Кирилл Якимец - Войны и миры: Отряд "Омега" (с испр. орфографией)
— Можешь не считать. Тут за оружие и по полторы сотни за каждого, включая и меня с командой.
— Как! — удивился Вадик, — катер бросаешь? А оружие куда?
— Побереги. Надо будет, но в другом месте. И потом еще возьму. А катер… Тут за мной Габдулла охотится. Где-то рядом ждет, сволочь. Я ему решил подарить свой катер. И бомбу с часами. Даже две. Значит, нужно одну большую, как для крупного здания, сразу три катера на дно пустить. И одну мелочь, просто часы со взрывателем. Давай, мой ящик раскурочь…
Вадик пожал худыми плечами и отдал приказ. Матросы притащили длинный зеленый ящик и вскрыли его. Тем временем на борт крейсера поднялась вся команда с катера. Последним, тяжело дыша, взобрался старик Бахтияр. Борис что-то шепнул ему, и они оба полезли вниз, осторожно неся два небольших свертка.
Через полчаса они вернулись назад. Вадик, капитан крейсера, уже распорядился разместить пассажиров. На палубе Бориса и Бахтияра дожидался только Василий.
— Так ты не только программами торгуешь.
— И не столько. В основном — железяками. Ручной мелочью. Вот, Вадик это у себя тырит, мне сдает, а я уже в Турцию везу. Курды, в основном, заказывают. А сейчас я попотчую другого заказчика. Бахтияр катер развернул, мы все приготовили. Сейчас свечка веревочку пережжет…
Снизу заработал мотор катера.
— … Пережгла. Потом одна машинка сработает. так сказать, виртуальный Максуд.
— Какой?
— Липовый. Максуд должен был мне движок испортить. Там долбанет взрыватель, движок заглохнет. А потом…
— Понятно. Как бы посмотреть…
Вадик принес три бинокля ночного видения. Один взял себе, другие отдал Борису и Василию. На ядовито-желтом фоне одиноко двигался катер, сложенный из фиолетовых и зеленых пятен. Вот он остановился… Вот к нему с двух сторон приблизились два других катера… Через борт осторожно полезли люди Габдуллы.
А потом все вспыхнуло. Через несколько секунд до ушей Василия донесся глухой звук далекого взрыва.
Борис опустил бинокль.
— Все, Вадик. Поехали.
Ранним утром крейсер встал на рейд в виду берегов Крыма. Вадик связался с местными пограничниками.
— Гринь, спишь? Извини. Это я, погляди а окошко — увидишь. Тут у меня матросы сейчас в самоволку пойдут… Нет, не ловить, наоборот. Я разрешил, а бумаги всякие, жуки-пуки… Они потом в Севастополь своим ходом, я их подберу. А ты не беспокойся, ладно? Ну давай, спи.
Шлюпка медленно шла по гладкой серой воде. Казалось, что горы сами движутся навстречу. Вот уже стали видны домики, крытые оранжевой черепицей. Мансарды, башенки, полукруглые окна.
Борис с удовольствием втянул прохладный воздух. Указал на домики.
— Это Симеиз. Крымский рай. Красиво?
Василию было холодно. Глаза слипались — в тесной душной каюте на крейсере было невозможно заснуть. Он раздраженно зевнул.
— Обычная турецкая архитектура. Странно только видеть ее в Тавриде.
Глава 4
Ольга пила слишком много. Правда, не пьянела.
Пурдзан сидел, развалясь, в тесном пластиковом креслице и смотрел на море. На Пурдзана никто не обращал внимания. Ольга тоже могла бы спокойно разгуливать по Симеизу в своем наряде. Борис объяснил, что здесь — курорт, каждый бесится, как хочет.
Но никто, вроде, не бесился. Сразу за открытой кафешкой начинался пляж, на котором лениво копошились отдыхающие. Василию они напоминали мучных червей. Но Борис нервничал. Его команда, пятеро турок, сойдя на берег, сразу деловито направилась куда-то вглубь города. Бахтияр сказал — к автобусной остановке. Документы у команды были в порядке, Борис дал матросам денег и посоветовал не мешкать. Матросы спокойно кивнули и ушли — им уже не в первый раз приходилось добираться из Крыма в Стамбул своим ходом.
Девочки побежали купаться. Хафизулла не купался, но тоже спустился на пляж. А Мин-хан и Ольга пили местное вино из стеклянных стаканов с толстыми стенками. Василий ненавидел такие стаканы. Хлебнул из горлышка — чуть не поперхнулся.
— «Тамара»! Фу, гадость!
— Вылитая «Тамара», — согласилась Ольга, — папка очень любит, и меня приучил.
Борис сказал, что здесь это вино называется «Массандра». Сам он не пил, сидел мрачно на своем месте, кого-то ждал. И, наконец, дождался.
