Владимир Яценко - Десант в настоящее
"Интересно, это похоже на степь Украины? — подумал Отто. — Дед погиб в первый месяц войны. Он получил пулю в лицо из высокой травы. Тогда ещё командиры подразделений находили время, чтобы сообщить родным об обстоятельствах гибели солдата. Вот только лейтенант, далёкий от сельского хозяйства, так и написал "выстрел из высокой травы". И это ещё одна тайна, которая уже никогда не будет открыта: это была пшеница или рожь? А может ячмень? Или ответ в том, что это совершенно не важно? Чёртов гном, всю душу разбередил: кто там, глубоко внутри? А в самом деле: кто?" А на фронте рвутся,
— тихонько затянул Отто, — Бомбы и гранаты. Девушки плачут — Как вы там, солдаты?*
Припомнились традиционные перебранки, без которых не обходилось ни одно фамильное празднество или застолье. Родной брат отца матери служил "старшим куда пошлют" при штабе генерала Хёппнера. Вопрос о том, почему Четвёртая танковая группа неделю ждала приказа о наступлении, обсуждался с такой горячностью, будто время 3 июля остановилось. Будто они, старые перечницы, с изъеденными ржавчиной псориаза руками и налитыми кровью глазами, по-прежнему решали судьбу Ленинграда. Будто на дворе всё ещё лето 41-ого: танки стоят, а русские прячутся по лесам, не в силах понять: где у них запад, где восток, и в какую же, чёрт подери, сторону им бежать…
"Почему он умер своей смертью в 56-ом? — надрывался старческий дисконт. — Его не увольнять надо было в 42-ом, а расстрелять в феврале 38-ого вместе с Бломбергом! Всё тогда было бы по-другому!.."
"Я спросил у отца: почему они так волнуются, почему кричат? Ведь всё давно закончилось. Перемололось, смешалось с землёй и сгнило, оставив после себя миллионы страниц книг и мемуаров, неотвратимо засасываемых тишиной и забвением в пыль запасников библиотек. Это всё в прошлом, это никому не нужно…
— Ничего не закончилось, — ответил папа. — Для них это было вчера. Ожидание победы и сокрушительный разгром. Для них — это катастрофа, которая убила всё: молодость, надежды, мечты… Это не они кричат. Это их совесть воет. На дожитии у них ничего нет, кроме этих воспоминаний. Они живы только тем летом. А сегодня всего лишь ждут смерти. Очень долго её ждут…"
Закружилась голова, в глазах потемнело. Приподнятая для следующего шага правая нога заскользила в сторону, не находя опоры.
Отто, выставив перед собой руки, упал.
"Война не закончилась, — услышал он голос отца. — Война не заканчивается, пока жива память о ненависти…"
Несколько мгновений лежал неподвижно, пытаясь понять, что произошло. Зашевелился, попробовал подняться, и вновь рухнул в траву. У него отчаянно кружилась голова. Перед глазами плыли тёмно-фиолетовые пятна, в ушах шумело.
"Это от голода, — пытался он себя успокоить. — Наверное, это я уже "взалкал". Или солнечный удар…"
Он даже обрадовался. Это было отличное объяснение. "Меня убило солнце!"
Потом он вспомнил, что в этом мире нет звёзд.
"Какая разница? Значит это тепловой удар, голод и обезвоживание организма. Точно! Я потерял много влаги".
Не пытаясь открыть глаза, на ощупь, он отыскал контейнер с водой, перевернулся на спину и попытался тоненьким ручейком полить воду себе на лицо.
Ничего не вышло.
Или он промахнулся и впустую израсходовал остатки воды или заросшее бородой лицо потеряло чувствительность.
Тогда Отто смочил водой бинты и осторожно вытер ими лицо. Это помогло. Стало легче. Он расправил бинты и положил их себе на лицо. Потом осторожно чуть приоткрыл глаза. Да. Всё в порядке. Уже прошло. Он видел светлую массу бинтов и полоску голубого неба, чуть выглядывающую из-под марли.
Отто попытался расслабиться.
Он немного передохнёт, потом двинется дальше.
До вечера осталось совсем немного. Вот-вот должна была показаться река. Да и не река, так, — речка, ручеёк, скачущий по камням, берущий начало от самого ледника. Если прыгать с камня на камень, то можно будет легко справиться с этим препятствием.
Вопрос только в том, способен ли он ещё прыгать?
Отто услышал хруст давленой травы и дробный топот маленьких ножек.
— Солдат! Солдат!
"Флавий, — тепло подумал Отто. — Догнал-таки…"
Гном плюхнулся рядом.
— Плохие новости, солдат, — сказал Флавий. — Мортаны впереди, совсем рядом. Надо возвращаться, переждать.
Отто сбросил с лица высохшие бинты, подтянул к себе вилы и, тяжело опираясь на них, встал на ноги. Один-единственный взгляд, и он упал обратно.
— Это мортаны? — прохрипел Отто, не узнавая своего голоса.
