Владимир Яценко - Десант в настоящее
Может, всё-таки ангина?
Когда водные процедуры надоели, я самостоятельно подошёл к костру. В казане что-то булькало, Калима осторожно снимала накипь с варева; Василий в раздумьях знакомо щурился на огонь.
— Что ты о них думаешь? — неожиданно спросил он.
Я на мгновение замер, потом присел напротив него.
Между нами горел костёр. С меня текло, изо рта рвался пар, хорошо заметный в свете неяркого пламени. Но холода я не чувствовал.
— Добрые самаряне, — я усмехнулся. — Носятся среди звёзд, пытаясь совершить что-нибудь достойное. Совсем как люди…
— Я что-то пропустила? — спросила Калима.
— Да, — ответил Василий. — Твой муж беседовал с пришельцами со звёзд.
— Вот как? — она отвлеклась от котелка и заинтересовано повернулась ко мне. — И что они тебе сказали?
— Пожаловались на тупость партнёра по контакту, которому не удалось спасти свою цивилизацию от ледникового периода.
— Тогда почему они беседовали только с одним?
— Отчего же с одним, — я, наконец, почувствовал холод. — "Много званных, мало избранных". Попыток было минимум четырнадцать. Тринадцать умерли… верно, Василий?
— Слишком большая мощность информационного потока, — снизошёл до пояснений Василий. — Человек не выдерживает…
— Но вы же выдержали! — удивилась Калима.
— Потому что были голодны…
— Голодны?
— Именно, — подтвердил он. — Биохимия мозга. Снижение концентрации в крови питательных веществ делает нейронные связи клеток мозга более пластичными. При неограниченном росте информационного давления синапсы образуют новые схемы соединений, успевают среагировать, спасают себя и свою оболочку от разрушения и смерти.
— И только? — я был разочарован.
— Да, если не считать того, что новые соединения задействуют сто процентов серого вещества головного мозга и эти изменения необратимы.
Повисло молчание.
Я искал в себе проявление каких-то новых свойств и не находил их. Не было ничего такого, что заставило бы меня усомниться в том, что я — Отто Пельтц, доводивший своим разгильдяйством учителей и наставников до белого каления.
— А это важно? — робко подала голос Калима.
— Не настолько, чтобы кушать подгоревший ужин.
Калима тут же повернулась к захлёбывающемуся паром котелку.
— Важно, — вместо Василия ответил я. — Это многое объясняет. Мне даже кажется, что теперь все события начинают цепляться друг за друга, образуют единую цепь.
— Каша готова, — объявила Калима. — Только котелок сами снимайте, хоть что-то полезное за день сделаете.
Василий поднялся, чтобы помочь.
— Экспедиция отправилась искать шары, — мне не терпелось поделиться своими догадками. — Сами мортаны — это тоже экспедиция, только инопланетная. Прилетели к нам, чтобы предупредить о глобальной катастрофе. Ещё на подлёте к Земле, своими детекторами обнаружили что-то непонятное: Базу, древнюю, как мир, и неизвестно кем построенную. Любопытство взяло верх. Решили сперва разнюхать, что бы это значило: аборигены едва из пещер выбрались, а тут такое технологическое чудо. Пока разбирались что к чему, аборигены сами пошли на контакт. Но вот незадача: туземцы оказались невосприимчивыми к приёму информации. Только-только начнёшь подходить к сути вопроса, как они с копыт долой. Умирают. Среди местных поползли слухи о разговорчивых пришельцах, от общения с которыми погибают люди. Вот и наша экспедиция. Пришельцы довольны. Они надеются, что эти-то крепче будут. И на радостях устроили вечер вопросов и ответов. В итоге тринадцать трупов. Четырнадцатому повезло, по причине желудочных колик ему пришлось на несколько дней отказаться от пищи. Поэтому он выжил. Он принял информацию, переварил её, и, опираясь на новые знания, возомнил себя богом. Ну, как?
— Неплохо, — одобрил Василий. — А как ты объясняешь клонирование, телепатию и бессмертие?
— Очень просто, — сказал я. — Пришельцы — народ совестливый. Как увидели, к чему их чрезмерная общительность привела, — оживили покойников и отпустили их с миром. Вот только что-то не сработало. Двойникам смерть краше земной жизни показалась. Вот они и отравились.
— А я? — спросил Василий.
— Ты — другая история. Твой двойник погиб там, на болоте. Наверняка, один из тех, кого я спустил под воду. Твоё бессмертие — и вправду от "природы". От той информации, которой тебя накачали мортаны. Плюс неизвестная науке мощь головного мозга. Способность к созданию людей "по их образу и подобию" — оттуда же. Одних ты восстанавливал по образцам. Меня, к примеру, и ту парочку из морозильника. Других — по памяти…
— Ты опять упрощаешь, — сказал Василий. — Похоже, конечно, но не совсем так. Бог — это не просто совокупность чудесных способностей…
— Мальчики, — вмешалась Калима. — Каша стынет.