Сверху по щербатой каменной лесенке легко спускался измаилитский хаш!.. Нет, не хаш. У Василия отлегло от сердца. Никаких галлюцинаций. Просто этот парень был одет почти так же, как одеваются хаши — во все черное. Но сапоги его были не мягкие, а тяжелые, тупорылые, больше похожие на сапоги янычар. Только черные. А куртка — не парчовая, а кожаная. Самое главное, что отличало незнакомца от хашей, была прическа: с боков волосы выбриты, а сверху стоят жестким белым гребнем. Форменная стрижка шотландских мамелюков.
Впрочем, здесь, наверное, никто и не слыхал о мамелюках.
Парень присел на свободное пластиковое креслице, без спросу плеснул себе в пустой стакан «Массандры». На запястье руки, державшей стакан, Василий заметил татуировку. Рыбка! Правда, без ручек и без ножек. Просто рыбка.
— Опаздываешь, — процедил сквозь зубы Борис.
Парень усмехнулся. Залпом выпил вино, поставил стакан на стол со стуком.
— Мы с Освальдом одну штуку придумали. Рыбаку позвонили. Он одобрил. Короче, цены выросли. По два косаря за ксиву. Восемь ксив, значит, шестнадцать косарей. И еще четыре, чтоб сегодня. Всего двадцатник. Ну, как? Давай, я твоих клиентов по-быстрому щелкну, у меня аппарат с собой…
Пока парень говорил, лицо Бориса наливалось яростью. Когда он ответил, голос его был тих, но слегка дрожал от напряжения.
— Сейчас я тебя сам «щелкну», моя щелкалка прямо тебе в яйца смотрит.
Василий скосил глаза. Действительно, Борис держал руку в кармане, и дуло его пистолета, натянув материю, было направлено парню в пах.
Но парень не удивился.
— Так «щелкнуть» и наши тебя могут. На горе сидят, тебя и твоих через оптику наблюдают. Не хулигань. Гони двадцать косарей грина, и все тебе будет.
Борис покачал головой.
— Поцелуй в жопу себя и твоих селедок, рыбонька. Мы до Москвы и без бумажек доберемся, а там я сделаю дешевле. Если мне это вообще понадобится.
— Тебе это прямо сейчас понадобится, кретин. Ведь что мы с Освальдом изобрели? Мы тебя и твою компанию втихаря уже щелкнули. И если сейчас ты будешь носом вертеть, Освальд пошлет эти фотки всем ментам и всем прочим, кто честных граждан ловит, особенно — иностранных.
— Пур… — позвал Борис.
— Что, Идин-ага, снова тряпочки сматывать? — откликнулся Пурдзан по-турецки.
— Нет, — по-турецки сказал Борис, — но ножики приготовь. На всякий случай. А ты, Вась, скажи Хафу, чтобы девчонок звал. Будем пробиваться.
Парень попытался встать, но Борис ухмыльнулся.
— И не думай. Побежишь — пристрелю.
— Но мои…
— Да, а твои начнут по мне палить. Поэтому оставайся с нами, и тогда я вынужден буду с тобой миндальничать.
Парень снова плеснул себе «Массандры». Василий перегнулся через низкий парапет.
— Хаф! Девочек из воды вытаскивай.
Хафизулла поднял голову.
— Все хорошо, эмир?
— Все очень плохо.
Хафизулла кинулся за девушками. Парень снова выпил вино залпом.
— Лучше давай миром. Что тебе двадцать косарей?
— Лучше давай не с тобой. Пусть Освальд сам ко мне выйдет.
— С чего ты решил, что он к тебе выйдет?
— Он так тебя любит, симпатяга… Не дергайся. Я про вас все знаю. Это Освальд кретин, что послал ко мне именно тебя с таким базаром. И ты кретин, что пошел. Так, все в сборе.
Борис повернулся к Мин-хану.
— Мин Семенович, хватит пить. Сейчас надо в оба глядеть. Если по кому-то из нас выстрелят, этот говнюк должен умереть.
Мин-хан молча почесал живот. Борис по-турецки повторил для Пурдзана:
— Где-то сверху — снайперы. Если что, и попали не в тебя — этого сразу зарезать.
Пурдзан хищно улыбнулся.
Прошли лестницу, еще одну лестницу, пересекли аллею с разбитыми гипсовыми статуями. Опять поднимались, вышли на шоссе. Борис огляделся по сторонам. Того, кого он искал, не было среди прогуливавшихся семейных пар, пожилых дам в легких полупрозрачных пляжных платьях и длинноволосых молодых ребят. Борис сделал знак рукой — и подъем продолжился. Узкая лестница вела между высоких каменных оград и полувысохших кривобоких деревьев. Лестница оборвалась на верхнем шоссе. Кругом никого. Но Борис решил подождать.
Долго ждать не пришлось. Из зарослей, покрывавших склон горы над шоссе, стали появляться люди. Все они были одеты так же, как и первый парень — в черное. У некоторых к рукавам кожаных курток были пристегнуты ножны с широкими ножами. Двое держали наготове автоматы.
Люди стояли на шоссе, с обеих сторон, и молчали. Высокий лысый детина кивнул Борису.
