Практик - Павел Николаевич Корнев

Городец приподнял брови в показном удивлении.

— А ты к этому какое отношение имеешь? Тебя с научного направления сняли?

— Нет, но всё равно должен быть в курсе.

Георгий Иванович покачал головой, выдвинул ящик письменного стола и кинул перед собой несколько листов. Провёл карандашом по одному, затем по второму и сообщил:

— На текущий момент не взяли пятерых. — Он резко вскинулся и уставился на меня. — Скажи-ка, Пётр, а где сейчас находится небезызвестный тебе Василий Короста?

Я пожал плечами.

— Понятия не имею.

Альберт Павлович мягко улыбнулся.

— Не в моих принципах возводить на людей понапраслину, но кое-кого точно заинтересует, с какой стати этот товарищ, который нам вовсе не товарищ, покинул здание комиссариата за считаные минуты до начала штурма!

Я спокойно выдержал взгляд куратора и прислонился к дверному косяку.

— Интуиция у Коросты дай бог каждому! Опер от бога! — заявил с невозмутимым видом. — Но вот лично мне интересно, с какой стати в расстрельный список угодил рядовой оперативник секции-пятнадцать. Кто его туда включил? На каком основании?

Альберт Павлович посмотрел на Георгия Ивановича, тот встопорщил усы, и всё же удосужился ответить:

— Подозреваю, всему виной близкое знакомство с Зимником. Он ведь по его протекции в комиссариат устроился и в столицу перевёлся.

— Короста уже полтора года работал в другом подразделении! — напомнил я.

— Чего нельзя сказать о его жене! — парировал Городец. — Зимник принимал самое деятельное участие в её карьере! Даже поспособствовал отправке в Ридзин по линии ИНО РКВД!

Продолжать спор не имело никакого смысла, и всё же я уточнил:

— А можно с конкретной формулировкой ознакомиться?

Пусть нисколько не верил, будто Василь замешан в чём-то действительно серьёзном, но хотелось не верить, а знать наверняка.

Георгий Иванович поглядел на меня с нескрываемым сомнением.

— Список формировался по представлениям разных ведомств. Информацию обобщили в самый последний момент.

— И у вас нет доступа к изначальным материалам?

— Конкретно по Коросте — нет, — признал Городец и, будто оправдываясь, добавил: — Мелкая сошка. Знаю только, что материалы по нему пришли из аналитического дивизиона.

— Так подними их! — предложил вдруг Альберт Павлович. — Уважь Петра!

— Ты сейчас серьёзно?

— Предельно! Короста — оператор, а чем меньше наших окажется замарано в этом деле, тем лучше. Вдруг там и вовсе одни только домыслы и предположения?

Кураторы обменялась хмурыми взглядами, но дальше эту тему никто из них развивать не стал.

— Тебе, Пётр, пламенный привет от Кондрата Семёновича, — объявил Альберт Павлович с какой-то очень уж многозначительной улыбкой. — И мой тебе совет: не попадайся ему какое-то время на глаза. Едва ли он оценит твоё участие в скоропалительном замужестве старшей дочери.

— Не имею к этому никакого отношения! — отрезал я. — Это было осознанное решение Ники Кондратьевны.

Альберт Павлович рассмеялся.

— Уж будь уверен, крайним выставят именно тебя!

Георгий Иванович покачал головой и недобро усмехнулся.

— У товарища Врана и без Петра найдётся, на ком сорвать злость, — заявил он, достав из сейфа пухлую папку. — Его супруга завела роман на стороне, на угрозе предать адюльтер огласке оперативники РКВД её и завербовали. Она полагала, будто ни о чём предосудительном не сообщает, но дело на основании этих показаний состряпали на загляденье. Да ты сам посмотри!

Альберт Павлович принял у Городца папку и уставился на меня. Я отлип от дверного косяка и развёл руками.

— А кто бы её заподозрить мог?

Куратор поморщился и взялся изучать протоколы, а Георгий Иванович извлёк из сейфа ещё одну папку, кинул её на стол.

— Тебе, Пётр, тоже есть с чем ознакомиться.

Помимо номера дела и служебных отметок на картонной обложке значилось моё собственное имя, и я озадаченно потеребил завязки.

— Глянь двадцатый лист, — подсказал Городец. — Потом обсудим. И да — признаю, что касательно твоего друга я дал маху. Он не болтун, и с этим придётся что-то делать.

Часть вторая

Глава 4

Под двадцатым номером в папке был подшит донос.

Ну как — донос? Скорее уж, если рассуждать беспристрастно, это было заявление неравнодушного гражданина. Но вот как раз с беспристрастностью у меня и возникли проблемы. Поводил кончиком языка по золотой коронке на месте выбитого зуба, перечитал докладную моего бывшего одноклассника, товарища и вроде как даже друга Льва Ригеля, поморщился.

— Не кривись, не кривись! — мрачно глянул на меня Городец. — Та операция до сих пор засекречена, разглашать её подробности он не имел никакого права. Надави, оцени реакцию. Жду от тебя мотивированное суждение.

— В какие сроки?

Георгий Иванович покачал головой.

— Нет сроков. Просто непонятно, когда его из больницы выпишут. Аналитики серьёзно перенапряглись, их под конец едва не достали.

Ненадолго задумавшись, я спросил:

— Я в столице остаюсь или…

— Остаёшься! — перебил Городец и кинул взгляд мне за спину.

Дремавший на диванчике Иван Богомол рассмеялся.

— Мне выйти или можно просто уши ладонями зажать?

Альберт Павлович оторвался от чтения протоколов и покачал головой.

— Всё тебе хиханьки-хаханьки! А у людей секретность!

Скуластое лицо Георгия Ивановича приобрело выражение крайнего неодобрения, но он не стал ввязываться в пикировку и вновь обратил своё внимание на меня.

— Твою группу включили в состав оперативно-розыскной бригады, — сообщил Городец. — Вечером проведу инструктаж, ознакомлю с приказом и поставлю задачи. А пока, если у товарищей, — слово это он произнёс с нескрываемой иронией, — больше нет вопросов,