— "Не совсем так"? — я был поражён его наглостью. — Как это "не так"? Неужели ты думаешь, что твоё бессмертие и телепатия Калимы, произвели на меня настолько сильное впечатление, что я поверил в твою божественную сущность?
— А что на тебя произведёт впечатление, Отто? — заинтересованно спросил Василий, доставая ложку. — Ты можешь придумать какое-то событие, после которого ты скажешь: "Прости меня, Господи, я ошибался?"
— Как насчёт лезвия? — ехидно спросил я, проводя рукой по заросшему двухнедельной щетиной подбородку.
— Смешно, — одобрительно кивнул он, пробуя кашу. — Бритвенный набор и два литра горячей воды перевернут твоё мировоззрение?
— Точно. Давай. Я тут же стану на колени.
Как заправский дегустатор, он зашевелил губами, принюхался, потом, решившись, зачерпнул полную ложку каши и старательно на неё подул.
— Неумная бравада, Отто: вера не может быть основана на чуде. Яви чудо, и человек через минуту начнёт сомневаться. Будет подыскивать любые, самые смешные наукообразные объяснения. Ему легче не поверить глазам, ушам и усомниться в собственном рассудке, чем воспринять естественное положение вещей, при котором его мир — лишь ничтожная толика истинной Вселенной. Это не хорошо и не плохо. Он запрограммирован на это. Таким человек создан.
— На чём же вера основана? — спрашиваю.
Они с Калимой за обе щеки уплетают кашу, их влажные губы причмокивают, челюсти равномерно движутся, глаза блестят. Не прерывая еды, Калиме удаётся мне улыбаться, а Василий отвечает на мои не слишком умные вопросы.
— Вера основана на необходимости, Отто. Когда интеллект ребёнка достигает уровня самоосознания, просыпается разум. Человек задумывается над конечностью бытия и неотвратимостью смерти. Разум пытается как-то примириться с ограниченностью жизни своей биологической оболочки. Как правило, это удаётся, если полностью вычеркнуть вопрос из сознания. Что, в большинстве случаев, разум и делает. По правилам игры, фактов нет и быть не может. Нет фактов — нет знания. Но противоречие вопиюще, оно гложет, томит душу. Истинное лицо Вселенной надёжно укрыто от души, обременённой телом. Нужно освободиться от этой оболочки, нужно умереть, чтобы увидеть Истину. В это можно только верить…
— Кому ты это говоришь? — спрашиваю я. — Как на комсомольском собрании, с трибуны… всё о высоких материях, а кашу как простой смертный ложкой кушаешь.
— Ты прямо сыпешь остротами, — замечает Василий. — Тебя удивляет, что я делаю что-то обычное. Но то, что ты несколько суток умирал от голода и жажды, а сейчас спокойно наблюдаешь, как мы едим, не делая даже попытки…
Запах гречневой каши властной рукой несколько раз сжал и отпустил желудок. Калима протягивает мне ложку. Я с любовью и благодарностью беру её и, захлёбываясь слюной, склоняюсь над котелком…
— Пришли, вроде, — Василий останавливается.
— Да, пришли.
Замок Калима. Здесь наши друзья. Здесь нам помогут.
Я подхожу к воротам и трижды опускаю тяжелый молоток на обитую полосами кованного металла дубовую дверь…
* * *В основе любого предательства лежит внутреннее несогласие личности с существующим порядком вещей. Это уже потом появляются деньги или другой внешний стимул, провоцирующий человека стремительно, в одно мгновение сменить социальные приоритеты, и, только вчера поддерживая одну группу людей, сегодня примкнуть к другой. Открыто не объявляя о своём решении, разумеется.
С другой стороны, понятие предательства исключительно эмоционально, относительно и субъективно. Главным является вопрос: какая из сторон оценивает поступок человека. И какая из сторон, в конечном счёте, одерживает верх. Как назвать людей, сознательно ведущих саботаж и разложение собственной армии в условиях активных военных действий? А как назвать большевиков, ведущих разложение русской армии в Первой мировой войне? А как свои действия называли сами большевики после октябрьского переворота? Своё предательство они называли агитацией. Это лишь пример субъективизма. Человек поступает так, как ему выгодно. С этой точки зрения он может предать только одного человека: себя самого, и никого больше. Вот только предать самого себя человек не может. Не так он устроен.
