Часть их боли - Д. Дж. Штольц
Когда они уже проехали треть города, Обарай обратил внимание, что его будущий родственник странно прижимает одну руку к туловищу – будто укрывая что-то под плащом.
– Что там у тебя? – спросил он.
– Ничего существенного, почтенный, – отозвался Юлиан, повернувшись боком.
– Думал, рана, но вижу, что нет. Это книга, что ли? Точно она. Уж не из того ли цветастого дворца, куда ты заходил?
Однако Юлиан только хмурил брови и отвечал односложно, не желая проливать свет на происходящее. Тогда Терум сообразил, что труд, видимо, был украден из-под носа чародея Клариэла. Но зачем он его родичу?
Они уже выехали на широкую мостовую, ведущую к Зеленозубым воротам, как вдруг перед ними выскочила пестрая толпа. Причем выскочила из закрытого ранее жилища, на котором висел чей-то щит. Двум вампирам поначалу показалось, что им встретились мастрийцы: сухие, тонкие, низкорослые, волос по жесткости напоминает ветвь терна. Но цвет кожи-то бронзово-красный… Кто, как не эгусовцы!
Одно лишь это промедление, когда на них направили несколько взведенных арбалетов, стоило многого. Защелкали спусковые механизмы. Доспех старшего Обарая вместе с невесомой кольчугой легко прошил насквозь болт. Спустя мгновение такой же болт вырос и посреди груди опешившего Юлиана Ралмантона. Он ощутил толчок, а затем его захлестнула острая волна боли. На него навели еще три арбалета. Щелчки… Затем смертоносный свист. А вокруг странная тишина. Надо же, сколь выверены и спокойны действия нападавших…
Он увидел сначала хмурое, низкое небо, опрокинувшись на заднюю луку, потом, выровнявшись, заметил, как пуст взгляд горожан, а у губ залегла одинаково гадкая усмешка. И тогда он все понял. Раум! Прижимая к себе похищенный труд архимага Зостры ра’Шаса, вампир попытался ускакать. К нему хлынули всей гурьбой, забрали поводья лошади, пока Обарай уже издыхал внизу, в натекшей луже крови, вместе со своим помощником.
Десятки пар рук, напоминающих лапы одного отвратительного паука, неумолимо потянулись к книге, попытались вырвать ее из ослабевшей хватки.
– Тварь! – закричал Юлиан. – Пошла вон! Вон! Это не твое, сучье отродье!
Ему не отвечали. Борьба затянулась.
Он чувствовал, как стрела в груди терзает сердце, заливает кровью, но не сдавался. Он был не в силах вынуть саблю из ножен – мешала книга. Тогда его пальцы в перчатке сплелись на глотке первого, переломили ее с сухим треском. Юлиан пытался вернуть поводья, отбивался от кривых южных кинжалов, которые грызли его, как псы, рвали бедра, бок. Нападающих было порядка пятнадцати. Потом он услышал, что арбалеты снова взводят. Надо уходить! Рискуя, он вслепую со всех сил сдавил бока коня пятками. Конь завизжал от боли. Протаранив толпу, он понесся, пытаясь скинуть жестокого всадника. Но тот не давался, будто врос. Пригнувшись к гриве, Юлиан поддел свободной рукой поводья, чтобы вернуть контроль. Однако тут позади, из всполохов тумана, на лошадиный круп вдруг скакнул один из неприятелей.
Злой кинжал пропорол шею Ралмантона, отчего тот испустил глухой вскрик. Выхватив выпавшие труды, эгусовец исчез вместе с ними. Конь продолжал мчаться по обожженным «Птицами» улицам, пока Юлиан ничего не замечал перед собой. При каждом движении он харкал кровью, чувствуя дикую боль.
«Тварь… Тварь! – думал он, силясь не рухнуть во тьму. – Послала на меня отряд… Все… узнала… Раскинула свою сеть куда шире, чем рассказывала. Сообразила, что я ее обманываю… Ненавижу…»
* * *
Он не знал, куда ехать. Тьма напирала на него, смыкала веки, пока он не отпустил поводья, слабея. Завидев проем, конь ринулся наружу из города, а затем поскакал в лагерь, ведь еще были свежи воспоминания о деннике и хорошем овсе. Юлиан припал к его гриве, дрожа от боли. Где укрыться? Ему нужна помощь… В почти пустом лагере – все бросились за наживой в Нор’Алтел – он с трудом выбрался из седла, можно сказать, выпал, чувствуя, как подкашиваются ноги.
Снаружи его шатра не было дозорных. Внутри тоже тишина. Он надрывно окликнул своих рабов, навалившись на деревянную опору, чтобы не упасть. Однако никто не отозвался. Тогда Юлиан заковылял к себе, чувствуя, как кровь стекает по шароварам в сапоги. Каждый шаг отдавал болью.
Цветастая занавесь отодвинулась, и на него взглянул Момо.
– Вам плохо? – спросил юноша.
– Где все?..
Собственный голос показался каким-то чужим, безразличным.
– Не знаю, – признался юноша. – Они вдруг поднялись и вышли прочь. Все разом, почтенный! Я их зову, а они не откликаются. Ушли вместе с Латхусом и Тамаром. Я с самого полудня тут сижу совершенно один, охраняя наши пожитки. Даже охрана ушла!
Ралмантон качался посреди комнатушки, пропахший кровью, болью и дымом. Выходит, Раум скрытно успела подменить всех рабов. А ведь он их проверял, вкушая кровь! В голове пульсировала лишь одна ненавистная мысль. Где он просчитался? Он не говорил о замыслах насчет дворца ни единой живой душе… Или так скора ее реакция на новость?
Он рухнул на колени, дополз до лежанки, где стащил с себя потяжелевший от дождя плащ, которым прикрыл раны.
Увидев, что почтенный истыкан, как еж, Момо вздрогнул. Он нелепо подбежал, не зная, как помочь, но его будто не видели. Глаза вампира застлала кровавая пелена, и только губы зло шептали ругательства. Задрав кольчугу, яростно вцепившись в арбалетный болт, Юлиан попробовал его вытащить, но, сцепив зубы, только скорчился – наконечник был стреловидным и продолжал тереться о его сердце, рвать. Кровь хлестала ручьем, заливая все ковры. Лицо вампира побагровело, и, пока он выгибался дугой, пытаясь избавиться от ослепляющей боли, юноша глядел настороженно, ибо перед ним бесновалось нечто нечеловеческое.
– Я позову лекаря… – сказал Момо дрожащим голосом.
– Не смей!!! – прорычал Юлиан. – Не зови!
– Но почему?!
– Нельзя, дурак… Помо… помоги вытащить… пом…
Юлиан перевернулся, чтобы облегчить страдания, – но это лишь прижало острую кромку к сердцу, – и он почувствовал, что силы его окончательно покинули. На глазах юноши он сделался мертвенно-белым, а рука, которой он пытался вырвать из себя арбалетные болты, рухнула наземь с низкой кушетки, и он весь замер – никакого движения.
Кровь закапала с его перчатки на ковер.
Бледный Момо присел на край кровати. Так он и сидел растерянный, не зная, куда себя деть. Неужели все кончилось? Вот так?.. Ему почему-то вспомнилось, как он, будучи маленьким, вернулся после обмена с Ягусем в деревню. Он тогда зашел в опустевший дом, чтобы обнаружить, что бабулечка умерла от голода… Почему именно это вдруг всплыло в его памяти, он не понимал. Чувствуя опустошение, юноша положил руку на грудь мертвеца.
И услышал, что сердце-то бьется! Да не бьется, а колотится!
Ничего не понимая, Момо остался один
