Часть их боли - Д. Дж. Штольц
– Она умерла? Умерла?! – вскрикнула, не выдержав, Оскуриль. – Галений, у вас получилось, получилось! Ах, Галений! А вы сомневались!
Маг тяжело дышал и продолжал сидеть в полном молчании, вытирая лицо от пота. Наконец он издал стон, но то был стон не усталости, а отчаяния.
– Галений, что с вами?
– Почтенная…
Оскуриль побледнела.
– Вы убили ее? Или она сбежала?
– Нет, – испуганно захрипел маг. – Там ливень… Она укрылась в его водах.
– Так она сбежала?
– Нет…
Тут до ушей девушки донеслись шлепки, будто кто-то игриво прыгает по лужам. Оскуриль вздрогнула. Затем послышался смех, смешанный с шумом дождя.
Оскуриль бросилась к выходу, однако тут же из-за угла к ней вышла девушка в сером платьице. Она была вся мокрая, вода струилась по ее волосам. Устремив взор к разбитому обожженному блюдцу, а затем к ошеломленной фрейлине, она снова рассмеялась – злобно, жестоко. Весело подкидывая ножки, девушка неторопливо направилась, как бы шутя, к Оскуриль. Та завизжала от ужаса и кинулась к чародею Галению, который уже прижался спиной к стене.
Маг выдвинулся вперед, выкинул руку, и его губы выплюнули злое слово:
– Фиа’Раъшхаасдурм!
Огненная струйка соскользнула с его пальцев. Впрочем, это была совсем малая струйка, потому что Галений Бактус был прежде всего мирологом и отчасти демонологом, а не боевым магом, а потому знал заклинание огня лишь по базовому обучению и умел воссоздавать его на уровне зажигания костров. Ничего не почувствовав, Вериатель довольно продемонстрировала свои белые зубки и зловеще расхохоталась.
Раздались другие шлепки. Из-за угла показалась еще одна девушка, помоложе. Демоницы переглянулись, взялись рука за руку и закружили по всей пещере под частый шум дождя, будто под песню, пока от них пытались оградиться скудным огненным заклятием.
Лежа в шатре, израненный и больной Юлиан очнулся от странного сна, в котором видел вокруг Оскуриль прыгающих Вериатель с Мафейкой. С тревогой оглянувшись и убедившись, что это всего лишь кошмар, он снова попытался уснуть, потому что за палаткой шел сильный дождь.
Глава 13. Последствия войны
В лагере, позже
– Дурак ты, Момо, – сказал Юлиан, вздохнув.
– Да он ничего не сообразил! – заносчиво утверждал юноша.
– Это ты ничего не сообразил. Дурак, говорю же. Не понимаю, как в тебе умудряются уживаться глупость и просветление, не смешиваясь, будто масло с водой. Порой мне кажется, что ты поумнел, но затем ты тут же вытворяешь что-нибудь эдакое, что перечеркивает все прошлые заслуги. И за тобой, и за мной должны были явиться сразу же после твоего шутовского выступления. Причем за тобой быстрее…
– Но почему?!
– Потому что однажды один такой умелец, как ты, вмешался в жизнь мастрийского короля, проскользнув к его жене Валравне. С того момента мастрийцы считают мимиков за ту грязь, которую нельзя даже касаться и которую надобно выжигать.
Момо лишь зло сплюнул.
– А я при чем? Что за Валравна такая?! Можно подумать, это я к ней под юбку заглядывал!
– Уж ты бы точно заглянул, в этом я почему-то не сомневаюсь… – улыбнулся аристократ. – Ладно, спасибо хоть, что не бросил меня на погибель. Если бы слух о моем быстром исцелении прокатился по всему лагерю, было бы несдобровать. А с архимагом мы как-нибудь разберемся. Если он выжидает, значит, ему что-то нужно… Скорее всего, пришел как раз из-за тех трудов Зостры, а найденное тело Обарая стало лишь предлогом… – Юлиан подумал о Раум, отчего его недолгая улыбка потухла.
Полог шатра откинули. Момо попытался обратиться хозяином, чтобы привычно отвадить нежданных посетителей, но вампир его остановил, удержав за руку: мягкая, перекатывающаяся походка двух прибывших была ему знакома. К ним в комнату, отделенную занавесью, вошли с мокрыми из-за ливня головами Латхус и Тамар. Увидев их, аристократ сначала побледнел, затем лицо его сделалось надменным, а в глазах забесновалась ледяным пламенем ненависть.
– Как смела ты?! – спросил он зло.
– Ты был предупрежден, – отозвался Латхус. – Не стоит искать то, что давно запрятано. Ты был предупрежден – и предупреждение было исполнено мной, как их клинком. В следующий раз дело дойдет до куда более серьезных последствий, чем смерть твоего союзника Обарая и ранение, которое поставило тебя под угрозу раскрытия.
– Ты нарушила свое же слово охранять меня!
– Мое слово перед Праотцами важнее. Не заслоняй их…
Юлиан промолчал. На его щеках заходили желваки. Но мог ли он отомстить? Пусть он убьет наемников – разве это что-нибудь изменит, кроме того, что он заимеет еще одного смертельно опасного врага? Пересилив свою ярость, понимая, что разбросанная Раум паутина осведомителей ему пока необходима, он процедил сквозь зубы:
– Разреши проблему с возможными обвинениями в смерти старого Обарая. Поняла? Я не желаю, чтобы меня привлекли к суду по твоей вине.
– Сделаю, – согласился Латхус.
– А еще объясни-ка, что потребовалось архимагу, отчего он заявлялся сюда с расспросами.
– Не знаю.
– Не обманывай – ты знаешь все!
– Даже я не в силах попасть в окружение к Гусаабу. Он тщательнейшим образом отбирает и проверяет приближенных чародеев. Все его секреты остаются секретами.
– Тогда уйди прочь! Своих замененных рабов оставь себе, я не желаю видеть их. Когда понадобится, я позову.
Одновременно усмехнувшись, оба наемника направились к выходу. В шатре, где царил полнейший беспорядок, снова остались только Юлиан и Момонька. Снаружи доносилась возня свежекупленных невольников. Поднявшись с отсыревшей из-за дождей постели, аристократ заходил по таким же сырым коврам. В нем еще вспышками отдавала боль. Он обернулся к юноше, который до этого грел уши, и грозно, но тихо спросил:
– Заметил что-нибудь странное, пока я был без сознания?
Момо кивнул.
– Что же?
– У вас дыры в груди затянулись будто зачарованные – всего за пару дней! – признался юноша. – И глазища… Глазища черные. Вам когда плохо было… Ну а я болты стал тащить… А ногти у вас тогда вот та-а-кие вытянулись! – и он показал палец.
– Не было этого. Показалось тебе. Все почудилось, как пустынный мираж, в котором на горизонте можно увидеть несуществующие великие города. Понял? – Затем Юлиан добавил: – Даже те лошади, которых увидел перед поездкой в Байву, – и о них держи язык за зубами. Не гляди так… Я тогда твою любопытную физиономию отчетливо увидел в кустах, вот как вижу сейчас. Это для тебя стояла безлунная ночь, а для меня ты был как вышедший посреди бела дня на пустырь громко хрюкающий кабан.
Момо от такого сравнения, конечно, оскорбился, потому что считал себя бесшумным и ловким малым. Но все понял и закивал. И тут же, услышав приказ, побежал к колодцам. Еще позже, заставив новых рабов натаскать ему в
