Зеркальщик - Кирилл Юрьевич Шарапов
Руна была крайне сложной по исполнению, так как требовалась точность и четкая последовательность линий. На нее Радим угрохал минут десять. Вытерев пот со лба, он отступил назад и дрожащей рукой прикурил. Требовалось успокоиться, даже в боевом трансе чертить высшую руну крайне тяжело. Переведя дух, он обреченно вздохнул и, вытянув руку, коснулся серебристых энергетических линий, еще пустых, но скоро они напитаются его силой.
— Поехали, — шепнул он, и резерв стал быстро убывать.
Минута, две, три — четверти уже нет, и это не считая того, что было потрачено, при проходе на эту сторону. Шесть минут — он почти сухой. Если на руну пути туда хватит, то обратно — точно нет, поскольку перемещение по зеркалам внутри мира, да еще на короткие расстояния, это как городской транспорт, так, пара остановок, а между землей и зазеркальем — межгород, Энск — Владивосток. Так что, обратно он вернется не раньше, чем через пять часов, и то только после восполнения, а ведь еще стрижига убивать. И тут проблема, его нужно давить рунами, к оружию он слабовосприимчив. Платов, когда узнал о стычке в раздевалке, заявил, что Радим — везучий сукин сын, поскольку тем складнем он бы даже не смог поцарапать эту гнилую с виду хрупкую плоть. Но теперь у него другое оружие, да и по рунам он не профан. Одно плохо, стрижига свободно оперирует полным кругом, чего из людей не может никто, да и из зеркальных ведьм только верховные в ковенах.
Руна, наконец, вспыхнула золотом и расплылась. Все, путь открыт, и враг знает, что к нему гости. Руна пути на этот раз вышла легко и быстро, и трех минут не понадобилось, зеркальная поверхность пошла рябью, и Радим шагнул на ту сторону.
Кожу уже как-то привычно обожгло легким морозцем, в нос ударил запах разложения и тлена — запах логова. Радим раскатал горло свитера и натянул его на нос, не слишком удобно, но дышать сразу стало, куда как легче. Теперь ему не нужно зеркало, светляк в левую руку, кукри в правую, сразу перейти в боевой траснс. Он обернулся к зеркалу и одним касанием проверил резерв, все было хреново, осталась треть. Этого хватит, чтобы уйти туда, откуда явился, но не дальше, придется ждать, когда восстановится.
До центрального зала он добрался без проблем, никто не атаковал его из тьмы, Радим просто шел. Причем, в отличие от чистых сухих ходов предыдущего подземелья, здесь было все гораздо хуже, под высокими ботинками хлюпала вода, стены покрыты серой то ли слизью, то ли плесенью, воняло даже через плотное горло свитера. Оно и понятно, запах, помимо хозяина логова, источали обгрызенные детские кости. Они с треском ломались у него под ногами, словно сушняк в буреломе, и шага нельзя было вступить, чтобы не расслышать этот жуткий звук. Сотни детей нашли свою гибель тут, видимо, хозяин иногда выкидывал останки из главного зала, расчищая пространство.
Трудным был этот не слишком длинный путь, всего в полсотни метров. Аура смерти пропитала камни стен. Радима бил озноб, причем куда сильнее, чем тогда, в морге. Атмосфера давила, прижимая к земле, ослабляя его. Холодная капля из-под свода упала на лоб, заставив вздрогнуть. Внутренний голос шептал: «Беги, что тебе с этого пацана? Кто он? Еще одна жертва, такая же, как те, что хрустят под ногами. Сам погибнешь, и его не спасешь». Но Вяземский, сцепив зубы, шел вперед. Вот и арка, стены разошлись вширь, да так, что светляк не смог дотянуться до них. Кучи какого-то хлама, все те же кости белели на полу, смрад стал нестерпим. Дикий не выдержал и, отодвинув горло, выплеснул себе под ноги почти переваренную пиццу.
— Пришел, — проскрипел голос из темноты. И на границу света вышла сгорбленная фигура, обряженная в истлевшие лохмотья. — Ушел ты от меня, — продолжил мерзко скрипеть стрижига. — Но я почуял, что ты вернулся, и, ощутив след в твоем жилище, прихватил детеныша, так, чтобы ты узнал об этом. И ты пришел. Вы всегда приходите, вы, именуемые людьми, глупы, спасаете детенышей, даже чужих, вместо того, чтобы просто заделать пяток новых. Черный ходок, который заплатил за твою смерть, умер давно, а контракт на крови не закрыт. Я ждал, я не мог его нарушить. Я — демоническая сущность, дав клятву, либо сделаю, либо умру, ведь я страдаю, пока она не будет выполнена, кровь требует.
— Болтаешь много, — вытерев рукавом свитера губы и натянув горло обратно на нос, ответил, перебарывая дрожь в ногах, Радим.
— Верно, — согласился стрижига, — пора умирать. Я голоден, ты не представляешь, как было тяжело не загрызть этого детеныша, ведь, если бы он умер, ты бы не пришел.
Он размазался в воздухе, возникнув буквально в шаге от Вяземского, ударив лапами снизу вверх, сначала левой, потом правой, двинувшись вперед, тараня жертву плечом. Он был быстр, куда быстрее, чем там, в раздевалке. Еще одна особенность стрижига, он куда сильнее в зеркальном мире, чем в родной для Дикого реальности. Вот только Радим был уже не тот, что полгода назад, пятящийся с трясущимися от страха руками. Уйти влево из-под удара, швырнуть соль, зажатую в кулаке прямо в морду твари, рубануть от души кукри по левой конечности, пробивая изъеденную тленом шкуру. Тяжелый клинок наткнулся на кость и дальше не пошел, а Вяземский уже рвал дистанцию. И, как оказалось, вовремя. Ослепленный и обожженный белой смертью стрижига взвыл так, что у Радима из ушей полилась кровь, и тут же ударил руной кольца, заряженной на лед. Огня эти твари не любили и не пользовались им, а вот холод был для них родным. Десятки сосулек, размером с пару пальцев, разлетелись на триста шестьдесят градусов. Эта руна была
