Олег Верещагин - Там, где мы служили...
— Мы, наверное, виделись? — спросил он равнодушно.
— Да, в деле с бен Рушдадом… Ты меня вряд ли запомнил, но я тебя помню… Так ты меня искал, что ли?
— Да, — Билл оттолкнулся от ската, шагнул к Джеку. — Ты был парнем Стеллы?
Морозом стянуло щёки. Но ответил Джек спокойно:
— Я и сейчас им остаюсь.
— Тот, кто убил её… — Билл медленно подбирал слова, бессознательно вертя хлыст в пальцах, — он застрелил сегодня за линией фронта пятерых наших, в том числе — Филиппа Летчи.
— Я ему ничего не говорил! — теперь Джек почти крикнул это. — Я вообще его предупреждал!
— Он узнал сам. И думал, что… что выследил этого Визена.
— Мы тоже так когда-то думали, — Джек махнул рукой.
Билл кивнул. Помолчал, потом так же бессознательно взъерошил себе волосы. Досадливо сморщился:
— У меня будет одна просьба. Попроси свих друзей… Если тебя убьют, — он сказал это буднично-спокойно, — пусть они сообщат мне. Я приеду и выслежу эту сволочь. Поверь — я хороший охотник.
Джек слегка усмехнулся:
— Пусть так. Хорошо… Но тебе не придётся об этом беспокоиться. Визена я убью сам.
Несколько секунд Билл Крэйн смотрел в глаза Джека Брейди, а потом вдруг улыбнулся:
— А ты отличный парень. Сумасшедший, конечно, но мы все сумасшедшие, слава Солнцу. Нормальные не выживают в день Рагнарёка и не выигрывают войн… Если захочешь остаться на нашей земле после войны — свяжись со мной. Мне нужны будут сумасшедшие — идти в Йотунхейм и в леса по рекам.
— Вряд ли я останусь тут после войны, — ответил Джек (пусть и хотел, мелькнула мысль). — Но я тебе благодарен. Приятно, когда тебя называют сумасшедшим.
Били Крэйн свистнул хлыстом и вдруг указал им на грудь Джека:
— Молот? Ты — асатру?
— Нет, это просто подарок. Как раз в той деревне и подарили.
— Хороший подарок, — Билл полез за пазуху, под куртку и рубашку — и достал такой же молоточек, только каменный. — Это я получил, когда мне было десять. Мы с отцом ездили продавать картошку на юг.
— Картошку? — засмеялся Джек. Билл тоже улыбнулся:
— Да, вот такой экзотический фрукт. Поездка была с большой стрельбой…
Он аккуратно убрал молоточек. Штурмовик и партизан разглядывали друг друга с откровенной уже симпатией. Каждый подумал: жаль, что приходится разъезжаться, это был бы хороший друг…
— Ну, ладно, — Билли протянул ладонь, — мне пора. Может, ещё и встретимся…
— Может, — Джек пожал руку от души. Ему на самом деле хотелось верить во встречу…
…В блиндаже отсутствия Джека вроде бы никто и не заметил. Но, когда он уселся на место, Дик, нагнувшись ближе, спросил:
— Кто это был?
— Средний Крэйн, — ответил Джек, и новозеландец поднял бровь, но ничего не сказал. Андрей, опиравшийся на гитару, подбородком, со смехом вспомнил:
— В госпитале лежал через кровать от меня один партизан, снайпер. Боди каунт — больше шестидесяти голов… Так во там приехал корреспондент, берёт интервью, расспрашивает у всех, что и как, дошёл и до этого снайпера, повосхищался, а потом и спрашивает: «Скажи-ка, а почему ты не в регулярной армии, а в партизанах?» Снайпер на него посмотрел, как на больного, и спрашивает в ответ: «Да где ж вы видели, чтоб тринадцатилетних в армию брали?!»
Особого смеха история не вызвала, да Андрей смеха явно и не ожидал. Все отлично знали, что воевать приходится в самых разных возрастах, а такого понятия, как «регулярная армия», не существовало ещё каких-то десять лет назад. Настроение резко упало — вспомнилась Анна, вспомнилось то, что никогда больше она не сядет за один стол с друзьями… И, как частенько бывало в трудные минуты, Андрей удобней взял гитару — и зазвучала песня:
— Вечерний свет в холмах погас.В лощинах сыро и темно.Вода во флягах, как вино.Война не понимает нас.Вода во флягах, как вино…Война не понимает нас…
Второй куплет пели уже вместе — эту песню с неизвестным автором любили на фронтах.
