Драконий век - Д. Дж. Штольц
– Может, не все потеряно? – спросила она с сочувствием. – И ты когда-нибудь опять станешь человеком?
– Ты, похоже, птичка, не ш-шлушала, что я говорил про демонов и людей. Я такой, как есть… Демон… Чудовище… Я помню слова Фойреса, когда встретил его давным-давно. Тогда я не понял, но теперь их смысл мне приоткрылся. Все происходит так, как предвидел Фойрес.
Дейдре понуро опустила голову, пошла следом за драконом, который готовился к взлету.
– Скажи мне, – спросила наконец она. – Должна ли я покинуть твой остров именно сегодня?
– Зачем спраш-шиваешь? – прошипел дракон, обернувшись. – Чего ты хочеш-шь?
– До чего же ты любишь отвечать вопросом на вопрос… – пробормотала Дейдре в смятении. – Я пока не знаю, куда мне направиться. Южнее? Там эти злые огненные птицы. Севернее? Рубахи мои прохудились, надо дошить новые. Если позволишь остаться ненадолго, буду тебе благодарна.
Дракон склонил голову набок, разглядывая девушку со звенящим поясом. На остров почти осела ночь, и в темноте Дейдре перестала прятать лицо в своих длинных волосах. Дракон рассматривал ее прямой, горящий взор. Дейдре было много-много лет, но на самом деле душой она еще пылала, как солнце в зените. Ему вдруг ясно представилось, что точно так же, как он смотрит на Дейдре, возможно, некогда и Вериатель смотрела на юного рыбака перед собой. Не привлекли ли ее эти наивность и преисполненность верой в будущее?
Именно поэтому, подумав, демон ответил с нарочитым зевком:
– Раз тебе так нужно, прогонять не ш-штану. На этом оштрове еш-шть все, что тебе понадобится для пути. К тому же нигде, кроме как здесь, ты не увидишь одновременно и закаты во всей их красе, и море, и не почувствуешь такого густого запаха сосны, которая растет в центре острова. Так что оштавайся… А там, как потеплеет, полетишь, куда душа понесет…
Прошипев это, дракон оттолкнулся от скалы и отправился к себе в расщелину, где не так шумно и ветрено, как на этой скале, так и названной им – скалой Ветров.
Вслед ему смотрела девушка, которая не понимала, зачем поддалась порыву остаться. Впрочем, ей думалось, что с пришедшим теплом она действительно определится, в какую сторону отправится со своими скромными запасами вещей и посуды. А пока их нужно было привести в порядок, пополнить скарб.
* * *
Поздним летом
Васильки кланялись, усеивая поредевший из-за позднего лета небольшой луг в северо-западной части острова, где не так ветрено. По этому лугу шла Дейдре в сине-фиолетовом венке. То и дело порывы ветра пытались сорвать его, но девушка удерживала венок рукой, уже привыкнув к буйному нраву острова. Вот она поднялась по выступам, спустилась, миновала каменный лабиринт и выбралась к самой западной точке, устроилась подле темной скалы и, подобрав под себя ноги, залюбовалась на пламенеющий горизонт. Небо над ним горело красно-оранжевым, расстелившись над горами, выглядывающими из-за моря.
Скала шелохнулась. Тряхнув гривой, дракон потянулся и с интересом посмотрел на гостью и на ее венок.
– Ты опять шла пешком, потратив уйму времени? – его голос был насмешливым, но беззлобным.
– А у нас его так мало, что я не могу себе позволить пройтись? – только и ответила Дейдре вопросом на вопрос, научившись этому у дракона.
Так они и смотрели вдвоем, как солнце медленно опускается за горы. Вот оно сокрылось наполовину – и линия горизонта сузилась до небольшой ярко-красной черты, готовая поблекнуть и растаять, как иллюзия, оставив после себя лишь быстро сгущающиеся сумерки.
– Ты влюблена, Дейдре? – послышалось шипение.
– Что? Почему ты так решил? – девушка вздрогнула от неожиданности.
– В твоем венке васильки и поздние фиалки… Мне почему-то кажется, что это символы любви и чистоты там… где родился.
– Ах, совсем нет… – выдохнула Дейдре и спрятала венок в коленях, залившись краской. – У нас их вплетают для почтения памяти кого-либо. Я вспоминала о матушке. А васильки… Это же цветы, которые поцеловало небо… Да и вообще… Знаешь, я тут подумала…
– Звучит как угроза. Что же ты надумала?
