Драконий век - Д. Дж. Штольц
* * *
Когда Дейдре опять спустилась в расщелину, где уже знала, как ступать, чтобы не поскользнуться, внутри никого не оказалось. Ее это так поразило, что она не сразу попробовала сообразить, куда пропал дракон, – только глядела в опустевший темный угол.
Дракона она обнаружила на западном краю острова. Здесь всем правил ветер, взлохмачивая шерсть местных стад, поглаживая травы, дуя на бескрайнюю воду, завывая у берегов уже голосом куда более гулким. Здесь скалы вздымались высоко над морем, разбивающимся об их основание белой пеной. Здесь природа была во всем ее проявлении: первобытна, шумна, полна и нетронута, – и черный дракон казался ее детищем от мира демонов. Стоило Дейдре выйти из сравнительно тихой глубины острова, как ветер накинулся на нее. К огромному дракону Дейдре шла, хватаясь за подол рубахи, вмиг промокшей от насыщенного водой ветра, и ее косу сразу небрежно растрепало.
Дракона порой обдавало брызгами от высокой волны, но он лишь выдувал их из ноздрей и не шевелился. Прикрыв веки, он глядел на воду, как та бурлила и пенилась внизу. К Дейдре он лишь едва повернул голову, склонил ее и приоткрыл большой глаз.
– А ты все здесь, птичка, – прошипел он и тут же вернулся к созерцанию воды. – Зачем пришла сюда, где тебя ш-шмоет в море в твоем человеческом облике?
– Я подумала над тем, что ты рассказал, – почти прокричала сквозь ветер девушка.
– Ага, вот как… – теперь он целиком обратил на нее внимание, оторвался от моря. – Будешь ругать меня за то, что я рассказал тебе всю правду? Или, того больше, решишь найти Филиппа, чтобы отомштить за мать?
Глаза Дейдре были опухшими от долгих и горьких слез, но она призналась:
– Я не в обиде на Филиппа, потому что он не знал матушку такой, какой ее знала я. Она всегда была доброй, любила нас, заботилась даже о неродных детях, как о своих. И пусть это было ее тело, но ее поступками уже правила не ее душа, а юстуус. Поэтому я буду молиться за ее душу и тело, может, хотя бы так она найдет дорогу в Сумрачный Хорренх… – Дейдре поправила прядь. – Я постараюсь запомнить ее такой, какой она была со мной.
– Рад, что ты так решила. Ты неглупа, птичка. Пусть и наивна.
– Почему ты меня так называешь? Какая я тебе птичка? – произнесла она, поджав губы.
– А какой из тебя дракон? – поинтересовался дракон. – Ты не пользуешься данными тебе крыльями в полной мере, ютишься в своей норке и подставляешься опасностям. На этом острове раньше жили гарпии. Питались козами и тем, ш-што прибьет к берегу. Я сжег часть из них… Прочие убрались восвояси. Но что, если какая-нибудь дерзкая гарпия нападет на тебя? Что предпримешь?
– Ты беспокоишься обо мне, Уильям? – попыталась поддеть его Дейдре. – Разве ты не говорил, что тебе все равно? Так не трогай меня и мое обличье!
– Я прош-то заметил, что Гаару не штоит прилагать таких больших усилий, чтобы избавиться от тебя. Ты и ш-шама с этим прекрасно справишься и избавишь его от себя.
Дейдре сжала губы в одну линию, но не ответила на поддевку. Не ей было тягаться с драконом в остроте языка и ума. Она подошла ближе, постоянно поправляя волосы, чтобы они не разлетались слишком сильно, показывая шрамы на лице, или не лезли в глаза.
– Называй как хочешь! Но я пришла не ругаться, а сказать тебе, что… – Она замялась, потом продолжила уже громче: – Я прощаю тебя, Уильям, за твои обидные слова и поступки, потому что ты тоже не знал мою мать такой, какой ее знала я.
– Видимо, надо рассказать тебе больше правды, Дейдре, раз ты так просто ее приняла и решила жить дальше, как и до этого, ш-ш-ш-ш… – саркастически ответил дракон. – Но чего ты хочешь добиться этим прощением?
– Мне от тебя ничего не нужно, но так действительно проще жить, когда ты честен перед другими и в первую очередь перед собой, – заверила его девушка, не различив сарказма.