— Пусть оставались мы не разв холмах тех с ней наедине —но ни на склонах, ни на дневойна не понимала нас.Но ни на склонах, ни на дневойна не понимала нас…На гребни высланы посты,их поменяют через час.Война глядит из темноты,она не понимает нас.Война глядит из темноты,она не понимает нас…А мы опять не жжём костры,а мы опять не тушим глаз.Война не понимает нас,иначе б вышла из игры.Война не понимает нас,иначе б вышла из игры…Вечерний свет в холмах погас.В лощинах сыро и темно.Вода во флягах, как вино.Война не понимает нас.Вода во флягах, как вино…Война не понимает нас…
Наступила тишина. Эрих протянул: «Да-а…» — и негромко ругнулся по-немецки. Жозеф разлил самогон.
— Иди к чёрту со своим пойлом, — посоветовал Иоганн. — Я слышал — от него слепнут нечего делать.
— Слепнут от технического спирта, если кто такой идиот и его пьёт, — возразил Андрей.
— Ты просто чертовски умный, — то ли в шутку, то ли всерьёз сказал Эрих. Андрей в ответ шевельнул бровями. Жозеф предложил неожиданно:
— Давайте сыграем в интересную игру…
— В пое-езд! — с идиотским восторгом перебил его Андрей, и они с Еленой расхохотались — очевидно, им эта фраза что-то говорила.
— В «вырвиглаз», — с угрозой сказал Жозеф. — Я в покер хотел предложить сыграть… Эй, Густав, ты в честь какого праздника решил надраться?
Поляк под шумок высосал третий стакан. Кажется, вопроса он не услышал.
— А всё-таки все славяне — алкаши, — сказал Эрих. Елена кашлянула, и немец смутился, а девушка с невинным видом спросила:
— А это правда, что в старые времена если в Германии вечером кто-то шёл по улице трезвым — его сразу принимали за иностранца?
— Ага, — злорадно сказал Джек, — получил, чёртов краут?! Так его, агрессора, братья-славяне!
— Эх, а ещё германцы, — укорил Эрих англосаксов, и Дик заметил:
— Были. Далековато наши пути разошлись… хотя сейчас, похоже, вновь сходятся. Меня это радует.
— Изменчивая барышня Политика… — насмешливо пропел Ник.
— Кто-то хотел нас учить дедовым секретам рукопашки, — напомнил Эрих, и канадец кивнул:
— Хоть завтра.
— Ник, — спросил Джек, — а у тебя есть девчонка?
Ник слегка покраснел и, расплескав, пододвинул к себе стакан с самогоном.
— Не пей ты эту гадость, — посоветовала Елена. Но Ник уже опрокинул стакан и сидел, выкатив глаза и пытаясь открыть рот и вдохнуть поглубже, что в целом было не слишком умно.
— Стоп. Закуси, — Андрей деловито сунул во всё-таки открывшийся рот кусок хлеба с аккуратно уложенной шпротой. Ник бешено задвигал челюстями, потом выдавил:
— Первый раз пью, честное словооо…
— Лучше бы и в последний, — заметил Дик. — На войне вовсе не обязательно пить. Или тебе понравилось?
Ник под добродушный смех замотал головой.
Андрей достал фотографии — пока он валялся в госпитале, из дома переслали письмо со снимками заново строящейся Занадыровки.
— Девчонок полно, — со смехом, но и явно озабоченно говорил русский. — Много ли они там одни сделают?
— А красивые девчонки, — заметил Жозеф, вертя одну из фотографий. — Может, поеду в отпуск к тебе, передам привет, помогу…
— А ты что-то можешь? — ехидно осведомился Эрих. — Только породу испортить…
— «О нас не беспокойся, — читал между тем Андрей, не обращая внимания на снова затеявшийся спор. — Тут у нас теперь тихо, даже банды не доходят. Ты, главное, воюй хорошо и приезжай в отпуск, а лучше бы и насовсем…» Насовсем, — повторил он, уставившись поверх письма в стену остановившимся взглядом.
— Браунид офф, — сказал Иоганн. Джек покосился на швейцарца:
— Неужели ты никогда не скучаешь по дому, сержант?
Лицо швейцарца стало задумчивым.
— Я жил в одиннадцати местах, — сказал он серьёзною — Из своих девятнадцати я провёл в Винтертуре лет пять, не больше. Два первых и три между десятью и тринадцатью, когда отец получил назначение в Айсонскую школу. Моим домом всегда была моя семья. Если я и скучаю, то лишь по ним.
— Эй, — вдруг поднял голову не ставший продолжать спор и о чём-то задумавшийся Жозеф, — а давайте скинемся? — он полез в карман и вытащил чеки, примерно на триста. — Оп! Держи, Андрей. Пошлёшь в деревню.
— Хорошая идея, — Иоганн тоже сунул руку в карман куртки.
— Пожалуй, — согласился Дик. Все задвигались, доставая чеки, но Андрей воспротивился:
— Да вы что?! — возмущённо спросил он, покраснев. — Я не возьму нипочём!
— А мы тебе ничего и не даём, — хладнокровно ответил Дик, — это на твою деревню. И попробуй пропить хоть один чек!