— Мортаны, — подтвердил карлик. — Идти сможешь?
От ужаса сдавило горло, Отто не мог выдавить из себя ни слова.
— Сейчас не пройти, — видя его состояние, сочувственно сказал Флавий. — Нужно Сестру подождать. Шуд этих тварей как-то заговаривает, слушают они его…
— Что это такое? — Отто справился, наконец, со своим голосом. — Мортаны, откуда они?
— Неизвестно, — беспечно махнул ручкой карлик. — С год назад объявились, раньше о них и не слыхивали. Да мало ли у нас зверья? И всё чудища. Ты сам-то водицы нашей испей, ежели матодой брезгуешь, тогда и посмотрим на твоё истинное лицо.
Отто уже не слышал. Он вспомнил свою сапёрную лопатку с надписью "Gott mit uns", которой копал подземный ход под улицей Свердлова в Камышлове. Вспомнил своё нытьё в первый армейский месяц. Вспомнил, как не хотелось ему под окриком капрала и проливным дождём окапываться. Вспомнил истерическую ругань и проклятия, когда бруствер с невыдержанным углом ската внезапно съехал и завалил выкопанную в полный рост траншею с курсантами…
"Лопату мне, — забилось в голове. — Пол мира за лопату! Уж я бы сейчас закопался…"
— Как подлетят, не дёргайся, — наставительно шептал гном. — И старайся не думать… ну, у вас, армейских, это хорошо получается, этому вас учить не надо.
Отто, чуть приподнявшись на руках, выглянул из травы: восемь жёлтых шаров, переливаясь фиолетовыми пятнами, неспешно плыли в его сторону. Первый ужас от вида старых знакомых уже прошёл, и теперь Отто, оценив скорость и расстояние противника, был готов действовать.
— Доставай огниво, — приказал Отто.
— Зачем? — удивился Флавий.
— Чтобы жить.
Он встал на колени, вонзил острые вилы в упрямый, не знакомый с плугом грунт, и одним движением вывернул чёрный, с рыжими полосками глины камень. Перевернул, разбил руками, рассыпал, и вот уже около квадратного метра сухой травы присыпано землёй.
— Жги траву впереди нас, — зашипел он замешкавшемуся Флавию и опять вошёл вилами в грунт.
— Так нельзя, — запротестовал карлик. — Трава слишком сухая. И ветер. Может сильно разгореться…
— А нам и нужно, чтоб сильно разгорелось, — Отто не мог понять сомнений Флавия. — Не теряй времени, поджигай!
— Нельзя, может быть большой пожар!
Отто с силой вонзил вилы в грунт, выхватил их кармана зажигалку, прополз несколько метров вперёд и поджёг сухую траву. Жёлтое пламя, сначала колеблясь, а потом, разгораясь, всё уверенней, потянулось к небу.
— Остановись! — закричал Флавий. — Что ты делаешь, сатанинское отродье!
С удивительным проворством гном подскочил к Отто и принялся топтать огонь.
Отто пришёл в ярость:
— Ах, ты, нелюдь! — заревел он, дёрнул за пляшущую перед его носом лодыжку карлика, опрокинул гнома на спину и твёрдыми, как камень, пальцами ткнул его под рёбра.
Флавий коротко охнул, обхватил коротенькими ручками живот и, выпучив глаза, покатился в пламя.
Отто поймал его за шиворот, всё также лёжа, не вставая, рывком перебросил через себя за спину и продолжил обваловку. Дело спорилось. Трава занималась с искрами и потрескиванием. Вверх потянулся белый столб дыма. Раздуваемое ветром и стеснённое со стороны Отто сырым грунтом, пламя послушно двинулось навстречу мортанам. Дым начал темнеть, уплотняясь, становясь непроницаемым…
Когда чёрная плешь обугленной земли подросла до размеров волейбольной площадки, Отто встал на ноги и подошёл к Флавию. Тот, по-прежнему обхватив ручками живот, сидел на корточках и, выпучив глаза, смотрел на удаляющееся пламя.
— Посмотри, что ты наделал, — прошептал карлик. — Пожар!
Отто по-прежнему не понимал, что гнома так расстроило.
— Зато мы спаслись. Поднимайся, пойдём под прикрытием пламени.
Но Флавий покачал головой.
— Никуда я с тобой не пойду. Пожар разгорится, погибнет много травы…
— Я спас нам жизни, — упрямо повторил Отто. — Человеческая жизнь — самое ценное, что есть на земле!
— Надо полагать, себя ты считаешь человеком? — поглаживая живот и морщась от боли, уточнил карлик. — Ступай. Я здесь останусь. Посижу.
— Вилы…
— Оставь их себе.
— Мортаны обойдут пламя, тебе несдобровать…
— Ты страшнее мортанов, кирзовая твоя душа. Я мог бы догадаться. То, как ты обошёлся с Сестрой… проваливай. Иди, человек! Спасай свою шкуру.
