал он, глядя на бородатую физиономию. Пока рука его ласкала чехол крохотного ножика, он качающимся шагом ушел за угол. Там мимик спрятался за бочки и, чувствуя смесь ярости и слез, выдавил из себя:
– Вот оно. Обманщик? Вор? Дура! Да я… Я правда терпел всю боль ради тебя, боялся, чтобы тебя Дор с дружками не оприходовал. А ты вот как, не веришь!
И, не выдержав, он заколотил кулаком по каменной стене магазина, отчего на него изумленно уставились редкие прохожие. Так он колотил и колотил, сбивая руку в кровь, пока думал в припадке, как бы отомстить за такое оскорбление его чести. Затем полез за пояс, достал оттуда нож, которым мастерски умел работать с самого детства. И впервые в нем зажглась мысль не срезать этим ножом чей-то кошель, а зарезать человека. Если ударить под ребро, справа, то жертва сгинет за пару минут – это ему рассказывали в банде. Так он и стоял с бешено колотящимся сердцем, и смотрел на блестящее лезвие, пока не остыл… Тут ему вспомнились стекленеющие глаза оборотня, когда он пырнул его от страха. А следом Момо увидел и картины смердящего и завоеванного Нор’Алтела, заваленного трупами. И ему подурнело. Он решил, что легче будет просто подставить. Он залезет через второе окно в дом жениха, украдет его одежду и от его лица совершит что-нибудь отвратительное.
– Это будет несложно, да, да, несложно. Вот и узнаешь, как оно, когда вором обзывают… Узнаешь! Я! Ради тебя! А ты!
Так и сменялись выдуманные им способы наказания за личную обиду, от самых простых до дерзкого грабежа, после которого мужчину ждала лишь темница. Он знал, что в его силах разрушить жизнь Леи, но знал, что не сделает этого. Не понимал, правда, почему… Просто чувствовал, что не сможет навредить ее счастью, хотя причина оставалась туманной. От злости, что не может совершить даже столь малого проступка, Момо принялся колотить в стену еще сильнее. Лицо его было перекошено от ревности. Кровь побежала по его руке, но от боли наступило странное облегчение. А когда рука онемела, он, спрятав ее, трясущуюся, под пелерину, пошел в Золотой город. Он и вправду терпел все ради нее, воровал, превозмогал. За что с ним так?
Вернулся он в Золотой город намного раньше ожидаемого. Там его заставили доложить кое-какие вещи в раскрытые сундуки. Момо радовался, что покинет Элегиар вместе с хозяином.
«Уеду, исчезну!» – думал он, а у самого в горле стоял колючий ком.
Когда Юлиан увидел его, то сразу все понял: и по сосредоточенному взгляду, и по сжимаемым кулакам, один из которых запекся кровью.
– Что, все оказалось куда хуже, да?
На Момо искоса посматривали бегающие туда-сюда рабы, поэтому он не смог признаться.
– Вовсе нет! Все у меня прекрасно. Вы… вы же возьмете меня с собой в путешествие, почтенный?
– Возьму.
– А когда мы поедем?
– Этим вечером.
– Чтобы вы к реке поспели, да?
Услышав молчание, Момо понял, что зря поинтересовался насчет кельпи. Но сам вздохнул, радостно и одновременно торопливо, желая поскорее покинуть город.
– А знаете, почтенный… – не выдержал он наконец. – Все женщины ужас как глупы, до безобразия. Они никогда не ценят, что для них делают мужчины! Не ценят страданий, хотя сами воспевают их и хотят, чтобы из-за них страдали. До чего же отвратительные и мелочные создания!
Юлиан едва заметно улыбнулся и склонил голову в согласии. А Момо так и продолжал стоять перед ним и пыхтеть, не в силах успокоиться. Долго он еще будет нести эту рану в сердце, что,
