Олег Верещагин - Там, где мы служили...

Всё ещё неловко он опустился на подстеленный коврик-самовяз. Неподалёку ребята гоняли мяч — играли в футбол. Витька не успел толком усесться, как мяч в потёртой кожаной камере подкатился ему под ноги, а следом подбежал рослый парнишка младше самого Витьки на пару лет.

— Можно? — спросил он по-английски.

А Витька вдруг сообразил, что на мальчишке — потрёпанная форма «синего берета». Взгляды встретились. Уголок рта парня чуть дёрнулся, он слегка сощурился. Витька немного поднял верхню губу.

— Можно? — повторил мальчишка. Витька двинул ногой:

— Бери.

Тот ловко подбросил мяч в руки движением ноги, пошёл прочь как-то замедлено. Хмурый какой-то стал… Подбросил мяч, точно послал его играющим, крикнул:

— Без меня! — и, резко повернувшись, пошёл по дорожке к пещерам.

Витька почувствовал, как Брекки разжимает его пальцы — он вцепился в коврик так, что в ладони остались нити.

— Как он тут?.. — тихо спросил Витька, откидываясь к стене и чувствуя, что по лицу катиться пот.

— Наши его подобрали, — извиняющимся голосом сказала Брекки. — Там, в лесу… Миной его посекло. Сначала хотели добить, а потом… — она вздохнула и комично пожала плечами. — Так он и остался. Он либериец. Не людоед. И ты знаешь… он хороший мальчишка, правда.

Заломило голову. Витька, пережидая боль, сцепил зубы. «Синий берет» уходил, глядя себе под ноги…

— Пусть живёт, а? — спросила Брекки так, словно именно от него, Витьки, зависело — будет жить этот парень, или нет.

И Витька вдруг ощутил, что никакой ненависти к этому парню — нет. Он помнил бой до мелочей, но…

— Конечно. Пусть живёт, — уже спокойно ответил Витька.

14

ПОЧТИ ВЕСНА

Чтоб ясно смотрели в глазадруг другу и всем на свете,когда вернёмся назадсквозь неспокойный ветер,вечный встречный ветер.

1

— Уходит волна — синий дым…Что это, что это, что это? Это мир;И вот мы становимся снова собой —Что это, что это, что это? Это бой.Снова вышел за черту черный дождь,Кровь сочится из камней, но сломан нож,Пальцы в клочья рвет рассвет, боль поет.Снова жизни больше нет, а пламя пьет!..[82]

За стенами палатки, сотрясая их, выла нежданная-негаданная метель, но внутри было относительно уютно — двойные стенки и зашнурованный вход создавали спокойное чувство автономности. Сидя на кровати со скрещенными ногами, Майкл наигрывал на гитаре, а Олег, растянувшись на той же кровати с закинутыми за голову руками, подпевал:

— Дайте белому коню черные крылья,Дайте черному ворону белый голос,Дайте алому яблоку упасть на землю,Дайте, дайте же, дайте же мне свободы!Дайте чёрному коню белые крылья,Дайте белому ворону чёрный голос,Дайте алому яблоку упасть на землю,Дайте, дайте же, дайте же мне свободы!

Джек, сидя за столом, писал письмо. Ян, устроившись с другой стороны того же стола, напротив — читал, поминутно хмыкая и улыбаясь. Хильда в углу о чём-то потихоньку болтала с Куртом, оттуда постоянно слышались смешки — эти двое познакомились ещё в учебном лагере. Иосип, лёжа на кровати и устроив ноги на низкой спинке, рассматривал недавно присланные из дома фотографии. Хёгни полировал тряпочкой отличный охотничий нож с проковкой по лезвию — знаменитым растительным орнаментом Скандинавии. Витька, вытянув ноги со стула, читал журнал. Йожо тянул из банки сгущёнку, вставив в пробитую дырочку какую-то соломинку — чех обожал сладкое.

— Выбери что повеселей, — оторвался Ян от письма.

— А мне нравится, — возразил Джек, откладывая ручку и потягиваясь. — Йожка, кончай жрать…

— …козлёночком станешь, — Олег потянулся изо всех сил. — Ладно, если не в кассу, то пусть вон Витька почитает нам, что там у него?

— Лунная экспедиция Краюхина, — Витька бросил журнал Майклу, тот ловко поймал, жадно развернул, — обнаружила на Луне в районе южной оконечности Океана Бурь подземное пресное озеро. Оценочный объём воды — четыре тысячи кубических километров. Предположительно, в озере наличествует жизнь.

— Чёрррррррт! — Майкл буквально прорычал это, жадно рассматривая фотографию. К ней уже лезли и другие. — Проклятые русские! А мы тут…

— А мы тут одним местом груши околачиваем, — бросил Иосип, не отрываясь от домашних снимков. — Вот же ж… повоевать — и то толком не удалось! — и он пробурчал несколько матерных ругательств.