Но она не отреагировала на шутливый тон.
– Уильям… – позвала она.
– Да? – он повернулся к девушке.
Между тем море внизу все так же неизменно билось о скалы, пытаясь захлестнуть их целиком. Кто знает? Может, когда-нибудь это и случится? Но пока дракон, отвернув от ледяной воды морду, глядел на девушку, на которую лились остатки солнца. Пальцы ее перебирали венок, заботливо поглаживая васильки, где каждый лепесток горел в закатных лучах.
– Уже лето… – шепнула Дейдре. – Мне давно пора покинуть остров, отправиться дальше…
– Если надумала, лети, птичка. Рубахи ты сшила новые, пош-шуду наделала, и даже фигурки на поясе у тебя появились новые, пусть и не золотые. К пути ты подготовилась.
Дейдре опустила глаза к венку, и ветер тут же застлал ей лицо ее же волосами. Она наконец-то нашла силы сказать то, что давно тревожило ее:
– Я не понимаю, Уильям… Поначалу я приходила к тебе, рассказывая обо всем том, что ты прозвал сказками, после чего уже ты прилетал ко мне, чтобы послушать их окончание. Я пела тебе, и тебе нравилось. Но только наступила весна, ты прекратил это делать… Точно отдалился. Почему так? Какую правду ты мне не открыл? Или этот подлец Гаар наговорил тебе что-то, о чем ты вспомнил по весне?
– Он не ш-шказал ничего, чего бы я не знал сам. Или о чем, по крайней мере, шмутно бы не догадывался. Это игра джиннов, или юстуусов, но ш-шуть этой игры в том, Дейдре, что, как бы я ни поступил, я неизбежно дарую победу одной ш-штороне, – прошипел дракон. – Посмотри на солнце, Дейдре… Мы с тобой живем на краю мира, и в один из дней этот закат может стать последним не только для нас, но и для всего остального. Какая роль отведена нам? Неужели ты не задумывалась об этом? Не уготовано ли нам сжечь его или стать сосудами для тех, кто сделает это? И пош-шле всего ты спрашиваешь меня, почему я так поступаю по отношению к тебе?
Дейдре молчала и разглядывала венок, прикусив губу.
– Не тешь себя иллюзиями, Дейдре, – продолжил дракон, и его глаза мерцали огнем заката. – Конец у нас с тобой будет всяко трагичным, поэтому лучше улететь тебе, птичка, подальше, чтобы потом было не так больно нам обоим.
– И лишиться счастья из-за далекого несчастья? Не любить только лишь из-за того, что любовь когда-нибудь закончится? – ужаснулась Дейдре.
– Ты не можешь любить меня… Во мне уже перегорело то, что зовется страстной и полной чувств любовью, какую ищут такие молодые, как ты, – прошипел с грустью дракон. – А в тебе это все пока есть. Для тебя любовь – ш-шолнце и жар, для меня – ничто. Для тебя жизнь – распускающийся после бури цветок, для меня – пепел, под которым ничего не вырастет. У тебя впереди будущее, которое воображается тебе бесконечно долгим, а потому обнадеживающим. У себя же я вижу за спиной прошлое, как короткий миг.
– Ты любил ту Вериатель, про которую упоминал, да? – спросила Дейдре, посмотрев на него. – И она погибла?
– То не любовь, а проклятие. Мы были сплетены душами оттого, что…
– Но разве любовь – это как раз не сплетение двух неполных душ, желающих стать одной? – перебила Дейдре в порыве чувств. – Жить лишь воспоминаниями о любви, о прошлом, о том, какие ошибки сделаны, – вот настоящее проклятие! Остается только броситься в море со скалы, чтобы все прекратить!
– Ты рассуждаешь не разумом, а ш-шердцем, – заметил дракон, хотя по нему пробежала дрожь, и он даже мотнул головой, отгоняя прочь желания. Не оттого ли так долго Вериатель скорее не любила его, а пользовались им, что боялась желать счастья для них обоих?
– Но разве это плохо – хотеть счастья и любви? – Дейдре будто прочла его мысли. – Тогда почему ты не отказал мне в моей просьбе остаться ненадолго? Почему ни слова не сказал, когда вышел срок? Разве мы оба не хотим одного и того же?
– Ты не понимаешь, чего я хочу… А когда поймешь, будет пож-ждно… Я не человек, Дейдре, и любви, какую воспевают
