Владимир Яценко - Десант в настоящее
Отто оглянулся. Пламя, уже в полный рост, метра в два высотой, ушло от них метров на двадцать.
Он ещё раз взглянул на Флавия, пожал плечами и двинулся вслед за огнём.
* * *Мортаны ждали его у самых камней.
Едва Отто, кашляя и чихая от дыма, переступил съёжившуюся от недостатка травы полоску пламени, как они плавно поднялись в воздух и двинулись ему навстречу. Только теперь Отто сумел их, как следует разглядеть.
Это были живые существа, обладающие плотью и, наверняка, внутренним строением. Сквозь прозрачную оболочку, покрытую редким, длинным волосом, пробивалось мощное ровное свечение, жёлто-оранжевого света. Из глубины их тел то и дело выплывали лилово-фиолетовые сгустки, которые сталкивались изнутри со стенкой, отскакивали от неё и растворялись обратно где-то в глубине. Твари ни на что не были похожи. Полная симметрия и полное отсутствие видимых органов чувств. Отто ни на мгновение не забывал, что такая штука играючи завалила вертолёт. Но раз у неё есть тело, значит, её можно ранить.
А что можно ранить — можно убить.
— Добрый вечер, господа, — сказал Отто.
Горный ручей, беззаботно играющий с камнями, шумел в каких-то пятнадцати шагах впереди, и даже отсюда, с этого расстояния, Отто ощущал его прохладу.
Ему нужно было пройти эти пятнадцать шагов.
Он поднял вилы, нацелил их на ближайшую тварь и сделал короткий шаг вперёд.
"У тебя есть прекрасная возможность опытным путём доказать справедливость теории инверсии хищник-жертва, — сказал он себе. — Закусай их до смерти, Отто. А те, кто уцелеет, умрут от разрыва сердца, при виде этого ужасного зрелища".
Он сделал ещё один шаг.
— Я — человек, — объявил он шарам. — Я уничтожаю всё, что вижу; всё, до чего могу дотянуться. Я уничтожил свою планету. Я уничтожу и вас. Этот пожар тоже моих рук дело.
Он не думал, что они понимают его. Просто надеялся, что гипноз человеческого голоса и плавные перетекающие движения дадут отсрочку ещё в несколько секунд, за которые он сумеет сделать два-три шага.
Каждый отвоёванный шаг приближал его к ручью. Если пробиться к камням, то можно будет занять более выгодное положение для обороны, по крайней мере, привалиться спиной к камню и не дать им напасть на себя с тыла. Здесь, на открытом пространстве, шансов уцелеть не было вовсе.
— Смерти я не боюсь. Конечно, погибать от уродов удовольствия мало, но уж будьте уверены, уцелевшим будет, что вспомнить… если, конечно, из вас кто-нибудь уцелеет.
Ещё шаг…
Ближайший шар сорвался с места и полетел к Отто: острые зубья с треском прорвали оранжевую кожу, раздался несильный хлопок, в воздухе разлилось зловоние.
Отто развернулся, выдернул вилы и сделал ещё один шаг.
Теперь он шёл боком, стараясь не выпускать из виду раненого противника.
Ничего ему не сделалось. Висит себе вместе со всеми и всё так же переливается лиловым с фиолетовым.
— Похоже на ничью, — сказал Отто, делая полшага вперёд. — Не нравитесь вы мне, парни. Чего не понимаю, того боюсь. Что боюсь, на то нападаю первым…
Он ни на мгновение не прекращал своего движения.
Центр тяжести его тела неумолимо перетекал от точки к точке в сторону ручья, даже когда ноги оставались неподвижными.
Ещё шаг.
Оглушительно заревев, Отто бросился на мортанов, преградивших ему дорогу. Ближайшая пара немедленно дёрнулась навстречу. Отто развернул вилы поперёк движения, и, держа их руками посередине, с силой ударил концами черенка в центры шаров. Вновь треск, вонь, и опять непонятно: нанёс он этим тварям хоть какой-то ущерб или нет?
Впрочем, какую-то пользу эти упражнения всё-таки принесли: судя по затраченным усилиям, мортаны весили килограмм двадцать, не больше.
"Как же эти штуки летают?"
Теперь Отто отступал, пятясь к ручью.
— Я знаю, что произойдёт, если вам крепко досадить. Вы взорвётесь, и мне вместе с вами капут. Так что, отправимся всей компанией в ад, ребята?
Дорога позади него была свободна. Восемь золотистых шаров, взяв его в четверть сферы, неотступно двигались следом.
— Всё, что мне нужно, это пройти мимо, — напомнил им Отто. — И я сделаю это, с вашего согласия, или без него…
И тут это произошло.
Один из шаров ярко вспыхнул. От его нестерпимого сияния невозможно было спрятаться за шторами век. Голову стянуло обручем, Отто почувствовал, что теряет сознание.