— Прекрати, или я тебе рот с песком вымою, — предупредил Майкл.

Серб хмыкнул, но умолк. Однако, нельзя было не признать его правоту. Роту разбросали по всем окрестностям, как игральные фишки — взвод туда, отделение сюда… Штурмовики вяло митинговали в палатках, не понимая, почему их — элитные войска! — держат в какой-то глуши, где и война-то в сущности закончилась! Ведь ещё хватает мест, где идут бои — даже в Африке, что уж про остальные места говорить?! Никому в голову не приходило, что роту, в которой полным-полно новичков, просто берегут, не желая теперь, после окончания Серых Войн, губить молодёжь Империй…

… - А завтра-то нам дежурить, — заметил Олег. — Вот будет, если снег не прекратится… Уф. Когда ж погода по-настоящему наладится?!

— Учёные говорят — ещё лет через двадцать, — поднял голову Хёгни.

— Ну, раз сегодня зима, — задумчиво сказал Йожо, — то за нею, по логике вещей, будет весна. Или по крайней мере — почти весна.

— Это специально для вас снегопад, — заметил Джек.

— Может, с гор натягивает, — Майкл совсем отложил гитару. — Снег-сне-жок… Поднадоел.

— А мне он всё равно нравится, — вздохнул Курт, отвлекаясь от разговора.

— Можешь выйти, в снежки поиграть, — хмыкнул Витька. — Сержант, отпустишь меня послезавтра к Брекки? Вертушка летит…

— Доложу лоуну, — непроницаемо ответил Джек.

— Сержаааант… — Витька сделал жалобное лицо.

— Доложу лоуну.

— Д-д-д-д-ддддддддддд… жек! — Витька вдруг перекосил лицо. — Йййййаа… ко-ко-ко-ко… — он дёрнул головой и выпалил: — Контуженный! Лучше отпустию. Иначе за мной ночью бандосы придут; я буду драться, как зверь и всех разбужу…

— Ладно, вали, — махнул рукой Джек и широко, от души, зевнул. — О чёрт… какая же скука…

— А на окне — наличники, спасай добро, станичники… — промурлыкал Олег. — А вот интересно, когда война закончится совсем — как делить-то отвоёванное будем?

— Без нас разделят, — Джек вдруг посмотрел на русского и спросил напряжённо: — А что, это так актуально — делить?

— Ну… — Олег пожал плечами. — Я не знаю…

Джек отвёл глаза и тихо сказал — никому, словно бы для себя:

— Он так мечтал… Дик… он так верил в то, что… — потом посмотрел не на Олега, на Витьку. — Вик, а ты тоже хочешь делить? Это нам, это вам… а нам мало… а нам пофик… в ружьё, ребята, наших бьют! Да?

— Нет, — коротко и настороженно ответил Витька. — Я так не хочу, во всяком случае.

— Мы построим рай… — Джек сел прямей, Витьку он словно бы не слышал. — Уничтожим банды, наладится погода… а потом каждому покажется, что рай у соседа лучше, и он должен поделиться… или хуже, и его рай нужно поправить… из лучших намерений. Из абсолютно чистых и искренних побуждений…

Он коротко, сухо рассмеялся, и от этого смеха всем в палатке стало не по себе, а Витьку просто продрало морозом по коже. Он открыл рот, чтобы успокоить сержанта… но вдруг понял, что не знает, что сказать Джеку. Как сделать, чтобы весь спасённый мир стал… ну… что ли, одной единой конфедеративной Ротой?

Джек, кажется, верил в эту мечту. А он, Витька? А остальные? Или и правда — это единство только до того момента, пока есть враги-нелюди, опасные для всех и всего, для самой сути Человека? А не станет их — и найдутся поводы и причины, чтобы…

…В минуты опасности мы находим плечо друга и сражаемся рядом с ним, принимаем удары, направленные в него, зная, что он примет нацеленные в нас — и верим, хотим верить, что так будет всегда. А когда наступит мир… тогда…

— Джек, — тихо сказал Витька. — Джек, не надо. Пожалуйста — не надо, сержант…

2

— Глянешь вокруг — и помирать не хочется, — Йожо вздохнул. — А надо.

— Не каркай, — Джек поднял воротник куртки. С утра метели не было, но неожиданно крепко подморозило. Иней искрился загадочным пасмурным светом — словно бы сам по себе, над рекой курился парок, над стаканчиками кофе с ромом — тоже. Пересмеиваясь и притопывая, штурмовики смотрели, как в паре километров по дороге тащится — через полчаса будет здесь — длинный хвост переселенческого обоза махди. Остатки местных кое-как расползались по родным местам, откуда их согнала война. Вчерашний неприятный короткий разговор казался дурным сном. Всё оставалось по-прежнему — и война, и они сами, и их дружба, и мир вокруг…