Евгений Шкиль - Стражи Красного Ренессанса
Журналист: Кирилл Константинович, вы ведь сами себя, совершенно не стесняясь, именовали и именуете диктатором? Почему?
Кашин: Потому что я и был диктатором. Так назывались в Республиканском Риме чрезвычайные должностные лица. Они назначались в периоды крайней опасности для общества и государства.
Журналист: Но, насколько мне известно, в Риме диктаторам давались полномочия максимум на шесть месяцев, а вы правили двадцать лет…
Кашин: Пятнадцать лет. Как диктатор я руководил страной с 2047 по 2062 годы. А потом на следующие пять лет я был законно избран. Но это не суть важно. В Риме так не воровали, за полгода никто не справился бы. У нас настолько все прогнило, что даже гуси гоготали за прайс, да и то, только на интернет — форумах. Третий Рим спасать было некому. Пришлось основывать Четвертый — в Сибири. С новыми правилами шахматной игры. Теперь уже нашими правилами.
Журналист: Какие первые задачи для себя вы ставили, когда Совет Народных Депутатов делегировал вам чрезвычайные полномочия?
Кашин: Идеологическая мобилизация населения. Времена были трудные, и разноориентированное общество просто не смогло бы выжить. Невозможно поставить общей цели, невозможно сформулировать концепцию, в рамках которой имелся бы демократический выбор, ничего невозможно. Только грабь, воруй, убивай. Хаос, который из контролируемого постепенно превращается в неуправляемый. Был выбор: либо мобилизация и новая попытка, либо смерть.
Журналист: И вам удалось заставить людей мобилизоваться?
Кашин: Во — первых, не мне, а нам, всем тем, кому надоел вечный беспредел, во — вторых, никто особо никого мобилизоваться не заставлял. Нужен просто ориентир и некий процент населения, согласный перенаправить свою энергию в нужное русло, остальные намагнитятся сами собой. Так было всегда и во все времена.
Журналист: И таким ориентиром стал национал — советизм?
Кашин (смеется): Вы опять за свое? Опять пытаетесь навязать политическое клише. Вот подойдете вы к грузчику Ване Долбину и скажете, товарищ, будь с нами, с левоцентристскими умеренно радикальными анархо — синдикалистами. Что он вам ответит? В лучшем случае ничего. Это в лучшем случае. Простому человеку нужна простая цель: твой враг тот‑то, он виноват в том‑то, твой друг тот‑то, он сделает для тебя и твоих детей то‑то, поэтому будь с нами, поддерживай нас и уважай нас.
Журналист: То есть любая простая мобилизующая концепция всегда подразумевает наличие не только друзей, но и врагов?
Кашин (разводит руками): А как вы хотели? Люди в массе своей одинаковы, и их не переделать. Не мы первые, не мы последние, кто пользовался, пользуется и будет пользоваться такими методами, дружбой против кого‑то. Мы сказали: ваши враги либералы, ваши враги этнонацисты, мы ваши друзья, и мы знаем как.
Журналист: И вам поверили?
Кашин: Когда нечего есть, обостряется вера. Олигархат подвел страну к тому краю, когда ее могло спасти только чудо и вера в это чудо.
Журналист: Кирилл Константинович, но в таком случае, не кажется ли вам, что вы превратили тех же либералов в козлов отпущения, в своеобразных "евреев". Не схожа ли такая политика с немецким нацизмом?
Кашин: Если схожа, то лишь поверхностно. Нацисты уничтожили многих евреев, которые ментально евреями не являлись, и не несли абсолютно никакой опасности Третьему Рейху. Нацисты убивали мнимых врагов. Либералы же — реальные враги, они превратились в обслугу глобального капитала. А главный враг финансистов, тот, кто может помешать движению капиталов, — это национальное государство, которое опирается на традиции населения с ним связанного. Поэтому либералы враги своих народов: русского, китайского, немецкого, турецкого и любого другого, в том числе и американского.
Журналист: Не буду с вами спорить. Но все же можно ли всех стричь под одну гребенку? Я понимаю вашу нелюбовь к политическим клише и, тем не менее, среди либералов есть свой левый и правый фланг.
