Часть их боли - Д. Дж. Штольц
– Разве же там море, а не воды? – удивилась королева.
– Ах, Ваше Величество, – очнулась от раздумий Оскуриль и мягко улыбнулась, покрывшись румянцем. – Прошу, извините меня. Я ошиблась.
– Ты в последнее время так рассеянна, дитя, будто душа твоя где-то бродит. Уж не в Нор’Алтеле ли она?
Оскуриль покраснела еще сильнее.
Расценив это как скромное признание, Наурика радостно вздохнула. Ей нравилось облагодетельствовать свое ближнее окружение, потому что она пребывала в уверенности: лишь ее умелая длань способна сделать всех счастливыми. Пеклась она и о счастье Юлиана и Оскуриль. Конечно, королева заметила, что огонь страсти в навещавшем ее Вестнике давно потух. И хотя тот уверял, что она до сих пор обольстительна, но по глазам было видно, что он пытается ее успокоить, убрать переживания о подступающей старости. Увы, даже толпа магов не могла вновь сделать ее кожу цветущей. Ей давали пилюли из сильфии, которая ныне почти исчезла с лица южных земель, ее поили кровью мимиков – существ редких, способных обращаться в молодых девиц даже в старости, ее купали в молоке коз-первородок.
Но старость неотвратимо подступала.
Наурика чувствовала, как тяжелеют ее бедра, а руки становятся не такими изящными. Она все чаще подмечала, что глядит на фрейлин с завистью. Те не ценили свою мимолетную красоту, считая ее чем-то вечным. А она понимала эту скоротечность… Но, умудренная годами, понимала также, что время не воротить. Поэтому от собственных страданий она пыталась отмахнуться, смещая свой взор на то, чтобы сделать счастливой и правильной жизнь тех, кто был подле нее и любил ее.
В некоем материнском порыве она склонилась к Оскуриль и заправила ей прядь за ухо. Оскуриль снова покраснела.
«Милая девушка», – подумала одновременно и радостно, и горестно королева, вспоминая, что была так же стыдлива в свои восемнадцать.
– Не бойся. Он вернется живым. И отец твой тоже вернется живым, – покровительственно улыбнулась она. – А когда оба вернутся, там уж я настою, чтобы свадьбу сыграли незамедлительно, независимо от желания старшего Ралмантона.
– Может быть, мы спешим, – скромно отозвалась Оскуриль.
– Нет. Для юной девушки, моя дорогая, важнее как можно скорее найти себе мужа, который будет носить ее на руках, чтить и любить. Чем старше становится девушка, чем больше пороков она берет на свою душу, очерняя ее, поэтому тем сложнее найти приличного мужа. Мужчины любят несорванные цветы. Запомни это, дорогая! Они ценят их куда больше, нежели потрепанные. Так что мы не спешим, а делаем все, как завещали Праотцы, то есть соразмерно времени.
– Вы, должно быть, правы, Ваше Величество.
– Но тебя что-то гложет?
– Мне кажется, он не любит меня. Он любит лишь эту… негодную демоницу… – Оскуриль направила взор вниз, на свои колени, будто укрывая слезы.
Это тронуло королеву. Она склонилась ближе, взяла нежные маленькие ручки фрейлины в свои и шепнула:
– Он будет хорошим мужем. А что касается демоницы – в твоих руках попытаться завладеть его сердцем. А если уж не выйдет, то… что ж… Прими долг женщины, матери и жены и постарайся понять его и принять таким, каков он есть. Хотя бы ради будущих детей… Я желаю тебе только счастья, моя дорогая! – И королева вздохнула, скорее от своих воспоминаний, крайне неприятных, ибо ее муж уже давно не являлся ее мужем.
Оскуриль ничего не ответила. Ей хотелось возразить, что, пока демоница и Ралмантон связаны друг с другом, несчастливы будут все. За долгие месяцы она пришла к этому, раздула одну-единственную подкинутую дядюшкой мысль в истинную трагедию, достойную стихов самого Либелло… В последнее время она также с ужасом поняла, что королева может стать препятствием для ее замыслов, будучи хранительницей такой женской добродетели, как смирение. Поэтому фрейлина потушила в себе порыв все рассказать. Она склонила голову и стеснительно погладила пальцы Наурики. Та, довольная, отодвинулась от нее. Чуть позже Оскуриль снова вернулась к чтению стихов, пока ее владычица лежала на кушетке, прикрыв глаза рукой. Каждая из этих женщин думала о своем.
* * *
Вечер спустился на Элегиар. Он был прохладным, дышал влагой. Из башни Коронного дома, кутаясь в плащ, выбралась одинокая фигурка: она прошла по темной улице, пугаясь каждой ползущей тени. За поворотом ее ждали. Взобравшись на иноходца с женским седлом, фигурка подала знак своей ручкой – и церемония двинулась к Древесным воротам, чтобы успеть покинуть кварталы знати и Мастеровой район до того, как город закроется на замок.
Позже к ним присоединился осанистый мужчина.
Вся эта кавалькада покинула Элегиар, проехала засеянные озимой пшеницей поля и двинулась на запад. Холодный воздух продувал плащи. Вообще, погода была ненастна, что, похоже, совсем не устраивало осанистого человека. Он поторопил свою пегую кобылу, поравнялся с фигуркой в плаще и склонил голову:
– Почтенная Обарай, непогода не благоволит нашей затее… Еще есть время повернуть назад.
– Повернуть, не совершив благого дела, Галений? – спросила всадница, затем скинула капюшон. Ветер тут же растрепал темно-серебристые волосы Оскуриль.
Сказано это было столь нежно, но настойчиво, что маг сразу почувствовал себя трусом. Однако он нахмурился.
– Крайне опасно баловаться темными искусствами, к тому же с такими опасными созданиями.
– Разве они не опасны только около полной воды? Вы же сами говорили, что Абесибо Наур оставил своего кельпи у блюдца с водой, где тот и умер, когда вода испарилась из-за пожара…
– Так и есть! Потому мы и едем в горы. Но это не умаляет смертельной угрозы. Никто доселе подобного не делал, кроме достопочтенного Абесибо Наура. Ох! Он хоть и изменник, но величайший был человек, могущий призвать и поймать кельпи. И даже сохранил те кандалы, где осталась ее кровь… – Маг Галений вздохнул. – Но было бы куда проще сделать это со стороны… почтенного Ралмантона. Через его душу.
– Мой дорогой жених проклят. Поймите же! Он никогда не признает, что над ним довлеет власть демоницы!
– А если попробовать поговорить с вашим дядей? Он бы убедил Ралмантона дать свою кровь или волосы.
– Дядюшка сейчас сильно занят, – ответила Оскуриль и поджала губки. – Он так и не обратился к вам более?
– Нет, больше я с ним не беседовал.
– А я ведь приходила к нему, спрашивала. Но мне иногда начинает казаться, что его волнуют совсем другие вещи, нежели кельпи. Хотя он сам мне клялся, что хочет помочь. Потому-то и отдал вам сей труд. Но сейчас он стал часто посещать консульские собрания, занят государственными делами. Должны ли мы его тревожить, Галений?
– В этом вы правы. Тревожить его не стоит.
– Тем более вы
