Точное будущее. Лучшая фантастика – 2024 - Вадим Юрьевич Панов
Обрывок цепи оттягивал нос, мешая двигаться. Евстихей так напротив, поигрывал своим концом цепи, словно кнутиком. И было сразу понятно, что бесполезно рубить чародея – увернется, а взмах цепи пощады не знает.
В отчаянии Микшан швырнул последнее яблоко на блюдо с недоеденным пирогом.
– Яблочко, яблочко, покажь, кто может окаянного Евстихея победить, а меня от цепи избавить!
– Что ты наделал, кретин! – Евстихей взвизгнул, схватил яблоко и отпрыгнул в дальний угол подвала. Но было поздно, из блюда плеснула тьма, напоенная всполохами адского пламени. Послышался громовой рык. Пепельное страшилище поднялось там, оскалило зубы и полезло в подвал, раздирая непрочную границу миров.
– Прочь, прочь! – кричал Евстихей. – Я тебя не звал! На вот, жри!
Яблоко полетело в морду зверя. Зубы клацнули, серый проглотил отраву.
Что может сделать человеческий яд потустороннему чудовищу?
Пасть вновь приоткрылась и сомкнулась, проглотив Евстихея, не успевшего дочитать какое-то заклинание.
– Так его! – закричал Микшан.
Серая башка повернулась, Микшан вслед за своим мучителем очутился в пасти. Зубы сомкнулись. Серый Волк принялся жевать, как никогда не жуют не только волки, но и вообще никакие хищники. Сплюнул обрывок цепи с кольцом на конце, положил голову на скрещенные лапы и закрыл глаза.
Дмитрий Казаков
Крылья
С благодарностью всем, кто принял меня как наставника
Мир падает к моим ногам и разбивается.
Рушится мироздание, громадное дерево, усеянное хрустальными сверкающими плодами, ветки пожирает огонь. С мягким звоном лопаются стеклянные сферы, полные зеленых, синих и желтых искр, осколки иглами льда летят в стороны, рвут в клочья мое сердце, теплая кровь струится из ран.
– Ты, Седой, лгал мне! – повторяет Янтарь, и голос его дрожит готовой лопнуть струной, голос обиженного ребенка. – Ты говорил, что тебе ведом секрет бессмертия, но это… – он замолкает, но только на миг, чтобы набрать воздуха, – …лишь слова, слова, слова!
В моей шевелюре нет ни единого седого волоса, но прозвище Седой намертво приросло ко мне в этой жизни.
Звался я Странник, звался Источник, звался Двуликий… а теперь я Седой.
– Подожди! – восклицаю я, и эхо отдается под высокими сводами библиотеки, слоняется меж длинных стеллажей резного дуба, забитых древними фолиантами, свитками, печатными книгами и глиняными табличками: «Подожди, дожди, жди…», все тише и глуше. – Слова – это единственное, что даровано нам! Они дают божественную силу таким, как ты!
Янтарь – лучший из учеников, посланных мне судьбой за много веков.
В прошлый раз, в кипящем водовороте марсианской колонизации, среди роботов-пауков и киберлюдей, я учил рыжую девчушку с упрямо вздернутым носиком и россыпью веснушек на щеках, плакавшую от осознания собственного дара и от невозможности его воплотить…
В позапрошлый, в кибитках, среди огромной степи, где мое жилище располагалось в большом цветастом шатре, я наставлял угрюмого мальчишку с узкими глазами, пастуха и охотника, боявшегося создавать новое, желавшего лишь повторять песни, сочиненные предками…
Теперь, в мегаполисе гаджетов и нейросетей, со мной бледный юноша с шапкой русых волос и пылающим взором.
Он учится жадно и неистово, и талант бьется в нем неистовым жаром, на котором можно выплавить не один мир, и эти миры будут прекрасны и грандиозны, и, читая их, люди ощутят дыхание теплого ветра, и скованные льдом эгоизма души оттают, пусть на мгновение, но этого будет достаточно, чтобы человечество стало лучше. Может он достичь славы и силы Пушкина, Гомера, Вальмики и даже Аиши Саллахи… сделаться настоящим богом, не тем, кому поклоняются, а тем, кто творит истинное, вечное из тленного, иллюзорного, переменчивого, кто с помощью слов и текстов определяет жизни стран и поколений.
Крылья Янтаря почти готовы, они вот-вот развернутся, вот-вот…
И в этот момент – бунт?
Нет!
– Что мне с тех слов? – Янтарь щурится; он так делает всегда, когда у него что-то не получается. – Если они не дают мне проявить себя, вяжут меня же по рукам и ногам? Хватит! Я ухожу!
– Стой! – кричу я, и на этот крик отзывается уже не только библиотека, а весь дом, дрожь проходит по стенам, ежится крыша, и под ногами, я это чувствую, корчится фундамент, которому тоже больно, ведь он испытывает то же самое, что и я, поскольку мы едины, я и мое обиталище, моя скорлупа, что перерождается со мной из жизни в жизнь, меняющее облик, но всегда одинаковое.
– Почему я должен тебе повиноваться, Седой? – спрашивает Янтарь. – Твоим приказам? Ты заставил меня изменить свою жизнь, набил трухлявым знанием, годным лишь на помойку! Почему ты сам ничего не можешь сделать с его помощью? Почему ты бесплоден?
Слыша это, я ощущаю, что заполнен до отказа гнилью и отбросами, как внутри ползают мокрицы, копошатся тараканы и черви.
– Ты всегда заставлял меняться меня! – продолжает он, и блестит у него в ухе сережка, которой я раньше не видел, – крохотный листочек омелы, ярко-зеленый, почти живой. – Только ни разу ты сам не изменился ради меня! Поэтому я ухожу!
Губы мои шевелятся, но слов нет, голоса нет, дыхания нет, и тепла на лице тоже нет.
Я вел Янтаря по ступенькам мастерства, не скрывал от него ничего, отвечал на вопросы. Я делал то, что умею лучше всего, – учил, воспитывал его, превращал из простого смертного в почти божественное существо, наделенное могуществом демиурга, властью созидать и сокрушать, возводить и губить, растить и выпалывать.
Не жалел времени, щедро лил силы на благодатную почву.
И теперь он говорит такое?
Уже не говорит, идет к выходу из библиотеки, и я с постыдной суетой бегу следом. Под ногами грохочут ступени, широкие, мраморные, ведущие в холл на первом этаже, туда, где под стеклянным куполом потолка неумолимо тикают, нарезая время на ломтики, исполинские часы – деревянная башня корпуса, громадная крона-корона из ветвей, черный зрачок циферблата, длинные золотые копья стрелок, летающие солнышки маятников.
Кто и когда создал их, я не знаю, но эти часы постоянно со мной, их суть, не облик.
Иногда они предстают набором причудливо соединенных клепсидр или воткнутых в песок палок, иногда конструкцией жидких кристаллов, плавающих в антигравитационном поле, в этот раз простым механическим устройством. Однако всегда в них кроется не только время, но и пространство, все измерения, что только можно представить, все миры и соединяющие их дороги.
Под часами, в тайнике, скрыт Ключ, величайшая ценность, о которой и думать не стоит лишний раз…
Мы пробегаем мимо высокого, под потолок, зеркала в тяжелой раме из позеленевшей меди, в
