Ведьмина поляна – 2 - Василий Головачёв
– Великий ждёт! – изрёк он высокомерно, дождавшись, когда из люка высунется Максим.
– Иду! – буркнул пограничник, машинально проверив, на месте ли глушар и нож.
– Макс! – еле слышно проговорила за спиной Любава.
Он обернулся, постаравшись выглядеть уверенным и бесстрашным. На секунду прижал жену к себе.
– Всё будет хорошо, любимая! Верь мне!
– Верю, – улыбнулась она сквозь страх.
Он перелез на борт катера, и судёнышко помчалось к шеренге еуродского флота. В проёме люка появился Малята, помахал рукой, и Максим помахал ему в ответ.
На середине дистанции в голову пришла мысль проверить связь с Любавой.
Максим застыл, копируя позу парламентёра, настроился на вызов, держа в памяти лицо жены, и почти мгновенно получил ответ: Любава улыбнулась!
«Привет, милый».
Он улыбнулся в ответ.
«Проверка связи».
«Молодец, что догадался. – На лице жены отпечаталась тревога. – Постараюсь быть с тобой всё время!»
«Если что, я позову».
Лицо Любавы подёрнулось рябью и исчезло, но ощущение её присутствия в «недрах» психики осталось. Вспомнилась знаменитая народная поговорка: муж и жена – одна сатана. Максим невольно улыбнулся, подумав, что в их с Любавой случае этот тезис вполне оправдан, коль они уже начали общаться мысленно, хотя словечко «сатана» следовало бы заменить другим, к примеру…
Он задумался, не найдя термина, не ангел же? Тогда кто? Супермен? Нет! Идеал? Тоже нет. Что остаётся? Нормальный человек?
Катер развернулся, приставая к борту хладоносца, и посторонние мысли улетучились. Мышцы напряглись сами собой, и ему потребовалось усилие, чтобы успокоить их и вести себя подобающим образом.
С борта на катер упал верёвочный трап с металлическими ступенями.
Парламентёр указал на трап, Максим поднялся на борт тримарана, вдоль которого выстроилась шеренга хладунов. С двух сторон к гостю подошли дюжие чёрно-красные гвардейцы, повели в центральную надстройку, которую венчала каюта конунга.
Максим заметил, как высоко над хладоносцем пролетел ворон, и на душе отлегло. За ним наблюдали с борта самолёта.
Перед тем как войти в надстройку, он кинул взгляд на соседний болотоход, накрытый «дикобразом» мракобоя. Настроение упало. В сердце вползла тревога. Но в памяти всплыло видение хтона, подчинившегося росичам, и пограничник приободрился.
Поднялись на третий уровень строения. Стоявшие у двери в каюту гвардейцы открыли дверь. Максим вошёл.
Со времени первого визита к конунгу в помещении ничего не изменилось. Разве что хладунов стало двое. Один торчал в клетушке слева за троном властителя Еурода, второй – в такой же нише за барьерчиком справа. Да по стенам были развешаны какие-то чешуйчатые круглые щиты.
Кроме того, на этот раз конунг вырядился не в роскошный наряд Великого Повелителя Великотопи, украшенный набором золотых и бриллиантовых наград, а в подобие сверкающего золотом трико, подчёркивающего достоинства фигуры: могучий торс, впечатляющие рельефные мышцы, широкие плечи. В этом трико конунг выглядел статуей бодибилдера под два метра ростом, вылитой из металла. Снижали эффект только тонковатые для такой фигуры ноги, напоминающие кривоватые лапы тигра, да широкий таз. На голове Великого красовалась золотая корона, а точнее, шлем с нависающим надо лбом клювом.
– Обрадо зреть! – проговорил он по-росичски рокочущим грассирующим голосом. – Вельми хацелас пабачыцца.
Конунг улыбнулся, показывая ослепительно-белые острые зубы.
– Уважаю за бесстрашие, русский. – Эти слова он произнёс на русском языке. – Не уверен, что я согласился бы на вашем месте.