Он попытался сделать ещё один выпад, но земля, выскользнув из-под ног, ударила его по лицу. Он выпустил вилы и попытался зарыть голову в землю, надеясь там укрыться от беспощадного света, но руки, ломая ногти, лишь беспомощно переворачивали камни.
"Это они нарочно меня на камни выманили, — подумал Отто. — А за вилы мне от Флавия влетит. Он вернётся за ними. Обязательно вернётся…"
Через секунду его начало рвать. Болезненные сокращения пустого желудка выворачивали наизнанку. Сплёвывая желчь, он никак не мог нащупать вилы. "Они же тут, где-то рядом!"
Слёзы заливали лицо и, смешиваясь с потом, частыми каплями падали в траву. Он был раздавлен, унижен, уничтожен…
Когда Отто показалось, что он начал привыкать к боли, она вдруг усилилась. Он почувствовал, как лезут из орбит глаза, как что-то липкое, тёплое течёт из носа, ушей…
Тогда он перестал тереться лицом о гальку, встал на колени, запрокинул голову кверху и завыл…
IY
— Я не могу вас пропустить, — угрюмо повторил часовой.
Василий со скучающим видом смотрел мимо него, размышляя о чём-то своём.
— А ты подумай о своей семье, — сказал я. — Подумай о детях, которым придётся чужого дядю называть папой, о жене, которая будет стонать под тяжестью их отчима. Подумай об этом и отойди в сторону.
— У меня приказ, — упрямился гвардеец. — Долг. Присяга.
— Приказ — это ты. Кому ты должен больше: своей семье или сотне слов, которые вы, как бараны, тупо повторяли вслед за своим капралом, и смысла которых ты до сих пор не понимаешь? Кто позаботится о твоих детях, когда ты умрёшь? Кто будет вытирать им слёзы? Мы ведь всё равно войдём, только зла в твоём мире станет на одну смерть больше. На твою смерть…
— Честь… — сквозь зубы прошипел часовой.
— Умирать, не раздав долги, нечестно. Ты должен своей семье, солдат. Думай! Тебя учили: "руби, за тебя начальство думает". Это потому что рубить не им. И умирать не им. И не их детям умирать, между прочим, тоже!
— Я не пропущу вас. Ждите утра.
— Положи оружие, — тихо сказал Василий.
— Что?
— Положи на землю оружие и сделай три шага назад.
Гвардеец неохотно побросал перед собой меч, оба ножа и, отступив три шага назад, спросил:
— Почему я это делаю?
— Потому что ты — раб слова, а все слова придуманы мной. Сейчас мы пройдём, ты поднимешь оружие и забудешь о нашей встрече.
Он двинулся вперёд, а мы с Калимой, как собачонки, поспешили за ним.
Они нашли меня поздним вечером на камнях у самой воды. Я хорошо представляю себе, как это выглядело: спутанные, слипшиеся комьями застывшей крови волосы, страшное исцарапанное лицо, скрюченные, сведенные судорогой пальцы с чёрными ногтями…
И я был инфицирован…
Я не воспринял это открытие, как нечто оглушающее и ужасное. Набухшие лимфоузлы, повышенная температура, озноб и зуд по всему телу. Теперь, спустя четверо суток, сильная ломота в суставах и головная боль. Что-то среднее между гриппом, малярией и гепатитом. Только это не свинка. И не грипп. И жить мне осталось ровно до открытых дверей в монастыре Кселины. Это я сам так решил. Своего "истинного лица" боюсь больше, чем суда Божьего.
Когда я пытаюсь завести с ним разговор о своём будущем или о судьбе Калимы, он глубокомысленно усмехается, и изрекает что-то очень ёмкое, вроде: "решать задачи будем в порядке их поступления".
На самом деле я хитрю.
Теперь я знаю, кто он на самом деле. Думаю, что ему об этом известно. И он тоже хитрит. Но он хитрее.
В конце концов, его контакт с мортанами произошёл на сто лет раньше моего. У него было время "переварить" миллиарды миллиардов гигабайт информации, которую эти твари за ничтожную долю секунды впрыскивают в мозг жертвы. Сохранить рассудок и выжить после такой информационной инъекции практически невозможно. Но мы с ним выжили. Выходит, что найти достойного партнёра по контакту у них получается не чаще одного раза в сто лет…
— Куда дальше, Отто? — спрашивает Василий, не оборачиваясь и не замедляя шага.
— К дому Калима, — отвечаю я.
Он не уточняет, где это или как туда пройти. Просто из темноты выныривает перекрёсток, он поворачивает на нужную аллею, и дальше мы движемся в правильном направлении…
Едва они с Калимой привели меня в чувство, как я пополз к воде, залез в самое глубокое место, умылся, почистился и долго с наслаждением пил. Вода была невкусной, холодной, от неё ломило зубы и сжималось горло.