Пока они беседовали, солнце уже подкатилось к горизонту и окрасилось в ярко-оранжевый цвет. Опять налетел порыв ветра, и Дейдре, поправив волосы естественным движением, без намека на кокетство, изумилась тому, как играет пламя светила на море, как крепчает ветер и накатывает волнами, переливающимися огнем в угасающих лучах. Девушка тоже прониклась этим видом нетронутой, монументальной природы, отчего в ее душе поднялось необъяснимое и загадочное чувство. Природа обладает той единственной красотой, которая не приедается даже привередливому глазу, изыскивающему во всем недостатки, чтобы утомиться и назвать рассматриваемый предмет пустышкой. Нет, природа в этих краях, какая бы она ни была – зимняя, летняя или весенняя, – каждый раз поражала.
Поэтому Дейдре с драконом некоторое время разглядывали закат со скал.
– Одного я не понимаю, – произнесла Дейдре и присела, надвинув платье так, чтобы оно не задралось. – Люди не примут меня такой… Страшной… уродливой… К тому же не знающей их языка… Поэтому я поселилась в горах. – Она неосознанно дотронулась пальцами до шрамов. – Но почему ты прилетел сюда, в горы, если у тебя есть старый охотник, который считает тебя сыном?
– Почему ты называешь Филиппа охотником, Дейдре?
– А кто он еще? Ходил с луком, шел впереди нас и выглядывал все, слушал лес. Так ведут себя охотники общины, причем самые старые и опытные.
– Понятно. – Дракон переложил голову поудобнее, на другое крыло. – Филиппу осталось не так много лет. Он уже может быть мертв. Но Филипп не хотел, чтобы я позабыл себя, поэтому отправил меня искать решения. А я поступил согласно его просьбе, чтобы не лишать его надежды на то, что у меня получится.
– Но у тебя же получилось. – Дейдре поморщилась от налетевшего ветра. Солнце почти село в море, за далекие горы. – Почему ты не вернешься? Вдруг он еще жив? Он обрадуется тебе!
– А ты не догадываешься, птичка, в чем причина?
Не понимая, Дейдре вскинула взгляд на лежащего рядом дракона, который продолжал глядеть в воду, точно выискивая в ней что-то.
Некоторое время Дейдре думала, в чем же подвох и почему Уильям не может жить среди людей, язык и обряды которых знает, как вдруг ей в голову пришла страшная мысль.
– Ты не можешь обратиться в человека?! – воскликнула она, подскочив.
– Не могу с прошлой ош-шени, – подтвердил он.
– Как? – не поверила девушка. – Ты же заходил ко мне в дом! Хотя ты был так одет, с ног до головы, и двигался необычно… Получается, с тобой произошло то же, что и с Генри и с моими родичами?
– Можешь порадоваться, что твой оберег от злых демонов вш-ше-таки подействовал. Как он там назывался? Атанкар? – дракон скрыл за иронией свои печали. – Что каш-шается Генри… Глупец Генри сходил с ума, стремясь быть человеком, но таковым не являясь. В постоянных перекидываниях в человека, боряш-шь с демонической, драконьей, частью и не принимая ее, он боролся с самим собой. Потому и обезумел. Вш-ше дело в яростной борьбе, в противостоянии с собой же. Слишком долго я шел к этому пониманию, отчего единственным выходом стало полностью отказаться от обличья человека. Только я сделал это, как безумие отхлынуло от меня темной водой, оштавив часть воспоминаний. Правда, хм, я не знаю, какую часть мне оставили – большую или меньшую.
Он свесил голову со скалы, чтобы получше рассмотреть в сумерках бурлящую пенистую воду. Ненадолго он попытался вспомнить место, где родился, свою семью, да и вообще, как жил, когда был человеком, но у него не получилось. Единственное, что он помнил, – это одурманивающий запах хвои, горы и шумящие воды рек. Потому и пришелся ему по душе этот остров, где он поселился. А еще в его разуме вспыхивали обрывки прошлого, как он правил Ноэлем, как путешествовал по Югу, изучал яды и боролся с джиннами, но все это казалось ему чем-то бесконечно далеким, точно и не принадлежащим ему.
Солнце село за море, за горы вдали, что виднелись при хорошей погоде.