– Где Гвидо? – сухо осведомился Максим, чувствуя нарастающее на мозг давление. Кто-то смотрел на него издалека, огромный и абсолютно чужой.
– Кто? Ах, этот ваш слуга.
– Он сотник, а не слуга.
– Не придирайтесь к словам. Жив и почти здоров, только слегка помят.
– Приведите его, прежде чем мы начнём… разговор.
– Разумеется, договор есть договор. Но и вы сначала выложите холодняк. Как видите, я безоружен.
Максим хотел было обратить внимание владыки Еурода на его шлем и на стоявших по стойке «смирно» хладунов, но передумал. Вынул глушар, отстегнул нож, протянул их гвардейцу справа. Тот с опаской принял «холодняк» (термин принадлежал спецназовцам России, что подчёркивало хорошее знание конунгом дел за Гранью) и отступил к стене.
Дюжие гвардейцы привели сотника.
Гвидо был без колонтаря, в исполосованной порезами, грязной серой рубашке и без сапог. Лицо сотника представляло собой сплошной синяк, один глаз заплыл. Руки его были стянуты сзади чёрным шнуром.
– Ты?! – прохрипел он, раскрывая уцелевший глаз шире.
– Как видишь, – буркнул Максим.
– Ты собрался с ним… поспорить?
– Что-то в этом роде.
– Рехнулся?!
– Есть немного.
– Ну хватит сантиментов, – дружелюбно посоветовал конунг, приближаясь. – Разденьтесь, будет легче.
Максим помедлил, но колонтарь снял, передал другому гвардейцу, оставаясь в пушистой голубой рубашке. Хотел сказать «я готов» и оказался лицом к лицу с противником. Отделявшие их друг от друга десять метров конунг преодолел за секунду!
В прошлый раз схватку они начали на ножах, и Максим победил, потому что был тренирован не только метать холодное оружие, но и сражаться в рукопашном бою, благодаря дяде Никифору, брату отца, служащему в СОБРе Росгвардии. На этот раз конунг избрал для начала рукопашку, надеясь на своё усовершенствованное биотехнологиями тело и особенно на генетику: родился он от смешения четырёх типов ДНК: двух мужчин, женщины и орла. А выглядел исключительно брутально, что тоже добавляло ему уверенности в своём превосходстве.
Удар Максим заметил, однако ни перехватить, ни уклониться не успел. Мощный кулак конунга врезался ему справа в челюсть, и пограничник пушинкой отправился в полёт, теряя сознание. В глазах родилась красная зарница, прорезанная чёрными коготками, и лишь благодаря светлой звёздочке, плавающей в красном тумане – это был контакт с сознанием Любавы, – он не уплыл в густой мрак. Звёздочка испустила лучик, капля сознания пограничника уцепилась за него («Держись!» – донеслось из невероятной дали), и он выскочил в реальность, как мяч, пролетевший баскетбольное кольцо и сеточку под ним.
Дурнота, длившаяся мгновенье, растаяла.
Он ощутил себя лежащим на полу у стены каюты, потом заработало зрение, стал виден зыбкий силуэт противника, стоявшего в десятке шагов с картинно поднятыми вверх руками. Конунг праздновал победу. Если бы он не был так самоуверен, то догнал бы Максима и добил, но он этого не сделал.
В сознание лучиком света просочился тонкий голосок:
«Очнись!»
Максим понял, что Любава, реально спасшая его своим мысленным присутствием, продолжает поддерживать его энергетику.
«Вставай! Очнись!»
«Я в порядке…»
«Дерись!»
«Только глотну воздуху…»
Максим сделал вид, что всё ещё находится без памяти, и дождался реакции конунга, которому аплодировали гвардейцы у двери. Владыка Еурода театральным жестом остановил их и направился к поверженному сопернику.
– Пора умирать, русский! Что-то ты меня не удивил.
«Всё впереди», – подумал Максим, собирая волю в кулак.
Глушар у него