Кашин: Что ж, придется вам ответить "политическим" языком. В нашем скорбном двадцать первом веке те, кто присвоили себе гордое имя "либерал", окончательно очистились от национализма, социализма и прочих " — измов", в результате чего они перестали идентифицироваться с помощью координаты "левый — правый", однако у них осталась другая ось: "верхний — нижний". Ты верхний, если являешься финансистом, членом совета директоров транснациональной корпорации, президентом развитой страны или, на худой конец, крупным чиновником в каком‑нибудь валютном фонде; ты нижний, если ты третьесортный политикан, рукопожатый журналист, марширующий с радужным флагом педераст, оголтелый национал — гомосексуалист, проституирующий блогер или, на худой конец, недалекий креакл, лайкающий посты этих самых графоманствующих жопников. Периодически вся вышеперечисленная братва устраивает публичные БДСМ — сессии, в которых покорные рабы, подставляя жирные задницы под плети, тщательно вылизывает ноги, сфинктеры и гениталии своих хозяев. И те и другие получают от таких садомазохистских забав незабываемое удовольствие. А тех, кто не участвует в подобных играх и даже отказывается на них смотреть, сабы и их строгие господа искренне считают ванилью, которая не в Теме. И какая разница, скажите мне, товарищ журналист, между левым и правым мазохистом? Может в том, что именно они кричат, когда их страпонят? Один: "Да здравствует человек труда!", а другой: "Хайль Гитлер!" Но это не вопрос ориентации, ибо ориентация у них одна, это вопрос дискурса. Это вопрос ролей, которые они играют во время сессий. Я знал либерала, который играл роль коммуниста и развалил сверхдержаву. Я знал либерала, который играл роль демократа и расстрелял парламент. Я знал либерала, который играл роль патриота и превратил собственную страну в сырьевой придаток. Наконец, я знал либерала, игравшего роль националиста, и чуть не уничтожившего собственный народ. Теперь вы понимаете, о чем я?
Журналист (смущается): В общем, да. Однако объяснили вы это скорее не "политическим", а "порнографическим" языком.
Кашин: Это одно и то же. Именно поэтому мои статьи, посвященные политике, полны нецензурной лексики и нелицеприятных сравнений. В конце концов, рекомендую прочитать вам обзор "От Константина Кавелина до Алексея Навалина: ложь, пиздеж и провокация отечественной либеральной мысли" и у вас в голове все встанет на свои места.
Журналист: Обязательно почитаю. Кирилл Константинович, большое вам спасибо за интересный разговор и за то, что нашли для нас время.
Кашин (улыбается): Пожалуйста. Мне не жалко, я на пенсии.
* * *Покинув иллюзорум и спустившись на лифте в комнату обслуживая, Петр Георгиевич, почувствовал некоторое облегчение. Впрочем, на дежурный комплимент Алисы Берген, он лишь сухо улыбнулся. Речь старой датчанки казалась куратору неразборчивой и бессмысленной. Он не слышал и не слушал ее. Из головы никак не шли слова покойного диктатора: "Мы взяли на себя вины больше других. Намного больше и добровольно! И это наш крест".
Ионов подошел к окну, посмотрел вниз. Памятник Прометею, попирающему поверженного Зевса, стоял на своем месте. Вечный мятежник с вечным огнем и глиной, из которой делаются смертные люди с вечными неразрешимыми вопросами в головах. Антихрист, поднявший бунт и обрекший на гибель человечество, ибо разгневанные боги устроили всемирный потом. Стоила ли непокорность того?.. и ведь в его честь возводят монументы.
Дальше метрах в пятидесяти от памятника стоял огромный киберстенд. На экране на фоне развевающегося красного трехзвездного флага появилась надпись: "Не стабильность, но устойчивость, не суета, но динамика, не эффекты, но эффективность. Россия, которую мы приобрели".
Петр Георгиевич тяжело вздохнул. Где‑то сзади продолжала говорить датчанка. Сегодня она была болтлива. Конечно, ее можно понять — закончились мучения, работа выполнена на отлично, пришла пора расслабиться. Но куратор не чувствовал себя победителем…
— …как вы считаете, Петр? — донеслась до него последняя фраза.
— Что? — Ионов повернулся и посмотрел на женщину.
— Мы могли бы отметить, как вы считаете? — повторила она.
— Алиса, скажите, — на миг куратора охватило нечто похожее на панический страх, но он справился с собой, — а разве Прометей не близок с Люцифером? Он ведь тоже богоборец?
Сперва датчанка смутилась неожиданному вопросу, растерянно улыбнувшись, но затем она произнесла, как и всегда, ровно и спокойно:
— Петр, я бы сказала, что этот миф близок к христианским мотивам. Прометей близок к Иисусу.
— В самом деле? — удивился Ионов.
— Да, — кивнула Алиса Берген, и глаза ее сияли такой невинной чистотой, что у куратора невольно сжалось сердце, — Прометей означает "провидец", "тот, который мыслит наперед". Это значит, что когда титан похищал огонь у богов, он предвидел, что будет наказан, что будет страдать во имя блага людей. И он пошел на мучения. Так же как и Христос.
