Эпоха мертвых - Михаил Ежов
Несколько служек изредка перекладывали хворост по указанию распоряжавшегося приготовлениями палача, расхаживавшего в чёрной мантии и красном высоком колпаке, закрывающем лицо. Они выполняли свои страшные обязанности, ни на что не обращая внимания и словно не замечая, что площадь кишит людьми.
В толпе перешептывались, рассказывая друг другу о том, что предстоящая церемония будет непременно занесена в Королевскую Летопись, ибо не каждый день полководец удостаивается быть увековеченным по приказу самого правителя и за счёт государственной казны. Жертве, которую должны были принести в этот день, предстояло умилостивить богов и своею кровью испросить у них благословения на воздвижение памятника Железному Герцогу — подарок королевского дома своему самому преданному вассалу.
Внезапно удар большого храмового колокола прервал шумную многоголосую беседу, один за другим смолкли возбуждённые разговоры. Лица присутствовавших постепенно приобретали торжественное выражение. Редкие и зловещие удары колокола раскатывались отдаленным эхом и разносили в холодном зимнем воздухе звуки надгробного плача. Унылый звон, возвещающий начало церемонии, наполнял сердца неизбывной тоской и одновременно с этим печальной торжественностью, отчего щемило душу, и к горлу подкатывал комок.
Все взоры обратились к дверям храма, которые начали медленно, словно нехотя, распахиваться. Из них показалась процессия. Облачённые в красное фигурки жрецов казались крохотными по сравнению с выпустившим их сводом. Они выступали из таинственной темноты храма, где всё утро творили обряды и возносили молитвы.
Вслед за жрецами выехали храмовники на белых, крытых праздничными попонами лошадях, с копьями, на древках которых трепетали узкие, похожие на языки пламени, флажки. В сопровождении телохранителей показался Верховный Жрец, восседавший в открытом паланкине, который несли восемь рыцарей.
Человек этот был бледен, точно снег, припорошивший камни мостовой. Под глубоко запавшими чёрными глазами синели круги, словно он не спал несколько ночей кряду. Впрочем, возможно, так и было, ведь жрецы должны были вознести множество молитв, чтобы боги приняли жертву. Прямые плечи покрывала малиновая мантия, отороченная белой лисицей, тем же мехом сверкала круглая шапочка с плоским верхом, расшитая серебром. Осанка его была величава, но, вглядываясь пристальнее в выражение его лица, люди читали на нем нечто, заставлявшее их отворачиваться и смущённо глядеть себе под ноги.
Справа от него ехал магистр ордена храмовником барон Бригельм, а слева — герцог Артас, начальник телохранителей и двоюродный брат принца Мархака. Оба были в длинных белых одеждах, слегка развевающихся на ветру, спереди и сзади красовались эмблемы с аистом. За ними ехали другие рыцари Храма и длинная вереница оруженосцев и пажей, каждый из которых носил на плаще герб своего господина. Следом шел отряд пешей стражи, а в середине виднелась облачённая в серебряные одежды фигура, над которой мерно покачивался штандарт ордена — изваяние раскинувшего крылья аиста.
Барон Бригельм, человек преклонных лет, имел раздвоенную бороду, чёрными с проседью клиньями спускавшуюся ему на грудь. Кустистые брови давно уже побелели, но утонувшие в складках морщин глаза сверкали недобрым огнем, который даже годы не смогли погасить. Когда-то он был грозным воином, и суровые черты его худощавого лица сохраняли выражение воинственности. В его осанке и лице было нечто величественное. Сразу было видно, что он привык играть важную роль при дворе и повелевать знатными рыцарями (стать воином храма было не так легко, как полагали некоторые искатели удачи, наёмники, рассчитывавшие дорого продать свой меч в надежде обеспечить себе безопасное времяпрепровождение). Магистр был высок, статен и, невзирая на старость, держался прямо. Его белая мантия с эмблемами аиста легко трепетала на ветру, а снежинки, кружась, оседали на меховой опушке. В руке барон Бригельм держал жезл власти — полированную деревянную трость длиной в полтора локтя, покрытую серебряной вязью с инкрустированными по спирали искрами горного хрусталя. Вместо набалдашника у нее был плоский кружок с выгравированным на нем солнцем, острые лучи которого словно впивались в окантованный дубовыми листьями ободок. Спутник магистра, герцог Артас, носил такую же одежду. Однако по всему было видно, что равенства между ними не было. Начальник телохранителей был чрезвычайно важной и уважаемой персоной, но оставался, несмотря на это, всего лишь воином. Персона же магистра считалась священной. Никто не мог даже прикоснуться к ней, не испросив на то позволения, пусть даже Великому Магистру угрожала бы смертельная опасность. Этот странный и на первый взгляд нелепый закон соблюдался неукоснительно с момента основания ордена, и жрецы придавали ему огромное значение.
Когда все служители, включая телохранителей, заняли отведённые им места, из благоухающего разогретыми маслами дверного проёма медленно и торжественно появилась повозка, на которой была установлена клетка. Внутри сидела девушка с распущенными волосам. Из одежды на ней была только длинная холщовая рубаха, на тонких руках и босых ногах виднелись кровоподтёки — следы пыток. Блестящие, устремлённые в одну точку глаза казались безумными — в них застыли ужас и боль. Вокруг повозки двигались жрецы в траурных одеяниях. Они несли зажжённые свечи, отчего жертва казалась окружённой огненным кольцом.
Глава 71
Изящный белый дог, тихо стуча лапами по каменному полу, вбежал в комнату и остановился, выжидающе глядя на своего хозяина карими маслянистыми глазами. Но Эл не заметил присутствия животного — он задумчиво глядел в распахнутое окно, через которое доносились крики рабочих, устанавливающих на площади статую, изображающую Железного Герцога, попирающего ногой вампира, изломанная железная корона которого лежала в стороне. Это был подарок короля Мирона победителю носферату и народному любимцу. Отлитый из бронзы колосс довольно точно передавал черты Эла и его фигуру, только круглый щит мастера добавили сами. Он должен был напоминать о стремлении герцога защитить Малдонию.
— Мой друг! — негромкий голос вошедшего вслед за догом заставил Эла обернуться.
Увидев стоящего на пороге человека, Железный Герцог поднялся и, прикрикнув на заскулившего дога, улыбнулся.
— Я ждал тебя! — сказал он, делая несколько шагов навстречу и пожимая протянутую руку.
— Был настолько уверен, что я приду? — усмехнулся человек, прищуриваясь.
— И, как видно, не напрасно.
— Твой человек привёл меня.
— Он толковый малый. Я слышал, ты стал поэтом, Ирд из Карилоссы.
— Так меня называют, — согласился человек с улыбкой. — Не думал, что и ты слышал о моих… трудах.
— Напрасно. В Малдонии достаточно образованных людей и ценителей прекрасного и возвышенного. Так что списки «Эланы» дошли и до нашей глуши, — усмехнулся Эл. — Присаживайся, — он указал на кресло.
— Спасибо. И как тебе моё скромное творение?
— Признаться, мне больше понравилась твоя поэма «Плач по Вайтандару»,
