Кирилл Якимец - Войны и миры: Отряд "Омега" (с испр. орфографией)
— Ты держишь Гарика. Нахрена? Я Освальд, ты же знаешь — я не шучу. Ни в ту, ни в другую сторону. Ты что, думал, я буду с какого-то рожна по тебе палить? Нет. Или ты думал, я с тобой лично увижусь и скину цену? Нет. Чем же ты думал?
Борис молчал. Поглядел на часы. Улыбнулся Освальду. И ничего не сказал.
Освальд начал нервничать.
— У тебя что-то есть, Индюк. Но ты знаешь, что есть у меня. Отдай Гарика. Я ничего не сделаю, кроме того, что обещал. Я обещал сдать тебя. Или бери ксивы. Двадцать косарей. Ладно. Что молчишь-то?
Борис снова поглядел на часы. Удовлетворенно хмыкнул. И ответил, наконец, Освальду:
— Не называй меня индюком, рыбонька. У меня вообще нет погоняла. Я понимаю, по понятиям полагается. Но я на понятия срал. Мне есть, чем.
— Да? — прищурился Освальд и вдруг побледнел.
Послышался вой моторов. Взвизгнули тормоза, заскрипели шины на асфальте. Снизу по шоссе подкатили две длинных черных машины, сверху — еще две. Из машин стали выскакивать плотные чернобородые мужики в белых тюбетейках. В руках у каждого был автомат. Ни слова не говоря, мужики открыли огонь.
Борис махнул рукой и первым полез вверх по склону. Гарик попытался убежать, но Пурдзан ткнул его кинжалом в спину и заставил лезть вслед за Борисом. Василий подтолкнул Ольгу и Гюльчачай, но все и так уже поняли, что делать.
Борис остановился на выцветшей проплешинке среди сухих стволов. Присел на камень.
— Никого не потеряли? — спросил он по-турецки и кивнул Пурдзану, — кончай его.
Гарик разинул рот, но не успел издать ни звука — Пурдзан всадил в него кинжал по самую рукоятку. Быстро выдернул, снова всадил, выдернул. Вытер о траву. Поглядел на Бориса.
— Голову отрезать? Отрежем, кинем этому…
— Долго возиться. А этого уже пристрелили.
— Кто, кстати? — спросила Ольга.
Борис встал с камня. В последний раз посмотрел на часы.
— Талгат. Татарин. В местные крутые лезет. Я ему заранее сказал: ровно в полдень все рыбачьи ублюдки будут на шоссе. Я так и думал, что устроят пакость.
— А если бы без пакости?
— Тогда взяли бы паспорта. Я бы все равно потом прихватил кого-то из селедок, а с Талгатом бы перезабился. М-да. Без паспортов надо мотать как можно скорее. Зарядим тачку. Прямо до Москвы.
Через три часа гремящий всеми суставами старый микроавтобус катил в Москву. Борис договорился с водителем за пятьсот долларов.
До Москвы добрались без приключений. Только украино-российскую таможню пришлось обходить пешком. Василий смотрел через замусоленное окошко на покосившиеся домики и на строящиеся коттеджи из серого кирпича. Все это слабо напоминало шикарные загородные виллы провинции Гиперборея, так же, как и усеянное выбоинами шоссе — Трансвизантийскую Магистраль.
Ольга не интересовалась видами. Почти всю дорогу она проспала на заднем сидении. Только при подъезде к Москве она выглянула в окошко и удивленно ахнула.
— Я здесь была!
— Не мудрено, — пожал плечами Василий, — мы в Гиперборее.
— Нет, не просто была. Ведь здесь… Карту! Карта есть?
Водитель, толстый небритый коротышка в потертом коричневом костюме, не отрываясь от дороги, вытянул из бардачка карту и ткнул пальцем в какую-то точку на ней.
— Шо, заблудилась, дочка? Москва, столица бывшей нашей Родины! Вот!
Ольга несколько секунд удивленно пялилась на неправильный овал, начерченный на карте. Снова посмотрела в окно. Снова на карту.
Василий усмехнулся.
— Узнаешь родные места?
Ольга откинулась на спинку сидения.
— Столица? Интересно. Интересно, — повторила она по-турецки, чтобы не смущать водителя, — сейчас мы проезжаем мое учебное стрельбище. А дальше, у реки, будет монастырь. Я в нем росла. Монастырь Святой Параскевы.
Она снова перешла на русский, спросила у водителя:
— Монастыри в Москве есть?
— Как же не быть? Много.
— А монастырь Святой Параскевы?
— О таком не слыхал.
Однообразные белые дома, похожие на картонные коробки, сменились тяжелыми зданиями из желтоватого кирпича. Борис сказал, что его квартира — на севере Москвы. Поехали через центр.
Некоторое время двигались по набережной, потом выбрались на мост. Ольга ела глазами вывески, прохожих на улицах, даже небо, кажется, вызывало ее удивление. А на мосту она радостно вскрикнула.
— Вот же он! Монастырь!
Вдоль набережной извивалась красная зубчатая стена.
— Это не монастырь, дочка, — важно ответил водитель. — Это Кремль.
Глава 5
Хафизулла может запомнить дорогу с первого раза, даже ночью в незнакомом городе. Таким вещам специально обучают хашишеев. А Василий запутался. Он устал считать темные переулки, повороты, бульвары.
— Город без света. Пастбище воров.
— Пастбище шпаны, — поправил Борис. Он уверенно крутил руль, проносясь через узкие улочки, выскакивая на проспекты и снова ныряя в темноту. На заднем сидении Хафизулла внимательно смотрел по сторонам, запоминал — на всякий случай.
Больше в шикарной машине Бориса никого не было. Остальных он запер у себя на квартире — шестой этаж, толстенная бронированная дверь. Ольга сразу кинулась в ванную, девушки — спать, а Пурдзан и Мин-хан с любопытством засели перед телевизором.
— Ксивы. Пушки. Сначала — ксивы, — бормотал Борис себе под нос. И не переставая курил.
Василий тоже закурил. Местный табак оказался великолепным.
Миновав очередной перекресток, Борис свернул на бульвар и почти сразу — в переулок. Поставил машину носом к выезду.
— Пошли. Заведение у местной братвы зовется «Буфет». Там крымские люди, меня знают. Вась, Хаф, вы там поменьше трепитесь, больше улыбайтесь. Вы как бы для мебели. А если что… Но там, по идее, ничего такого не бывает.
У двери на стене висела табличка: «Гостиница Кубань». Тесный холл с гардеробом, коридор. В коридоре Василий уловил знакомый сладковатый запах.
— Здесь живут турки?
— С чего ты решил? — удивился Борис.
— Пахнет гашишем.
— А, это Гарик напыхтел. Он — большой любитель.
— Гарик?!
— Не волнуйся. Гариков полно.
В небольшом прямоугольном зале жмутся друг к другу столики, шумят посетители — в основном, молодые. Василий отметил, что здесь все друг друга знают. Несколько человек приветливо помахали Борису со своих мест.
Борис подошел к стойке, поздоровался с буфетчиком за руку, заказал коньяку. Василий и Хафизулла, к ужасу Бориса, попросили для себя шербета, но буфетчик, громила в ослепительно белой, как у Мин-хана, сорочке, только усмехнулся и налил два стакана какой-то коричневой бурды с пузырьками. Бурда оказалась приторной на вкус.
Василий брезгливо поставил свой стакан на стойку. А Хафизулле понравилось.
— Колу пьешь? Зря, от нее зубы гниют. Привет, Борь, ты из Крыма?
Сутулый человечек в аккуратном сером костюме пил коньяк, облокотившись о стойку.
— Здравствуй, Студент, — ответил Борис, — нет, я прямо из Турции.
— А, я, вот, завтра в Крым собираюсь. Новость слышал? У Рыбака всех крымских людей застрелили.
— Кто?
— Говорят, Талгат. И тебя там видели. Но тебя ведь там не было, говоришь?
— Нет.
— Значит, обознались.
— А кто обознался-то?
— Да… — замялся Студент, — пошли лучше к нам туда. Тебя как раз Бультерьер искал.
— Так. Он-то мне и нужен… Погоди. Восемь ксив надо, очень срочно.
Студент допил коньяк, аккуратно подвинул рюмку к буфетчику.
— Саш, еще столько же, можно?
— Тебе еще две можно, — предупредил буфетчик, — а потом ты просил тебе не давать.
— Помню, помню… Ксивы? А как срочно?
— Сейчас, — Борис поджал губы и очень серьезно посмотрел в глаза Студенту. Студент ответил таким же взглядом. Потом пожал плечами.
— Ну ладно… Звони завтра в три дня. Ксивы с нуля, или у них уже есть?
— С нуля.
— Тогда по штуке.
— Легко, — Борис поставил на стойку пустую рюмку, — а если я завтра не позвоню, значит — отбой, не надо. Пошли к Бультерьеру.
Бультерьер сидел у дальней стены с двумя высокими девушками в рыжих париках. Увидав Бориса, он сразу что-то коротко шепнул девушкам. Обиженно надув щечки, девушки встали и отошли к стойке.
Бультерьер был невообразимо толст и весел. Несколько минут он выражал свою радость от встречи с Борисом, потом начал рассказывать какой-то длинный анекдот и вдруг, не закончив, спросил:
— Калаши есть? Сто калашей нужно, позарез.
— Есть. В Крыму. Цена обычная.
— Беру! Куда идти?
Борис вырвал листок из записной книжки, написал телефон.
— Севастополь. Телефон запомни и потеряй. Сожги лучше. Спросишь Вадима, скажешь — от меня, забрать то, что я не взял. Ему ничего не давай, я уже заплатил. Все деньги — мне. Нормально?
